Истина в теории познания

Реферат по онтологии

Истина в теории познания

ПЛАН

1. Аспекты категории «истина».

2. Истина и формы ее инобытия.

3. Литература.

1. Аспекты категории «истина».

Достижение истинного знания является главной целью и ценностью познавательной деятельности человека. Однако сложности с понима­нием природы истины возникают сразу, как только произносится само слово «истина». Дело в том, что оно туг же сопрягается в сознании с целым спектром близких по смыслу терминов: правда, правота, за­коносообразность, подлинность, достоверность, правильность, оче­видность, точность, откровение и т.д.

Часто путаница при исследовании феномена истины как раз и воз­никает оттого, что не вычленяют различные ее аспекты, которые хотя и связаны, но все же отнюдь не тождественны друг другу. С анализа этих аспектов мы и начнем рассмотрение проблемы.

Онтологический аспект. Истина рассматривается здесь как свойст­во самого бытия и даже как само бытие. Еще А.С. Хомяков, а позд­нее ПА. Флоренский1 обратили внимание, что в основе русского сло­ва «истина» лежит древний санскритский корень es-, что буквально переводится как «быть», «существовать». Соответственно, истина мо­жет отождествляться с каким-то подлинным бытием, противосто­ящим бьпию иллюзорному, не подлинному.

Мир платоновских идей или Царство Божие истинны, ибо проти­востоят мнимому — телесному или греховному — чувственно воспри­нимаемому бытию. Истина здесь сопрягается с непосредственной ду­ховной очевидностью и религиозным откровением. Однако ее можно не только созерцать умным взором мудреца, на чем настаивала антич­ная традиция; но в ней и с ней, с позиций христианского вероучения, можно непосредственно духовно жить, руководствуясь ведением сердца. Недаром Христос говорит своим ученикам: «Я есмь Путь, Ис­тина и Жизнь». Богоподобное бьпие в «свете истины» есть конечная цель человеческих дерзаний и стремлений с позиций христианства, где знание, творчество и жизнь оказываются абсолютно тождествен­ными друг другу в Царствии Божием.

Онтологическое понимание истины может бьпь проведено еще более радикально, как у B.C. Соловьева в «Критике отвлеченных на­чал». Для него «истина вообще не заключается в той или иной форме нашего познания... а в самом сущем, которое есть и познаваемое, т.е. истинный предмет знания... Мы можем мыслить истину только как сущее всеединое (которое у B.C. Соловьева совпадает с полнотой Божественного бытия), и когда мы говорим об истине, то мы говорим именно об этом, о сущем всеедином. Мы должны или совсем не говорить об истине, а потому и отказаться от всякого зна­ния (ибо кто же захочет неистинного знания?), или же признать един­ственным предметом знания всеединое сущее, заключающее в себе всю истину. В самом деле, в этом полном своем определении истинасодержит и безусловную действительность, и безусловную разумность всего существующего». Здесь, правда, становится не очень понят­ным, как возможен феномен обособления части от такого исходного всеединства и, соответственно, феномен заблуждений.

Однако онтологическое истолкование истины возможно не только в религиозно-философских построениях. Оно свойственно и реалис­тическим доктринам, и даже обыденному сознанию2. Здесь истина сопрягается с законосообразным или идеалосообразным бьпием. Когда мы говорим «настоящий ученый», «истинный гражданин своей страны», «подлинный поэт», «типичный представитель своей профес­сии» и т.д., то везде подразумеваем, что нечто бытийствует в полном соответствии со своим эталоном или идеалом. Гегель бы сказал, что здесь предмет соответствует своему понятию, а потому он и истинен.

Если же дело обстоит противоположным образом, то можно сказать, что предмет ведет ложное или превращенное бьпие, не соответствую­щее его понятию (идеально-эталонной сущности). Например, преступ­ник ведет превращенное (ложное) существование в качестве граждани­на государства, ибо гражданин, по определению, законопослушен.

Специфически онтологическое истолкование истины характерно и для мира техники, что фиксируется в центральной категории техни­ческой мысли — «точность». Прибор или аппарат совершенны (ис­тинны), если: а) в них точно воплощен конструктивный замысел ин­женера; б) они точно (бесперебойно) выполняют операции, ради которых сконструированы.

Логако-сематический аспект. Чаще всего он присутствует в так назы­ваемых дедуктивных науках и фиксируется терминами «правильность», «корректность», «достоверность». Под этим понимается формальная безупречность доказательства теоремы или получения какой-то логиче­ской формулы на основе исходно принятых аксиом и правил вывода. Соответственно, ошибочным (некорректным) будет признано доказа­тельство теоремы, где или нарушена последовательность рассуждений, или в ткань доказательства неявно введены дополнительные допуще­ния, или попросту наличествуют формально-логические противоречия (вроде одновременного признания суждений А и не-А).

