ЛИЧНОСТЬ В ФИЛОСОФИИ ФРЕЙДА
ВВЕДЕНИЕ
Мои открытия являются основой для вполне серьезной философии. Немногие поняли это, и немногие способны это понять.
Зигмунд Фрейд.
Среди психологов ХХ века австрийскому доктору Зигмунду Фрейду принадлежит особое место. Его главный труд "Толкование сновидений" Увидел свет в 1900 году. С тех пор в психологии восходили, сменяя друг друга. Различные научные авторитеты. Но ни один из них не вызывает поныне такой негаснущий интерес, как Фрейд, как его учение. Объясняется это тем, что его работы, изменившие облик психологии в ХХ столетии, осветили коренные вопросы устройства внутреннего мира личности, ее побуждений и переживаний, конфликтов между ее вожделениями и чувством долга, причин душевных надломов, иллюзорных представлений человека о самом себе и окружающих.
Известно, что главным регулятором человеческого поведения служит сознание. Фрейд открыл, что за покровом сознания скрыт глубинный, "кипящий" пласт не осознаваемых личностью могущественных стремлений, влечений, желаний. Будучи лечащим врачом, он столкнулся с тем, что эти неосознаваемые переживания и мотивы могут серьезно отягощать жизнь и даже становиться причиной нервно-психических заболеваний. Это направило его на поиски средств
избавления своих пациентов от конфликтов между тем, что говорит их сознание, и потаенными слепыми, бессознательными побуждениями. Так родился фрейдовский метод исцеления души, названный психоанализом.
О фрейдизме опубликованы сотни книг, сложилась огромная библиотека, которая продолжает расти. Издано множество материалов, освещающих деятельность Фрейда и его школы, включая протоколы психоаналитических сеансов. Вместе с тем очевидна сильная оппозиция этому учению со стороны многих научных и философских школ. Но какой бы острой критике и даже злобным нападкам оно ни подвергалось, учение Фрейда вновь и вновь становится предметом дискуссий, порождает новые направления, так как в нем отразилась реальность психической жизни.
МИР БЕССОЗНАТЕЛЬНОГО.
Требуется всегда особое напряжение, чтобы забыть что-нибудь такое, что ты знаешь, чтобы с высшей ступени созерцания искусственно заставить себя спуститься до другой, более примитивной; так же трудно нам вернуть себя назад к тем представлениям, которые существовали в научном мире, около 1900 года, относительно понятия "бессознательное". То обстоятельство, что наша психическая деятельность отнюдь не исчерпывается сознательною работою разума, что за последнею проявляет себя какая-то другая сила, как бы в теневой области нашего существования и мышления, было, само собой разумеется, известно и дофрейдовской психологии. Но суть в том, что она не знала, что ей делать с этим представлением; ей чужды были какие бы то ни было попытки претворить это понятие в науку и опыт. Философия той поры охватывает явления психики, лишь поскольку они проявляют себя в пределах сознания. Но ей кажется бессмысленным -- contradictio in adjecto -- пытаться сделать бессознательное объектом сознания. Чувство только тогда становится для нее чувством, когда оно отчетливо ощутимо, воля -- только тогда, когда она проявляет себя в действии, а до тех пор, пока психические явления не проступают на поверхность сознательной жизни, психология исключает их из области науки как невесомые.
Фрейд в своем психоанализе пользуется техническим термином "бессознательное", но он придает ему значение совершенно иное, чем школьная философия. В представлении Фрейда сознательное не является исключительной категорией душевной деятельности, и в соответствии с этим, бессознательное не кажется ему категорией совершенно особой или даже подчиненной; наоборот он
решительно подчеркивает, что все душевные процессы представляют собой по началу бессознательные акты; те из них, которые осознаются, не являются какой-либо особой разновидностью, но их переход в сознание есть свойство, привходящее извне, как свет по отношению к какому-либо предмету. Стол остается таким же столом, независимо от того, стоит ли он невидимым, в темном помещении, или его делает доступным зрению включенная электрическая лампочка. Свет всего только делает его существование чувственно-постигаемым, но не обуславливает его существования. Несомненно, в этом состоянии повышенной доступности восприятию он может быть измерен точнее, чем впотьмах, хотя и в последнем случае возможно создать некоторые ограничивающие представления о нем, при помощи другого метода, путем ощупывания и осязания. Но, логически, невидимый впотьмах стол столь же принадлежит к физическому миру, как и видимый, и, по аналогии с этим, бессознательное в той же мере входит в область душевных явлений, как и сознательное. В соответствии с этим, "бессознательное", по Фрейду, впервые не равнозначаще непостижимому, и в этом новом понимании вводится им в терминологию науки. Новое в науке требование Фрейда -- вооружиться новым вниманием, прибегнуть к другой методологической аппаратуре, к водолазному колоколу глубинной психологии, опуститься ниже глади сознания и осветить психические процессы не только поверхностно, но и в последних глубинах -- сделало, наконец, из школьной психологии подлинную науку о душе человеческой, применимую практически и даже несущую исцеление.
