Концепт «правовая жизнь»: опыт философско-феноменологической интерпретации

М. И. Пантыкина

Современный этап развития философии права предполагает переосмысление ее методологии и понятийного аппарата. В данной работе в рамках указанной задачи предлагается рассмотреть понятие правовой жизни как философский концепт и наполнить его содержанием, основываясь на теоретико-методологических принципах феноменологического учения о жизненном мире. В результате такого подхода правовая жизнь предстает как мир данностей права, возникающий в интуициях устойчивости и порядка и реализующийся в специфических способностях субъекта права — правомочиях, правовых обязанностях и правовых суждениях, конкретизированных и закрепленных в правовых институциях.

В многочисленных дискуссиях о перспективах развития современного общества неизменно присутствует «проблема права». Пристальное внимание и масштабность обсуждений правовой проблематики обусловлены по крайней мере тремя обстоятельствами. Во-первых, право в современном мире все чаще выполняет функцию единственно возможного регулятора общественных процессов, сфера влияния которого не ограничивается юридической системой, а включает в себя все характеристики человеческого бытия: вопросы безопасности, потребность личности в развитии своих способностей, рождение и смерть человека, право на достойную старость.

Во-вторых, на фоне положительной тенденции расширения и конкретизации ценностей права наблюдаются процессы, разрушающие их незыблемость. К таким процессам относятся устойчивое воспроизводство неправовых практик, обострение противоречий между формальными нормами и обычным правом, укорененным в национальных правовых культурах. Меняются механизмы принятия законов, нередки случаи, когда право разработки законопроектов делегируется неформальным общественным институтам и международным организациям. Заметим, что перечень изменений, происходящих в правовой жизни, пополняется на каждом новом этапе усложнения современного общества.

Третья причина возросшего интереса к правовой проблематике связана с теоретико-методологическими трудностями, обусловленными сложностью описания права таким, каким оно предстает в опыте и показывает себя «на самом деле», а именно как самопорождающийся социальный процесс, лишенный вневременной устойчивости и предполагающий постоянную корректировку правопонимания. Имеющийся в философии и правоведении корпус идеализаций сдерживает переосмысление оснований теории и методологии права, укладывает явления современной правовой действительности в «прокрустово ложе» традиционных типов правопонимания.

Думается, что решение теоретико-методологических проблем исследования права должно сопровождаться переосмыслением оснований науки о праве, исторически формировавшейся как позитивное объективистское знание. Ориентиром такого рефлексивного поиска может служить феноменологическая философия с ее установкой на обновление классической науки. В соответствии с замыслом Э. Гуссерля феноменология способна раскрыть то, как наличные формы бытия человека формировались и продолжают формироваться в непрерывном процессе смыслообразования. Обновленная наука, понятая как жизненная практика, должна не доминировать над жизненным миром, а соотноситься с ним, не разрушая «царство изначальных очевидностей». Думается, что задача современной теории и философии права как раз и состоит в том, чтобы раскрыть право как жизненный мир и показать необходимость «принимать в расчет» очевидности, показывающие себя в таком, а не в ином положении вещей.

Необходимость поиска новых средств познания права Гуссерль обосновывал в работе «Идеи к чистой феноменологии и феноменологической философии» следующим образом: «Вообще, обнаруживается, что имеются всякого рода предметности, упрямо противостоящие любым своим психологическим и натуралистическим перетолкованиям. Таковы все виды ценностных и практических объектов, все конкретные культурные сложения, определяющие нашу актуальную жизнь в качестве жестких действительностей, — к примеру, государство, право, обычай, церковь и т. д. Все подобные объектности должны описываться такими, какими они достигают своей данности, согласно основополагающим видам их и в их порядке ступеней, в отношении их должны ставиться и решаться проблемы конституирования» [4].

Главной же особенностью феноменологии права является ее ориентированность на исследование актуального права как социального процесса, происходящего в принципиально «открытом» жизненном мире. Данный подход предполагает разработку синтетических категорий, которые бы конкретизировали процессуальные компоненты в праве. В последнее время в философской и правоведческой литературе появилась целая «коллекция» таких понятий: правовая жизнь, бытие права, правовая среда, правовая действительность, правовая реальность, правовая коммуникация и т. д. Анализ этих понятий показывает, что понятие «правовая среда» является относительным понятием, не имеющим самостоятельного содержания, понятия «правовая действительность» и «правовая реальность» употребляются как синонимы и означают совокупность наличных правовых явлений. Существенно шире их по объему понятие «правовое бытие», которое вне философского контекста теряет всякую научность.

