Беленький В.Х.
Статья В.В. Трушкова (Социс. 2002, № 2) чрезвычайно злободневна, хотя и не лишена существенных недостатков. Поэтому, прежде всего считаю не-обходимым выразить удовлетворение тем, что редакция опубликовала статью и пригласила читателей принять участие в ее обсуждении.
Несомненно, что автор имеет основания ставить вопрос: не исчез ли рабочий класс в России? Я полностью солидарен с отрицательным ответом на этот вопрос. Однако сами подходы к нему весьма многообразны. Представляется, что наиболее оптимальным является исторический подход [1], с позиций которого рабочий класс существовал до Октября, в советский период и существует сейчас, хотя он сам и условия его бытия претерпели качественные изменения. Проф. Трушков придерживается этой же точки зрения. Как я уже писал [2], официальная идеология отрицает наличие рабочего класса в России. Немало придерживающихся таких взглядов и среди социологов. Это, к примеру, С.Г.Кара-Мурза, О.И.Шкаратан, В.В.Радаев и др.[3]. Некоторые считают, что о классах в России говорить преждевременно [4]. Однако Хотя реставраторы капитализма и ставят нашу страну во многих отношениях на уровень развивающихся стран, все же, по данным Трушкова, в России 30 млн. рабочих, очень высокая концентрация производства, внушительная индустрия. Десятки миллионов рабочих – группа людей, находящихся в относительно тождественном социально-экономическом положении и отличающихся от других групп людей по своему социально-экономическому положению. Это и есть класс как объективная общность. Разумеется, этим миллионам можно отказать в праве называться классом, потому что они плохо организованы, несоз-нательны, несолидарны и т.п. Но это субъективистский подход, который для многих неприемлем.
Одна из лучших разработчиц социоструктурных проблем, З.Т.Голенкова, занимает более гибкую позицию. Суть ее в том, что рабочий класс в России и существует, и не существует. С одной стороны, проф.Голенкова неоднократно и совершенно верно отмечает, что «прежние социальные группы» - рабочий класс, крестьянство, интеллигенция – сохранились и реально, и в массовом сознании, что они составляют основу социальной структуры современного российского общества, хотя изменились их роль в обществе и количественные показатели [5]. Эта же мысль повторена З.Т.Голенковой и в докладе на социо-логическом конгрессе, но, с другой стороны, в нем содержится и такое поло-жение: «Традиционная для советского периода трехчленная модель ("2+1") в условиях трансформации общества «не работает» даже на уровне метасоцио-логии» [6].
В данном контексте важно другое: существуют ли в России рабочий класс, равно как крестьянство и интеллигенция ? Утвердительный ответ на этот вопрос не может не дать любой объективный, непредубежденный со-циолог. К такому выводу склоняют не только теоретические соображения, не только статистические данные, приведенные В.В.Трушковым, но и социоло-гические исследования в различных регионах страны. На социологическом конгрессе 2000 г. прозвучал содержательный, хотя и небесспорный доклад С.С.Балабанова и Т.Н.Балабановой о трансформации рабочего класса в регио-не. В марте 2002 г. защищена интересная кандидатская диссертация по социо-логии в Бурятском госуниверситете об изменении социальной структуры ра-бочих промышленности в процессе перехода российского общества к рынку. Диссертант, Е.А. Кряжев, исходит из того, что рабочий класс был и остается основной производительной силой общества.
Есть все основания считать этот тезис непреложным и фундаментальным во всей проблематике, связанной с рабочим классом. Но сразу же возникает вопрос о положении и состоянии рабочего класса. И тотчас мы сталкиваемся с потоком негативных характеристик происходящих с ним изменений – как объективных, так и субъективных. Так, например, В.В. Трушков отмечает:
1) сокращение численности рабочего класса и его доли среди занятого насе-ления; 2) рост безработицы; 3) разрушение рабочего класса и его деградация (рост численности неквалифицированных и сокращение численности квали-фицированных рабочих, снижение эффективности и рост интенсивности тру-да); 4) деформация мировидения рабочих; 5) отсутствие классовой солидарно-сти и сознания своих особых классовых интересов; 6) переход рабочих в ряды мелкой буржуазии.
В публикации С.С. и Т.Н. Балабановых картина более конкретна: 1)уменьшение удельного веса рабочих среди занятого населения; 2) собствен-никами средств производства считают себя 4% рабочих (что отражает процесс пролетаризации – В.Б.); 3) рабочий класс отчужден от власти и управления; 4)переход многих рабочих из сферы производства в сферу обслуживания; 5)деградация преобладает над развитием (3/4 рабочих не повышают квалифи-кацию); 6) рабочему классу присуща нисходящая социальная мобильность; 7)2/3 рабочих живут в страхе потерять работу [7].