Оппозиция «истина—ложь» может и прямо использоваться в логиче­ских исчислениях, но здесь квалификация суждений как истинных или ложных ограничивается лишь областью их формальных семантическихзначений (как в логике высказываний) безотносительно того, истинны ли эти суждения с точки зрения их реального предметного содержания. Например, суждение «неверно, что кентавр только лошадь» формально истинно, ибо по определению атрибутивным свойством кентавра явля­ется наличие человеческих характеристик. При этом с чисто содержа­тельной стороны все рассуждения о кентаврах могут бьпь признаны ложными, ибо й действительности кентавры не существуют.

Цашосгно-эюисгшпцальный аспект. Он фиксируется в русском языке словами правда, праведность, правота. Под правдой в экзистен­циальном аспекте понимается личностно продуманная и прочувство­ванная ценность, которая принимается человеком всем его существом и искренне утверждается им в жизненных поступках. Человек может при этом заблуждаться в конкретных актах личного выбора (бьпь не­правым) и даже руководствоваться в своем поведении объективно лож­ными (неправедными) ценностными представлениями. В таких случа­ях он подлежит объективному моральному и социальному осуждению, но в субъективном-то плане он поступает вполне искренне и правдиво. Желательно, конечно, чтобы человек руководствовался подлинными ценностями, логически осмысливал происходящее и почаще слушал свое сердце, дабы не ошибаться в сложных ситуациях морального вы­бора. Однако недаром все религии и духовные учения единогласно ут­верждают, что в жизнеустроительном плане гораздо лучше бьпь «горя­чим», чем «теплым», и лучше искренне ошибаться в действии, чем бездействовать в равнодушии.

Когда же произносят словосочетание «художественная правда», то имеют в виду чаще всего или убедительное воплощение идей автора в ткани художественных образов, или точное и яркое эстетическое отра­жение каких-то типических общественных явлений и представлений. В этом плане художественно правдивым может бьпь признано отраже­ние в литературе каких-то разрушительных и безнравственных идей, как это удалось сделать Ф.М. Достоевскому в «Бесах». Другое дело, что безнравственному человеку никогда не суждено стать гениальным творцом. Прав А. С. Пушкин — «гений и злодейство две вещи несовме­стные», ибо подлинное гуманитарное познание и творчество исключа­ют апологию и возвеличивание исподнего дна человеческой души.

В нравственно-социальном аспекте под «царством правды» разу­меется воплощение в общественной жизни каких-то идеалов справед­ливости, честности и братства, что противостоит торжеству социаль­ного зла, насилия и лжи в виде «царства кривды».

Любопытно, что идеалы истинного познания, правдивого социаль­ного жизнеустройства, художественной правды в искусстве, нравственной правоты и праведности личного бытия всегда органично сопряга­лись друг с другом в русском национальном сознании. На это обращали внимание многие крупные отечественные мыслители. О многоаспект­ное™ русского слова «правда» писал С.Л. Франк, а Н.К. Михайловский отмечал, что «всякий раз, как приходит мне в голову слово «правда», я не могу не восхищаться его поразительной внутренней красотой. Тако­го слова, кажется, нет ни в одном европейском языке. Кажется, только по-русски правда-истина и правда-справедливость называются одним и тем же словом и как бы сливаются в одно великое целое».

В таком объединении различных аспектов истины есть глубочай­ший смысл, и он Особенно созвучен процессам, происходящим в со­временной культуре. Здесь достаточно указать на ценностные пробле­мы современной науки, дискуссии вокруг нравственного измерения искусства или поиски справедливого мирового устройства в условиях нарастающего глобального экологического и культурного кризиса. Мы еще остановимся на современных тенденциях синтетического понима­ния истины и ее критериев. Однако предварительно следует уточнить наиболее нас интересующий — гносеологический — аспект категории «истина» и те ее варианты, которые, существовали в истории философии.

2. Истина и формы ее инобытия .

При гносеологическом подходе к феномену истины необходимо избе­жать двух крайностей: наивного объективизма и догматизма, с одной стороны, субъективизма и релятивизма — с другой. Надо, следова­тельно, постараться дать такое определение истине, которое учитыва­ет роль субъекта и не субъективирует истину; понимает момент отно­сительности и исторической ограниченности любых наших знаний (как в индивидуальном, так и в социальном плане), но при этом не доводит эту относительность до релятивистских и в конечном счете до скептических утверждений.

С этих позиций нам представляется вполне разумным определение истины как такого объективного содержания нашихзнаний, которое не зависит ни от человека, ни от человечества. Подобное понимание вос­ходит к марксисту В.И. Ленину, но оно может разделяться мыслителя­ми и совершенно иных философских взглядов — например Н.О. Лос-ским. По Лосскому, истина — это имманентное обладание идеей трансцендентной предметности.