Думается, что наиболее перспективным в этом ряду понятий является понятие «правовая жизнь», поскольку оно, с одной стороны, отражает закономерные и случайные, а с другой — явные и скрытые процессы в праве, т. е. всю совокупность проявлений права в обществе. Правовая жизнь — это мир данностей права, возникающий в интуиции порядка, постоянно корректируемый социальным опытом и реализующийся в специфических способностях субъекта права — правомочиях, правовых обязанностях и правовых суждениях, конкретизированных и закрепленных в правовых институциях.

Понятие правовой жизни постепенно внедряется в лексикон отечественных теоретиков права либо для описания неустойчивых правовых ситуаций, либо как рамочное понятие для системы правовых отношений. Так, например, Н. И. Матузов определяет с помощью данного понятия специфическую область человеческого общения, наряду с другими сферами — экономической, культурной, религиозной, творческой, спортивной и т. д. Как пишет известный правовед, «особенность правовой жизни состоит в том, что она во многом носит официальный, нормативно-организационный, а подчас властно-императивный характер, ибо основывается на законах и иных правовых актах, подчинена определенным правилам, требованиям» [12, 112].

Однако Н. И. Матузов не склонен считать понятие правовой жизни научным. По его мнению, оно связано с бытовым желанием людей жить нормально, упорядоченно, цивилизованно. Поэтому данное понятие выполняет преимущественно оценочную функцию. Подобная точка зрения представляется отчасти справедливой. Так, понятию «правовая жизнь» в большей степени соответствует статус не юридической категории, а философского концепта. Специфика концепта, в отличие от научного понятия, определяется тем, что, во-первых, концепт (от лат. сonceptus — мысль, представление) не ограничивает исследователя предметными рамками той или иной науки, а связывает его с замыслом интегративного познания. Во-вторых, концепт выражает процессуальную сторону познания, акцентируя внимание на ее динамизме и непрерывном развивающемся самоосмыслении субъекта познания.

Концепт указывает на изначальную конститутивную деятельность сознания, спонтанно осуществляющую первоначальную организацию восприятия, благодаря которой чувственный материал приобретает свой конкретный смысл. В отличие от научного понятия концепт имеет более широкий «диапазон» применения. Он охватывает не только логически релевантные формы мышления, но и предрассудочные формы в виде воображения, интуиции, представления. Кроме того, если научные понятия, отражая предметы действительности, преобразуют их в идеализации в соответствии с логикой всеобщего ряда, то концепты созидательны и репрезентативны.

Что касается исследований, посвященных концепту правовой жизни, то, несмотря на очевидную односторонность, в них преобладают позитивистские трактовки и стремление обнаружить в нем понятийную определенность. Так, например, А. В. Малько полагает, что «правовая жизнь общества — это форма социальной жизни, выражающаяся преимущественно в правовых актах и правоотношениях, характеризующих специфику и уровень правового развития данного общества, отношение субъектов к праву и степень удовлетворения их интересов» [11, 67]. В этом же направлении разрабатывают понятие правовой жизни К. Т. Бельский, В. А. Затонский, С. И. Максимов, С. Ф. Палинчак и др. [2, 7, 10, 15], хотя в их исследованиях можно обнаружить движение к интегративному правопониманию. Так, В. А. Затонский полагает, что правовая жизнь — это категория, которая характеризует право со стороны активности субъекта, а именно отражает его видение реального положения дел. И других подобных категорий в правоведении нет. «Данное понятие позволяет охватить все нюансы и проявления права, его структуру и динамику, ставшее и становящееся. Исследуя природу правовой жизни, необходимо руководствоваться принципом «философии жизни», которая позволяет понять повседневную жизнь как органическую, динамическую совокупность, способную к самоорганизации, продуцированию норм рационального поведения, социальной деятельности» [8].

С. Ф. Палинчак относит понятие правовой жизни к социально-философским категориям, которая могла бы синтетически выразить функционирующие в обществе правовые процессы и явления в их совокупности. В оригинальной концепции неклассического правопонимания С. И. Максимова правовая жизнь рассматривается как одна из форм бытия права наряду с идей права и ее воплощением в виде правовых норм и законов. При этом правовая жизнь определяется как процесс социального взаимодействия, выражающий такую стадию в осуществлении права, как самореализация.

Другая позиция, имеющая основания в учении о «жизненном мире» Э. Гуссерля, представлена И. Д. Невважаем, который утверждает, что, подобно «жизненному миру», правовая жизнь есть «неотрефлексированный слой человечного опыта, имманентно содержащего правовые феномены, “фундирующие” теоретически осмысленные, юридически оформленные структуры» [14, 41]. Правовая жизнь, как подобие «жизненного мира» Гуссерля, складывается из предрассудочных нормативных форм поведения, переживания, оценки и высказываний относительно действий с точки зрения их соответствия должному. При этом, в отличие от морали, правовая жизнь связана с представлениями об ущербе, который может быть причинен другому субъекту.