Е.А. Кряжев характеризует ухудшение социальной ситуации рабочего класса еще полнее и глубже, причем нередко подчеркивает совпадение тен-денций, присущих Бурятии, с общероссийскими: 1)рабочий класс превратился в пролетариат ; 2) сокращение доли рабочих среди заня-тых; 3) снижение социального статуса рабочего класса; 4) усиление социаль-ной дифференциации рабочего класса; 5) тенденция к старению рабочего класса; 6) усиливается чувство неудовлетворенностью трудом; 7) резко ухуд-шилось социальное самочувствие рабочих; 8) части рабочих присущи эгои-стические настроения, проявления деморализации; 9) снижаются организо-ванность и политическая активность рабочего класса; 10) он размыт, дезори-ентирован, его нельзя считать единым социальным образованием и т.д.
Из всего этого следует прежде всего вывод о том, что редакция журнала
«Социологические исследования» права, ставя вопрос о необходимости сопо-
ставления и, я бы добавил, взаимодополнения данных социальной статистики
и социологических исследований. Ясно также, что рабочий класс России на¬ходится в бедственном положении. Он не является классом-ге¬гемоном, да и сопротивляемость, способность отстаивать свои интересы у него слабы. На это в разное время обращали внимание А.Кива, В.Милитарев, М.Денисов и другие авторы. С этой точки зрения особый интерес вызывают приводимые В.В.Трушковым данные о забастовочном движении в России, хотя они и яв-ляют собой пример некачественного анализа. Возьмем лишь один показатель – число бастовавших на одно предприятие. Приведены сведения за 10 лет (1990 - 1999): 383, 135, 57, 455, 302, 55, 80, 52, 48, 33 /9. Среднее число участ-ников стачек за десятилетие составило 160 человек, а за 1995-1999гг.- 53 че-ловека. А теперь обратимся к ленинскому анализу стачечного движения в России. В 1910 г. Ленин писал:
«Среднее число участников стачки было:
За 10 лет (1895 – 1904) 244 рабочих
1905 год 205 рабочих
1906 181 «
1907 207 «
1908 197 рабочих. [10].
Ленин пояснил, что уменьшение размера стачек (по числу участников) в 1905г. объяснялось вовлечением в борьбу массы мелких заведений, которые понизили средние числа участников. Дал он и ряд других пояснений. Как бы то ни было, но самый малый показатель среднего числа стачечников и после 1908 г. не опускался ниже 188 в 1909г., а со следующего года он начал быстро расти [11].
Чем же объяснить мизерные размеры этого показателя в 90-х гг. ХХ в.?
Может быть, в современной России снизилась концентрация производства и стали преобладать маленькие предприятия? Известно, что в процессе прива-тизации попытка разгрома крупной индустрии имела место, но до конца не была доведена, и проф. Трушков показывает в конце своей статьи, что кон-центрация рабочих на крупных предприятиях сейчас намного выше, чем до революции. У нас остается один выход – признать, что в России в основном бастуют не рабочие ! И это несомненно так. Да и сам Трушков отчасти это понимает. В забастовках у него участвуют не рабочие, а «трудящиеся» и «ра-ботники». Он пишет: «В 2000 г. бастовало…только 48 предприятий и органи-заций, из них 47 – учительских коллективов. Все аналитики сходятся на том, что вновь возникла вера в «хорошего царя», одно из самых ярко выраженных проявлений отсутствия классовой оценки» [12]. Таким образом, в статье о ра-бочем классе приводится статистика забастовок за десятилетие, которая обна-руживает, что забастовки в 1995-2000 гг., собственно говоря, не были в ос-новном рабочими забастовками, но их идеологические результаты без малей-шего социологического подтверждения экстраполированы на рабочий класс. Как говорится, комментарии излишни.
От внимания аналитиков не должно ускользать следующее обстоятельст-во: чем меньше забастовок, тем они крупнее по числу участников. В 1997 г. было 17007 забастовок, а среднее число их участников составило аж 52 чело-века. В 1993 г. было 264 забастовки, однако среднее количество их участников составило 455 человек. Можно предположить, что это были в основном именно рабочие забастовки, потому что в школах и больницах по 455 человек все же редко работают. Но В.В.Трушков делает совсем другое предположе-ние: спад числа забастовок в 1993 г. «связан скорее всего со страхом, посеян-ным прежде всего расстрелом Дома Советов России».