В обоих определениях подчеркнуты два важных момента:

Знание, претендующее на истинность, необходимо субъективно (имманентно) по форме своего существования, т.е. имеет человечес­кое измерение. Без живого человека говорить об истине в гносеологи­ческом плане бессмысленно.

Истинное знание объективно (трансцендентно) в смысле отсут­ствия в его содержании субъективно-психологических примесей (субъективистскихдомыслов или, в просторечье, отсебятины).

Совершенно ясно, что подобное гносеологическое понимание исти­ны, с одной стороны, носит регулятивно-целевой характер, а с дру­гой — имеет отношение прежде всего к знанию понятийно-рацио­нального типа и отчасти к философии. Гуманитарное же рациональное знание (за исключением гуманитарных наук), а также внерациональ-ные формы опьпа регулируются иными аспектами истины, о которых речь шла выше (правда, откровение, правота). Уточним подобное по­нимание истины через ее противопоставление мнению, заблуждению и лжи, как формам инобытия истины.

Истина и мнение. В греческой философии истина устойчиво проти­вополагается мнению (doxa). Наиболее последовательно это проводит в своих диалогах Платон (см. его знаменитый «Теэтет»). Мнение есть знание субъективное, полное психологических и разного рода иных предрассудков. В мире мнений причудливо перемешаны истина и ложь. Но даже если мнение и истинно, то это всегда истина в себе, т.е.необоснованное и крайне проблематичное знание. Мнение же, пере­шедшее из ранга истины в себе в ранг истины для нас, представляет со­бой знание доказанное, т.е. удостоверенное в качестве независимого от наших субъективно-психологических особенностей и домыслов.

Мир мнений — это мир толпы, мир общественных химер, где благо­даря современным средствам массовой информации доказательство подменено психологическим убеждением и даже целенаправленным внушением. Мир скачущих политических рейтингов, искусственно вздутых кумиров, мгновенного изменения общественных вкусов и при­страстий — все это даже не «удовлетворение щекочущего влечения вы­сказать свое мнение», как высказался о прессе еще Гегель в своей «Фи­лософии-права»1, а форма культивирования перманентного сотмнения со всеми угрозами возникновения индивидуальных душевных расстройств и массовых психозов, которыми гак богата история ушедшего XX века.

Миру мнений противостоят доказательные истины науки и фило­софского знания. Сфера научной мысли и функционирования науч­ных сообществ — по крайней мере в своем идеальном предназначе­нии — есть сфера непредвзятой аргументации, разумного смирения своего суетного тщеславия и бескорыстного поиска истины вопреки безумствам общественного мнения.

«Чем хуже мнение, — проницательно замечал тот же Гегель, — тем оно своеобразнее, ибо дурное есть совершенно особенное и своеоб­разное в своем содержании, разумное, напротив, есть само по себе всеобщее». Ученый тем самым воплощает критическое и рациональ­ное начало в культуре — ту самую ориентацию на со-знание, без кото­рой невозможно существование человека как мыслящего существа. Конечно, такого рода понимание науки, как показывают современ­ные исследования, остается в значительной степени идеальным по­ниманием. Даже в логике и математике личностное начало (факты биографии ученого, его национальная принадлежность и т.д.), а так­же всякого рода культурно-исторические установки и предрассудки полностью не устранимы из ткани научной деятельности. Однако в любом случае наука — это область существования доказательного зна­ния и логически аргументированного мышления.

Истина и ложь, истина и заблуждение. Поиск истины неотделим от заблуждений и появления разного рода ложных представлений. О крайних позициях (К. Поппер, М. Фуко), абсолютизирующих зна­чимость заблуждений и избавления от лжи в познании, мы упоминали выше. Афористичное выражение подобной позиции можно найти у русского писателя Л. Андреева, обронившего фразу, что «истина — это ложь, которую еще не успели доказать». Однако между ложью и заблуждением существует фундаментальная разница.

Ложь представляет собой преднамеренное возведение неверных пред­ставлений в ранг истинных или преднамеренное сокрытие истины от других людей. В основе лжи всегда лежит субъективный и корыстный расчет, связанный с прагматичным использованием (сокрытием) зна­ния в собственных целях. Социально-политической формой существо­вания лжи является целенаправленная дезинформация, когда для обма­на отдельного человека, какойгто социальной группы (например, конкурирующей фирмы) или даже правительства враждебного государ­ства используется специальный набор знаний и технических средств.

Крайней и, пожалуй, наиболее опасной для общества формой дез­информации являются попытки манипулировать общественным со­знанием за счет специальных визуальных и речевых методик в СМИ. Психологические и социальные последствия такого рода манипуляций (по причине их новизны) стали объектом повышенного научного вни­мания лишь в последние 30 лет. Возникновение феномена вирту­альной компьютерной реальности еще более обостряет эту проблему.

