Г.Д.Левин
Методологический анализ
"Давно сказано, что сон разума порождает чудовищ: а что, если чудовищ порождает сам бодрствующий разум?"1 - вот вопрос, перед которым в конце XX века застыло человечество, и который, по мнению многих, стал основным вопросом современной философии. Сейчас этот вопрос является в значительной степени риторическим: в том, что разум способен не только порождать в воображении, но и материализовывать чудовищ, никто не сомневается. Проблема ставится конкретнее: что именно, пользуясь выражением Н.А.Бердяева, порождает эту тягу человечества к самосожжению: сам разум, природа разумности, рациональности, или дело не в рациональности как таковой, а в определенном историческом типе рациональности, и нужно более строго формулировать критерии, позволяющие в современных исторических условиях отличать подлинную рациональность от псевдорациональности, "порождающей чудовищ"?
И в истории философии, и в современной литературе в качестве одного из критериев рациональности рассматривается конечная целевая причина (от которой нужно отличать промежуточные целевые причины) существования человека и человечества или, в несколько ином аспекте, их назначение, смысл их существования2. Данное понимание рациональности развивается преимущественно в рамках религиозного мировоззрения. Вот как формулирует его, например, Л.Толстой: "Жизнь мира совершается по чьей-то воле, - кто-то этою жизнью и нашими жизнями делает какое-то свое дело. Чтобы иметь надежду понять смысл этой воли, надо прежде всего исполнять ее"3. Конечная целевая причина трактуется здесь как цель, поставленная Творцом еще до создания человека и живой природы (неживая не упоминается). Поскольку эта цель благая, люди способны не только понять ее, но и сделать своей собственной целью. Так целевая причина деятельности Творца становится целевой причиной деятельности творения: "Задача человека в жизни - спасти свою душу; чтобы спасти свою душу, нужно жить по-божьи"4.
Мы имеем здесь перед собой реальный, исторически существующий тип рациональности, не только определяющий поведение десятков поколений людей, но и тщательно осмысленный теоретически: "Вся теология представляет собой
____________________ 1 Автономова Н.С. Рассудок, разум, рациональность.
М., 1988. С. 4.
В нашей литературе этот (не единственно возможный) аспект проблемы рациональности наиболее глубоко и всесторонне раскрыт в статье П.П.Гайденко "Проблема рациональности на исходе XX века" (Вопр. философии. 1991. N 6.).
3 Толстой Л.Н. Исповедь // Толстой Л.Н. Соч. Т. 23. С. 42.
4 Толстой Л.Н. Исповедь С. 47.
интеллектуальную рационализацию религиозного спасения"5. Для наших дальнейших рассуждений принципиально важно оценить эту центральную идею всех мировых религий; рассмотрим ее для определенности на примере христианства.
Простейшее, исторически первое и до сих пор самое распространенное понимание спасения, которое, по утверждению православного богослова и философа В.И.Несмелова, разделяет и "сибирский инородец, мечтающий о блаженной жизни в раю, и великий философ Кант"6, - спастись - значит достичь вечного блаженства в раю. От так понимаемого спасения отличают поведение, ведущее к нему, то есть, в принятой нами терминологии, рациональное поведение: "Чтобы спасти свою душу, нужно жить по-божьи, а чтобы жить по-божьи, нужно отрекаться от всех утех жизни, трудиться, смиряться, терпеть и быть милостивым"7. Легко видеть, что религиозные принципы праведной жизни образуют в своей совокупности упрощенный, адаптированный кодекс социального поведения, направленный на поддержание жизни общества за счет ограничения индивидуальных эгоистических устремлений.
Внутренняя логика саморазвития религиозной идеи спасения как критерия рациональности "земного" поведения верующего привела к осознанию неприменимости принципа "услуга за услугу" к отношениям между человеком и богом.
С.Страгородский использует очень мягкий термин, называя такую трактовку пути к спасению "юридической"8. Именно в этом пункте между католичеством и протестантизмом возникает существенное расхождение. Протестантизм утверждает, что спасают не добрые дела сами по себе, а только вера, которая в этих делах лишь проявляется9.
В православии осмысление религиозной идеи спасения началось поздно, по существу лишь в XIX веке, и к началу XX века было поднято на чрезвычайно высокий концептуальный и нравственный уровень. Искренняя вера, воплощенная в праведной земной жизни, трактуется здесь не как средство спасения, а как само спасение. Спастись - значит уподобиться в своих помыслах и поступках богу, обожиться: "единственную цель своей жизни" человек "может полагать лишь в живом отображении бога путем свободного уподобления ему"10. Райское блаженство не отрицается, но трактуется как некое объективное следствие спасения; пока же человек "мечтает о достижении рая как о действительной цели жизни, он никакого рая никогда не увидит"11. Мы видим, что внутренняя логика саморазвития
____________________ 5 Вебер М. Наука как призвание и профессия // Избранные произведения. М., 1990. С. 732.
6 Несмелов В.И. Загадка о человеке // Человек. 1992. N. 2. С. 99.
7 Толстой Л.Н. Исповедь. С. 47.
8 Архиепископ С.Страгородский. Православное учение о спасении. М., 1991. С. 16.
9 Архиепископ С.Страгородский. Православное учение о спасении. С. 20.
10 Несмелов В.И. Загадка о человеке. С. 100.