Все эти факты и размышления ставят нас перед необходимостью обра-титься к вопросу о причинах негативных явлений в рабочей среде. В этом от-ношении в трех рассматриваемых публикациях есть немало общего. Это об-щее прежде всего усматривается в том, что основным фактором всего отрица-тельного в рабочем классе признается или прямо (Е.А. Кряжев), или не вполне явно (С.С. и Т.Н. Балабановы) курс на капитализацию России. По словам Кряжева, «…курс на капитализацию страны у большинства рабочих широкой поддержки не получил. Предпочтительное направление в развитии страны многие респонденты связывают с социализмом…» [13]. Подобные наблюде-ния описаны и Балабановыми. Во всех трех публикациях абсолютное и отно-сительное уменьшение рабочего класса в России связывается не с научно-техническим и технологическим прогрессом, а с разрушительными, кризис-ными процессами в промышленности и строительстве. Однако В.В.Трушков, а отчасти и Е.А. Кряжев не ограничиваются этим. Они справедливо полагают, что слабости, присущие рабочему классу и рабочему движению в наши дни, в значительной степени коренятся в особенностях советского строя. Но разви-тие этой правильной мысли проф.Трушковым вызывает большие сомнения.
Все дело сводится им к мелкобуржуазности. «Она и у советского рабочего класса напоминала скрытую форму тяжелой болезни. Рабочие в третьем поко-лении в 80-е годы составляли абсолютное меньшинство рабочего класса. Сре-ди всего городского населения России к 1990 г. горожане в первом поколении составляли почти пятую часть городского населения, примерно еще такая же доля – горожане во втором поколении. Эти цифры можно распространить и на рабочий класс. Иначе говоря, мелкобуржуазные корни в нем дремали, но не высохли. Эта особенность рабочего класса ярко проявилась в ходе перестрой-ки. Положение мелкого буржуа (например, продавца в частной лавке, спеку-лянта на рынке, челнока и т.п.) многие нашли более предпочтительным, чем положение труженика госпредприятия. С одной стороны, рабочий сам актив-но переходил в кооперативы, привлекаемый легким рублем, с другой, - массо-вая безработица 90-х с неизбежностью толкала его в ряды мелкой буржуазии» [14]. Мелкобуржуазность наряду с диктатурой голода – факторы деформации мировидения рабочего. «Проблема выживания вытесняет из его сознания все остальное, и это одна из важнейших причин, почему в рабочем классе до сих пор не сложились ни классовая солидарность, ни осознание своих классовых интересов». По мнению В.В. Трушкова, рабочий класс России ныне пребыва-ет в состоянии «класса в себе» [15]. Данная точка зрения основана на тради-ционных приемах анализа, хотя эти приемы абстрактны и непродуктивны. Так, превращение рабочего класса из «класса в себе» в «класс для себя» про-изошло в России в конце Х1Х – начале ХХ в. Если сейчас это превращение вновь становится актуальной проблемой, то ее возникновению предшествова-ло превращение «класса для себя» в «класс в себе». Возможно ли это в прин-ципе? Видимо, возможно. «…В жизни в движении все и вся бывает как «в себе», так и «для других» в отношении к другому, превращаясь из одного со-стояния в другое» [16]. Но в литературе господствует линейное представление по данному вопросу, и нет уверенности, что от него надо отказаться, особенно в агитационно - пропагандистском плане. Кроме того, инверсионный подход к данной проблеме проф. Трушковым даже не обозначен: неведомо откуда взявшаяся проблема просто провозглашается – и все. Наконец, традиционные формы решения вопросов классовой структуры нередко мешают ставить важ-ные научные вопросы – о движущих силах развития российского общества, о субъективном состоянии различных классов и социальных слоев в России и т.д. Следовательно, необходимы новые средства для описания и анализа субъ-ективных состояний социальных общностей и групп. Поэтому я и ввел в свое время понятия активных (субъектных) и пассивных (объектных) элементов социальной структуры общества [17]. Они не получили широкого распростра-нения. Не потому ли задачи конца Х1Х века ставятся в начале ХХ1?
Но вернемся к нашим баранам. Я решительно не согласен с положениями В.В.Трушкова о роли мелкобуржуазности и диктатуры голода, о вере рабочих в хорошего царя. Да, проблема выживания – важная и острая проблема. Одна-ко она не затмила всех других вопросов бытия рабочего класса. Так, рабочие многих предприятий, даже длительное время не получая заработной платы, продолжали и продолжают работать. Или взять ситуации передела собствен-ности. Нередко рабочим навязывают пассивную, несамостоятельную роль в этих процессах. Но иной раз они действуют активно, самостоятельно, отстаи-вая интересы производства и населения. Именно так обстояло дело на Вы-боргском ЦБК, на Московской мебельной фабрике и многих других предпри-ятиях.