В этом открытии новой области для исследований, в этой полной перестановке душевных сил и расширении арены их деятельности до невероятных размеров и заключается, собственно гений Фрейда. Одним приемом область доступного восприятию в сфере психики во много раз увеличилась, и к двум поверхностным измерениям прибавилось и третье -- по глубине. Благодаря этому одному, незначительному на первый взгляд переключению -- ведь самые решающие мысли всегда представляются в дальнейшем простыми и сами собой понятными -- меняются, в пределах душевной динамики, все нормы. И в истории культуры, в будущем, этот творческий миг психологии будет вероятно сопричислен к тем великим мировым мгновениям, которые, установкою на другой угол зрения, изменили все мыслеощущения эпохи, как то было с Кантом и Коперником. Основоположением дофрейдовской науки было и остается: этот мир бессознательного сам по себе до конца пассивен, полностью недеятелен; это -- отжитая, отмершая уже жизнь, прошлое, с которым покончено; все это не имеет никакой силы, никакого влияния на наше психическое настоящее.
Такому толкованию Фрейд противопоставляет свое: бессознательное -- это отнюдь не отходы душевной жизни, но изначальная душевная субстанция, и только крохотная ее доля всплывает на поверхность сознания. Однако, главнейшая, не выступающая на свет часть, так называемое бессознательное, ни в коем случае от этого не мертва и не лишена динамичности. На самом деле она влияет на наше мышление и наше чувство столь же живо и активно; она, пожалуй, является даже наиболее жизнедеятельной частью душевной нашей субстанции.
Поэтому тот, кто не учитывает участия во всех наших решениях бессознательной воли, смотрит ошибочно, ибо упускает из вида самый существенный фактор внутренней нашей напряженности; сила удара ледяной горы не угадывается по той ее части, которая выдается над поверхностью воды (главнейший упор скрыт под поверхностью); так и тот грубо обманывается, кто полагает, что только наши ясные нам порывы энергии определяют наши ощущения и поступки. Наша жизнь, во всей ее полноте, не развивается свободно на началах разумности, но испытывает непрестанное давление со стороны бессознательного; каждый миг новая волна из бездны позабытого якобы прошлого вторгается в живую нашу жизнь. Вовсе не в той величественной мере, как полагаем мы ошибочно, подчиняется внешнее наше поведение бодрствующей воле и расчетам рассудка; молниеносные наши решения, внезапные подземные толчки, потрясающие нашу судьбу, исходят из темных туч бессознательного, из глубин инстинктивной нашей жизни. Там, внизу, теснится слепо и беспорядочно то, что в сфере сознания разграничено ясными категориями пространства и времени; там бродят яростно желания давно заглохшего детства, которые мы считаем давно похороненными, и время от времени прорываются, жаждущие и алчущие, в нашу жизнь; страх и ужас, давно забытые сознанием, вздымают свои вопли ввысь, по проводам наших нервов; страсти и вожделения наших варваров-предков сплетаются корнями там, в глубине нашего существа. Оттуда, из глубины возникают наиболее личные наши поступки, из области таинственного исходят внезапные озарения; сила наша определяется иною, высшею силой. Там, в глубине, неведомо от нас, живет изначальное наше "Я", которого наше цивилизованное "Я" не знает больше или не
желает знать; но внезапно оно выпрямляется во весь рост и прорывает тонкую оболочку культуры; и тогда его инстинкты, первобытные и неукротимые, грозно проникают в нашу кровь, ибо извечная воля бессознательного -- воспрянуть к свету, претвориться в сознание и найти выход в действие: "поскольку я существую, мне надлежит быть деятельным". Всякий миг какое бы слово мы ни произносили, какой бы ни совершали поступок, должны мы подавлять или, вернее, оттеснять наши бессознательные влечения; нашему этическому или культурному чувству приходиться неустанно противиться варварским вожделениям инстинктов. И -- величественная картина, впервые вызванная к жизни Фрейдом -- вся наша душевная жизнь представляется как непрестанная и страстная, никогда не приходящая к концу борьба между сознательною и бессознательною волей, между ответственностью наших поступков и безответственностью наших инстинктов. Но и с виду бессознательное имеет во всех своих проявлениях, даже когда они нам непонятны, определенный смысл; сделать этот смысл, смысл бессознательных наших побуждений, постижимым для индивидуума -- в этом видит Фрейд задачу новой и насущно-необходимой психологии. Только после того как мы осветили глубинный мир человека, можем мы судить о его чувствах; только спустившись к глубинам психики, можем мы понять по существу, причину ее расстройств и потрясений. Психологу и психиатру незачем учить человека тому, что он постигает сознанием. Лишь там, где человеку неведомо бессознательное, может оказать ему действительную помощь врач по душевным болезням.