От лжи и дезинформации следует отличать заблуждение. Под за­блуждением можно понимать непреднамеренную трактовку истинного знания как ложного, а ложного — как истинного, что вытекает из сложности и неисчерпаемости объекта, а также из исторической огра­ниченности субъекта познавательной деятельности. Ложь следует не­примиримо дезавуировать, а от заблуждений терпеливо и методично избавляться, зная, что они воспроизведутся вновь.

Без заблуждений невозможно нахождение истины и ее кристалли­зация. Недаром крупнейший поэт Индии Рабиндранат Тагор написал:

Перед ошибками мы закрываем дверь. В смятенье Истина: «Как мне войти теперь?»

В науке может даже сложиться ситуация, когда ученый всю жизнь разрабатывает и защищает ошибочную гипотезу. Это может привести к тяжелому душевному кризису и даже самоубийству (такие трагическиестраницы хранит история науки), однако если ученый заблуждался ис­кренне, был предан своему научному призванию и не использовал подлых антинаучных средств в борьбе с оппонентами, то польза, при­несенная им науке и обществу, несомненна. Он не только «закрыл» ту­пиковые ходы мысли в своей отрасли знаний, тем самым оградив от ошибок последующие поколения ученых, но и внес прямой вклад в их воспитание, ибо нет лучшей агитации за науку, чем личный пример верного ей служения.

Важно отметить, что одним из самых распространенных источников заблуждений в науке и философии является выход истинного знания за границы его применимости. Так называемый принцип конкретности ис­тины утверждает, что истина имеет предметные границы, выходя за кото­рые она трансформируется в свою противоположность — заблуждение.

Типичный пример заблуждений такого рода — это попытка 3. Фрей­да объяснить культурные и социальные процессы на основе открытых им закономерностей бессознательной психической жизни индивида. Другой причиной заблуждений служит не экстраполяция полученных знаний на иные предметные области, а огульное отрицание существо­вания последних как якобы несовместимых с открытой истиной. К примеру, ученый-физик заявляет, что явлений телепатии не суще­ствует потому, что науке не известны их материальные переносчики. Точно так же долгое время ученые не могли поверить в делимость ато­ма, поскольку это-де вело к «уничтожению материи».

После этих замечаний мы можем уточнить данное выше определе­ние истины. Истина — это такое объективное содержание наших знаний, которое удостоверено (доказано) в качестве независимого от субъектив­но-психологических компонентов, не выходит за границы своей применимо­сти и не претендует на окончательный и завершенный характер.

Такую дефиницию легко провозгласить, однако жизнь упорно со­противляется слишком жестким схемам и тезисам. Как показывает исторический опыт, знание всегда стремится выйти за границы своей применимости и только благодаря этому обнаруживает как элемент своей «абсолютной истинности» в рамках данной конкретной пред­метной области, так и свою относительность за пределами оной. В конечном счете лишь история оказывается способной рассудить, сумели мы или нет докопаться до истины, избавившись как от субъ­ективных ошибок, так и от предрассудков, навязываемых историчес­ким временем, в котором нам довелось жить.

Процессуальность истины. Отсюда вытекает чрезвычайно важное свойство истины — она временится, т.е. носит процессуальный и ди­намический, а не статический характер. Процессуальность истиныобнаруживается по крайней мере в трех планах: историческом, логиче­ском и экзистенциальном.

В историческом плане это постепенная кристаллизация истинного знания в истории, когда неполное и фрагментарное знание какого-либо предмета на эмпирической стадии познания сменяется построением его «теоретического образа», обеспечивающего целостное понимание и предсказание. Чтобы сложилась современная хромосомная теория на­следственности, должен был пройти почти век после знаменитых экспе­риментов Г. Менделя. Законы классического европейского капитализма были установлены К. Марксом много десятилетий спустя после трудов классиков английской политической экономии А Смита и Д. Рикардо.

В логическом плане истинное знание, которое призвано стать до­стоянием научного или философского сообщества, никогда не дается сразу и целиком, а требует логико-процессуальных усилий мысли по своему изложению и, соответственно, усвоению. Чтобы более или ме­нее ясно понять, что такое капитал, нужно прочитать по крайней ме­ре первый том Марксова одноименного труда. Дабы сделать истину своего мистического опыта явственной для остального мира, Я. Бёме был вынужден логически развернуть его почти на трехстах страницах своей знаменитой книги «Аврора, или Утренняя заря в восхождении».

Истинное знание требует для своего усвоения определенной подго­товки личности, а иногда и экзистенциальной зрелости. Ко многим важным истинам и ценностям бытия человек приходит отнюдь не фазу, а путем мучительных борений и раздумий. Нужно время и для усвоения профессиональных знаний, ибо невозможно химику-первокурснику поведать о всех тайнах будущей профессии. Он как личность попросту не


10-09-2015, 21:21