Далее, мелкобуржуазная инфицированность рабочего класса явление не российское, а интернациональное и вполне закономерное, в разной степени и форме присущее пролетариату всех стран. Марксисты всегда считали, что в определенных исторических условиях избежать этого явления невозможно, но ему можно и нужно противостоять. А когда этого не происходит, мелкобур-жуазность рабочего класса из его беды превращают в его вину, что и демонст-рирует В.В. Трушков. В политико-практическом отношении такие превраще-ния чреваты стратегическими и тактическими провалами, характерными, к примеру, для КПРФ. А в теоретическом плане абстрактное резонерство по поводу мелкобуржуазности рабочего класса может априорно наложить пе-чать негативизма на исследование его проблем. Стало быть, и в данном случае необходим поиск новых лексических средств, а главное, новых идей, позво-ляющих продвинуть социологический анализ прошлого, настоящего и буду-щего нашего общества и его социальной структуры. Попытаюсь в предельно кратком виде изложить свой опыт такого анализа.
В СССР были ликвидированы капиталистические и средневековые отно-шения, частная собственность, классы капиталистов и помещиков. Однако возникшая общественная собственность утвердилась в примитивной форме. Дело было не столько в субъектах, сколько в объектах собственности [18]. Объект общественной собственности в советской России принципиально не отличался от объекта капиталистической собственности. Следовательно, эко-номическое содержание Октябрьской революции могло быть социалистиче-ским лишь постольку, поскольку преодолевалось это тождество. Но И.В.Сталин свел эту задачу к преодолению отставания СССР от западных стран по важнейшим народнохозяйственным показателям. Тем самым обще-ство обрекалось на состояние, которое молодой Маркс назвал «казарменным коммунизмом» . К тому же советская власть не могла ликвидировать и не ли-квидировала бюрократизм со всеми его российскими аксессуарами. В общест-ве, сочетавшем колоссальные ресурсы с разрухой и убожеством, утвердился политический режим, уничтоживший самодержавие, отвергший буржуазную демократию, но не обеспечивший торжество пролетарской демократии. Идти вперед можно было или восполняя дефициты насилием, уравниловкой, лише-ниями и манипулированием массами, или сняв все препятствия перед их творчеством. Режим пошел в основном первым путем, создавая всеобщую ил-люзию, что идет вторым.
На базе государственной собственности в СССР сохранился и вырос рабо-чий класс, однако гражданская война, последовавшая разруха и индустриали-зация коренным образом изменили его субстратный состав: большинство ра-бочих составили выходцы из деревни. Сохранилось, но стало кооперирован-ным крестьянство. Выросла и обновилась за счет рабочих и крестьян интелли-генция, в том числе управленческая. Эти процессы сопровождались репрес-сиями, жертвами которых были прежде всего лучшие люди из всех слоев. В результате ухудшался субстратный состав всех классов и слоев населения и кадровый состав всех социальных и политических институтов.
Наиболее общей тенденцией перечисленных социальных сдвигов наряду со своеобразным раскрестьяниванием деревни явилось своеобразное окресть-янивание общества, сопровождавшееся усилением влияния и ранее широко распространенной общинной, артельной психологии. Общинность, артель-ность, пролетарская солидарность в условиях господства государственной и групповой собственности стали трансформироваться в коллективизм, общест-венные отношения – приобретать коллективистский характер, а персоналы предприятий – превращаться в трудовые коллективы.
Нормативно трудовой коллектив – организованная, социально активная трудовая общность людей, объединенных совместной деятельностью на базе общественного предприятия (организации), единством интересов, целей и во-ли, взаимной ответственностью. Однако трудовые коллективы как предмет теоретического определения и как реально существующие социальные субъ-екты полностью никогда не совпадали. В этом выражалось противоречие ме-жду их большой ролью и «недоразвитием». Немного об этом противоречии.
Трудовые коллективы являлись и в известной степени пока еще остаются основной производительной силой страны. Они при советском строе сформи-ровались как социальные субъекты, вошли как специфические социальные группы в социальную структуру общества. Объективным источником субъектности трудовых коллективов явилась коллективность как присущая социа-лизму форма общественных отношений. Причем они действовали во всех сферах общественной жизни, выступали как универсальная движущая сила развития общества, являясь в некотором роде более чем эквивалентом средне-го класса на Западе.
А «недоразвитие» трудовых коллективов было связано с рядом факторов. На заре советского строя это прежде всего ограниченность личности, члена общины в прошлом или настоящем, часто неграмотного или малограмотного, с патриархальными привычками, соединившимися с идеями солидарности. Для таких людей подчинение миру, кругу, артели, большинству было естест-венно, как подчинение отцу. Эта зыбкая среда, освещенная коммунистической идеей, оказалась удобной для бюрократизма. Взаимосвязь последнего и складывающейся коллективности дала весьма своеобразный продукт – трудо-вые коллективы, которые не могли осуществить основной принцип коллек-тивности: «При действительной коллективности индивиды
11-09-2015, 00:31