Но как проникнуть туда, в эти сумеречные области? Современная Фрейду наука не знает пути. Она категорически отрицает возможность постигнуть явления бессознательного при помощи аппаратуры, рассчитанной на точность механического порядка. И только в свете дня, только в области сознательного могла производить свои наблюдения старая психология. А мимо всего безмолвного или говорящего смутно она проходила равнодушно, не глядя. И вот Фрейд ломает это воззрение, как прогнувший кусок дерева, и швыряет его от себя прочь.
По его убеждению, бессознательное не безмолвно. Оно говорит, но, правда, при помощи иных знаков и символов, чем язык сознания. Поэтому тот, кто с поверхности своего "я" хочет спуститься в глубины, должен изучить сначала язык этого нового мира. Подобно тому как египтологи использовали таблицу Розетты, начинает и Фрейд наносить значок за значком, начинает разрабатывать для себя словарь и грамматику языка бессознательного, чтобы уразуметь те голоса, которые звучат за нашими словами и за нашим сознанием предостерегающе или зовуще и власти которых мы в большинстве случаев подпадаем более роковым образом, чем велениям сознательной нашей воли. А кто уразумел новый язык, уразумел и новый смысл. Таким образам новый подход Фрейда к глубинной психологии открывает неведомый до того мир; только благодаря ему научная психология из системы простых теоретически-умозрительных наблюдений над актами сознания становится тем, чем она всегда должна была быть, -- наукою о душевных явлениях. Одно из полушарий внутреннего нашего мира не пребывает уж более затененным и недоступным для науки. И в той мере, как обозначаются первые контуры бессознательного, все более непреложным становится новое понимание чудесно осмысленной структуры духовного нашего мира.
В ту пору, когда к ней обратился Фрейд, психология считалась наукой о сознании. Под ним понималось прямое знание субъекта о том, что происходит в его собственной душе. Именно это знание принималось за незыблемый краеугольный камень психологии. Фрейд, опираясь на свой клинический опыт, его подорвал. Ведь его больные страдали именно от того, что не знали о своих влечениях, о том, что некогда вызвало душевную боль. Лишь подавив контроль сознания (в частности применив гипноз), удавалось найти следы некогда травмировавших личность событий. В смелом вторжении в дебри бессознательной психики и заключался пионерский шаг Фрейда.
ЛИЧНОСТЬ В ФИЛОСОФИИ ФРЕЙДА.
Выступая против метафизического понимания бытия человека в мире, психоаналитическая философия Фрейда противостоит двум крайним философским позициям: предельному рационализму, выводящему эмпирической
существование индивида из абсолютной идеи или мирового духа, с одной стороны, и мистическому рационализму, растворяющему человеческое существо в слепой воле или бессознательном начале, стоящем вне, помимо и за человеческим бытием как таковым, -- с другой. Фрейд не приемлет ни объективно-идеалистического понимания, ни субъективно-идеалистического толкования мира в их крайне выраженных формах.