Так как правовая жизнь вследствие своей неотрефлексированности не всегда понятна субъекту, то, как утверждает И. Д. Невважай, ее надо познавать герменевтически, учитывая «непрозрачность» правовой жизни для субъектов, реализующих ее практически. Результатом такого понимания правовой жизни является сомнение в общепринятой версии предзаданности правовых норм как регламента поведения, придуманного кем-то, исходя из доводов разума. Отмечая существенный вклад И. Д. Невважая в исследование концепта правовой жизни, нельзя не заметить, что в своем стремлении подчеркнуть укорененность жизни права в опыте повседневной жизни он элиминирует такие ее признаки, как нормативность и рациональность.

Следует признать, что феноменологическая методология и учение о жизненном мире Э. Гуссерля обладают значительным потенциалом в развитии концепта правовой жизни и возвращают науку о праве к ее основаниям, позволяют обнаружить право как постоянно отодвигающийся «горизонт» актуального освоения мира в целом. Интерпретируя философский замысел Э. Гуссерля, Х.-Г. Гадамер подчеркивал, что на самом деле он направлен не столько на сознание, как приято считать, сколько на «жизнь», т. е. на универсальную деятельность, «которая только и может быть мерилом универсальности содеянного, т. е. конституированного в своей значимости» [3, 297]. Действительно, Э. Гуссерль сознательно отказался от понятия мира в пользу понятия жизни, чтобы отмежеваться от онтологических постулатов объективистских наук и сосредоточиться на предпосылках всякого опыта, данных нам в каждой конкретной ситуации. По его словам, «видовое своеобразие человека заключается в том, что он может в любое время охватить взглядом всю свою жизнь (как предметно для него конструированное единство). К этому относится… также возможность принять в свободное рассуждение бесконечность своих возможных дел и тем самым бесконечность происшествий в окружающем мире в отношении заключенных в нем возможностей» [6, 127–128].

Поскольку жизненный мир одинаково доступен всем, то можно говорить о многообразии исторических (культурных, профессиональных и пр.) жизненных миров. Тем не менее жизненный мир имеет универсальную структуру, которая интегрирует многообразие в единое целое. Каковы же принципы такой интеграции? Э. Гуссерль не дает ответа на этот вопрос, полагая, что он должен стать одной из задач новой науки, которая, в отличие от объективистских наук, была бы универсальной. Хотя проект подобной науки скорее всего так и не будет реализован, учение Гуссерля о жизненном мире с успехом применяется в ряде социологических теорий — феноменологии социального мира А. Щюца, теории коммуникативного действия Ю. Хабермаса, теории конструирования социальной реальности П. Бергера и Т. Лукмана, теории самореферентных систем Н. Лумана.

Приступая к более детальному исследованию проблематики правовой жизни, следует уточнить, что в контексте феноменологического познания права оно предстает как горизонт жизненного мира, т. е. как некая пассивная предварительная данность, которая отступает в будущее в процессе его «опознания». Будучи постоянным становлением, право не оставляет надежды узнать, в чем же его последняя истина и предназначение. Возможно лишь погружение в допредикативную данность жизненного мира, а затем восхождение к горизонту права с попутным выделением его онтологических форм и структур. Собственно, выражением данного процесса восхождения и является концепт «правовая жизнь», позволяющий описать его формы по мере движения «от…» к «до…».

«Проектная» логика, имманентно включенная в учение о жизненном мире, является одной из причин «бума» публикаций, посвященных его проблематике. Как пишет Н. В. Мотрошилова, «термин “Lebenswelt” теперь уже переместился из узкоспециального философского, феноменологического поля на широкий простор общественной жизни — например, в политику, в практику mass media» [13, 102]. Данное учение создает новый образ мира как нетематизированного целого, служащего для понимания смысла человеческих действий. «Нетематизированная целостность» как сущностная характеристика жизненного мира образована несколькими смысловыми блоками, развертывание которых соответствует ступенчатой последовательности применения феноменологических процедур:

1) «жизненный мир — единственно действительный мир»;

2) «жизненный мир как забытый чувственный фундамент науки»;

3) «жизненный мир всегда и всему предпослан, преддан»;

4) «жизненный мир — царство изначальных очевидностей»;

5) «жизненный мир как актуальный мир жизни».