Первое отметается им по причине того, что он признает материальность мира, существующего объективно, независимо от какого-либо духа, парящего над реальностью и творящей из самого себя как внешнюю природу, так и внутренний мир субъекта. Второе толкование не признается Фрейдом в силу того, что для него материальный мир является объективной данностью, а не продуктом индивидуально-личностной бессознательной деятельности, исходящей из Я. Причем последняя точка зрения отвергается основателем психоанализа вовсе не потому, что ее приверженцы исходят из бессознательного. Для психоаналитической философии именно бессознательное становится главным и наиболее существенным объектом исследования, позволяющим понять природу человека. Критическое отношение Фрейда к субъективно-идеалистическому толкованию мира и человека как продуктов бессознательных сил осуществляется с позиции переосмысления статуса бессознательного
Фрейд исходит из реальности внешнего мира, считая, что, будучи независимым от познающего его субъекта, этот мир может раскрыться перед человеком в процессе научного познания. Он не вступает в открытую полемику с теми философами, которые интерпретируют мир с объективно или субъективно-идеалистических позиций. Исключение составляет религиозное мировоззрение, которое критически осмысливается им с точки зрения развенчания религиозных верований, чему Фрейд посвятил свои работы "Будущее одной иллюзии" (1927), "Моисей и монотеизм" (1939). Но Фрейд как бы ставит себя над философской полемикой, касающейся понимания внешнего мира. И дело не в том, что он не имеет своей собственной позиции в этом вопросе. Напротив, занимаемая им позиция вполне определенна: реальность объективного мира не вызывает у него сомнений. Однако Фрейд считает, что дальнейшие рассуждения на эту тему не представляют какого-либо интереса. Для психоаналитической философии более важно не рассмотрение содержания внешнего мира. А исследование того "малого" мира, которым является человеческое бытие.
Отсюда -- изначальная установка психоаналитической философии: в противоположность философским концептуальным построениям. Авторы которых обращаются главным образом к изучению внешнего мира, к проблемам "великого" мироздания, и тем самым недооценивают значимости собственно человеческого бытия, необходимо сместить акцент исследования на "малый" мир, на человека как такого, ибо, только восходя от "малого" к "великому" и постигая суть человеческих деяний, можно, как считает Фрейд, внести изменения в само существующее мироустройство, в протекание мировых процессов. "Кто начал постигать величие мировой связи явлений, их неизбежность, -- замечает он, -- тот легко теряет сознание своего собственного маленького "я". Уходя глубоко в преклонение перед величием мира и сделавшись действительно смиренным, слишком легко забываешь, что ты сам представляешь часть этих действующих сил и что нужно попытаться по мере своих личных сил изменить частицу этого необходимого хода мировой жизни -- жизни, в которой малое не менее заслуживает удивления и внимания, чем великое"[3].
Фрейда волнуют вопросы о глубинных механизмах функционирования личности. Для него важно понять основание человеческого бытия, структурные элементы человеческой психики, принципы развертывания жизнедеятельности индивида и мотива поведения человека в окружающем его мире.
Поэтому психоаналитическое учение сосредотачивается на самом человеке, на той его глубинной основе, благодаря которой осуществляется бытийственность всех его жизненных проявлений, как естественно-природного, так и духовного порядка. Фрейд ни сколько не отворачивается от онтологической проблематики, он переносит ее в глубины человеческого существа.
Онтологизация человеческого бытия вовсе не означает, что, вынося внешний мир за скобки психоаналитического исследования, Фрейд тем самым никак не соотносит его с жизнедеятельностью человека. Он не против рассуждений о зависимости человеческого существа от судьбы, от непреложной необходимости, от внешней реальности. Более того, Фрейд признает, например, что "внутренние задержки в древние периоды человеческого развития произошли от реальных внешних препятствий"[3]. Однако, он не склонен абсолютизировать воздействия внешних условий на человека, рассматривать их в качестве единственных детерминант, обуславливающих направленность развития индивида и формы его поведения в жизни. Соглашаясь с теми, кто признает жизненно необходимость как важный фактор развития человека, Фрейд в то же время считает, что это не должно "побудить нас отрицать значение внутренних тенденций развития, если можно доказать их влияние"[3]. По его убеждению, "жизненное поведение личности объясняется взаимодействием организации и "судьбы", внутренних и внешних сил"[3].Поэтому он исходит из того, что, во-первых, понимание внешнего мира является неполным и недостаточным, если не будет предварительно раскрыта природа внутренней организации, и, во-вторых, в своих глубинных измерениях человеческое бытие столь же реально, как и внешний мир, и, следовательно, изучение человеческой психики должно основываться на учебных методах, подобно тому, как объективна реальность исследуется средствами науки.
В соответствии с этими установками внешняя, объективная реальность рассматривается Фрейдом через соответствующие связи ее с человеческим бытием, ибо он считает, что "проблема устройства мира без отношения к психическому аппарату нашего восприятия представляет собой чистую абстракцию, не имеющую практического интереса"[3]. И дело не только в том, что для основателя психоанализа важно раскрыть вопрос о восприятии человеком объективной реальности, чтобы тем самым в прямой или опосредованной форме рассмотреть взаимодействия между внешними и внутренними стимулами развития
10-09-2015, 22:15