Предположим, что данные смысловые характеристики жизненного мира совместимы с содержанием понятия «правовая жизнь». Однако следует иметь в виду, что данное соответствие не должно являться подобием причинно-следственной связи или отношения «род — вид», хотя такая аналогия напрашивается как результат логических корреляций между этими понятиями. Действительно, понятие правовой жизни указывает на право как на одно из измерений жизненного мира, который, в свою очередь, образует «почву и горизонт» права. При этом смысловые характеристики жизненного мира призваны задать контекст различных интерпретаций права, целью которых является собственно понимание того, что смыслы права укоренены в структурах сознания.

Итак, если рассматривать правовую жизнь в контексте первого смыслового блока — «жизненный мир — единственно действительный мир», то она предстает в нем как первичное обобщение, непосредственный опыт освоения права, из содержания которого элиминированы научные абстракции и привычные представления. Однако это «исключение» носит временный характер, поскольку научные идеализации имеют собственную событийность и непосредственно вплетены в ткань правоприменения. Спецификой данного смыслового блока правовой жизни является то, что в нем право предстает не только как некая структура правосознания, относительно которой могут быть переопределены все представления о нем, а как жизненно-практический модус и деятельностный контекст всех коммуникаций — от нормативно обусловленных контактов в «домашнем мире» до правовых взаимодействий в государстве. При этом правовая жизнь является действительной постольку, поскольку представлена фактичностью, т. е. самоочевидностью и ценностной привлекательностью этих коммуникаций.

В качестве примера проявления правовой жизни как действительного мира права рассмотрим идею справедливости. Ее содержание зачастую представляется настолько очевидным, что к этой идее принято апеллировать при всех обстоятельствах профессионального или непрофессионального включения в пространство правовых отношений. Однако даже поверхностный анализ интерпретаций идеи справедливости (справедливость как мера отдельного в общем, справедливость как добродетель, справедливость как равные возможности собственников или свободных товаропроизводителей, справедливость как выражение разумного в человеке, справедливость как законность и т. д.) показывает, что она имеет внутреннее (идеологическое) и внешнее (предметное) измерения. С позиции первого измерения справедливость инкорпорирована в смысловую структуру права и связана с такими его базовыми идеями, как порядок, мера, равенство и свобода. Во внешнем измерении справедливость предстает как соразмерная совокупность условий и конкретных средств их реализации в правосознании и правовой деятельности. При этом если во внутреннем измерении идея права самоочевидна, универсальна и самодостаточна, то во внешнем она существует только как возможность, обусловленная конкретным содержанием действий, отношений, интересов, мотивов и в этом своем качестве не может рассматриваться как их автономный и непосредственный регулятор. Обнаруженное противоречие между различными измерениями призвано объяснить тот факт, что в действительности справедливость, как идея и установочно-оценочный акт, всегда реализуется при определенных, заранее известных условиях коммуникации, в конкретном социокультурном контексте и только в его границах.

Второй смысловой блок жизненного мира — «жизненный мир как забытый чувственный фундамент науки» — позволяет конкретизировать установки предыдущего блока и обращает внимание на возможность помыслить правовую жизнь как мир донаучного опыта. Это дает возможность вообразить существование правовой жизни до государства, собственности, санкционированных форм наказания и т. д., т. е. вне рамок научного объяснения права, а также подвергнуть сомнению незыблемость констатаций классической теории права. Обоснованность подобного феноменологического «скепсиса» лежит на поверхности: правоведению так и не удалось сформулировать цель своих изысканий, объяснить внутреннюю логику своего развития, необходимость этих, а не иных понятий, положений, теорией.

В отличие от права как предмета объективистской науки правовая жизнь в этом контексте предстает как процесс накопления, конституирования и символизации социально-значимых смыслов, на которые люди ориентируются в своей повседневной деятельности. «Поскольку мир замыкается не границами, а посредством активизируемого внутри него смысла» [9, 164], то можно предположить, что изменения, происходящие в правовой жизни, оказывают непосредственное влияние на процессы конституирования права и признания значимости правовой нормативности.

Думается, что подтверждением этого предположения и должно послужить раскрытие третьего смыслового блока — «жизненный мир всегда и всему предпослан, преддан». Название данного блока, если его трактовать в контексте классической рациональности, явно должно привнести в концепт правовой жизни признаки фатализма и детерминизма. Однако для Э. Гуссерля «предданность» жизненного мира связана с его трансцендентальным генезисом, обеспечивающим ему постоянную и заведомую значимость в качестве сущего. Жизненный мир оказывается сам по себе, без всех


11-09-2015, 00:17