11 Там же.
теологического учения о спасении ведет к тому, что критерий рационального поведения (спасение) и само это рациональное поведение сливаются. При этом не только рай и ад, но, строго говоря, и бог становятся сущностями сверх необходимости. Чувствуя это, наиболее проницательные теологи подчеркивают неприменимость бритвы Оккама к религиозной трактовке смысла жизни: "Само понятие необходимости, о которой говорится в принципе Оккама (сущности не следует умножать без необходимости), носит иной характер в духовной сфере и не экстраполируется полностью из материального уровня"12. На мой взгляд, православная трактовка спасения как конечной целевой причины человеческого существования и как критерия рациональности его поведения - это пример выхода идеи рациональности в процессе саморазвития из ее религиозной формы. Именно поэтому трактовка спасения как обожения оказывается перед теми же двумя "роковыми проблемами", что и материалистическая: 1. Что может заставить не отдельных праведников, а всех верующих строить свою жизнь в соответствии с таким пониманием ее целевой причины? 2. В чем именно (в каких конкретно действиях и поступках) именно сейчас, в конце XX века, должно состоять поведение человека, смотрящего "на Христа как на идеальный образ истинного человека"13? Первый вопрос вскрывает опасность оставить безукоризненную, с точки зрения внутренних принципов, теорию без последователей, второй выражает суть современного кризиса рациональности: ведь благие намерения разума, порождающего современных чудовищ, под сомнение не ставятся.
Я не буду обсуждать здесь средства, которыми обе эти трудности преодолевают православные теологи. Моя задача - показать, что эти средства содержатся в материалистической трактовке целевой причины как критерия рациональности14.
***
В материализме нет концепции, сравнимой по разработанности с теологическим учением о спасении. В этом пункте он больше атеизм, чем материализм. Именно поэтому широко распространено убеждение, что в материализме вообще нет идеи, симметричной религиозной идее спасения. На этом основании не только верующие, но и многие материалисты объявляют его мировоззрением, лишающим надежды, и вслух сожалеют о том, что образование и воспитание не позволяют им принять религиозное толкование смысла жизни. Задача статьи - показать, что в качестве не теоретически описанного, а реально работающего критерия рациональности материалистически понимаемая коне-____________________ 12 Иеромонах Вениамин Новик. Смысл жизни в христианском мировоззрении // Смысл человеческой жизни.
Диалог мировоззрений. Нижний Новгород, 1992. С. 12.
13 Несмелов В.И. Загадка о человеке. С. 112.
14 Я сознательно противопоставляю здесь религии не атеизм, ассоциирующийся у современного поколения с грубой, поверхностной и чисто отрицательной критикой религии, а материализм, имеющий свое собственное положительное содержание и традиции, сравнимые по фундаментальности с традициями религиозного осмысления мира.
чная целевая причина жизни и отдельного человека, и всего человечества играет в реальной жизни не меньшую роль, чем религиозная.
С точки зрения материализма, целевые причины действуют лишь там, где есть человеческое сознание; за его границами функционируют только действующие причины. Однако принципы материализма не исключают той или иной степени предопределенности цепью действующих причин финала любого процесса, в том числе и человеческой истории. Человечество вполне способно предвидеть, "просчитать" этот финал и, в том случае, если обнаружится возможность сделать его благим, превратить в целевую причину жизни и отдельного человека, и всего человечества.
Для верующего убеждение в благости целевой причины человеческой истории однозначно вытекает из убеждения во всеблагости и всемогуществе Творца. Для материалиста, даже признающего вслед за Лапласом однозначную предопределенность финала человеческой истории цепью действующих причин, благость этого финала не гарантирована. Она лишь не исключается принципами материализма и данными современного естествознания. Перед человечеством лежит веер возможностей.
"Спасение", понимаемое не просто как вечное существование, а вечный прогресс человечества, - лишь одна из них, причем весьма абстрактная. Абстрактность этой возможности особенно остро осознается сейчас, в конце XX века. Тем больше оснований обсудить ее со всей тщательностью, в том числе и философскими методами.
***
Н.В.Тимофеев-Ресовский любил повторять: "К науке нельзя относиться со звериной серьезностью". Нельзя со звериной серьезностью относиться и к отличию материалистического понимания целевой причины человеческой истории от религиозной. С методологической точки зрения принципиально важен тот эмпирический факт, что в решении глобальных современных проблем практические действия верующего, выполняющего "волю божью", и материалиста, руководствующегося объективными законами природы, совпадают. Объяснить это совпадение можно только, если допустить, что религия и материализм - это два языка, на которых описывается один и тот же предмет, осмысливаются одни и те же проблемы. Язык религии более адекватен исторически детерминированным познавательным возможностям человечества, язык материализма - предмету. Постепенный переход с первого на второй - исторически неизбежный процесс.
Такая методологическая установка открывает возможность использовать для разработки материалистического решения обсуждаемой проблемы результаты той громадной работы, которую в рамках мировых религий на протяжении нескольких тысячелетий проделали лучшие умы человечества. Сводить всю оценку этой работы к фельетонному высмеиванию - значит демонстрировать роковую черту дилетантизма - стремление до всего доходить своим умом.
Одна из поразительнейших черт религиозного ответа на два главных мировоззренческих вопроса - о целевой причине человеческой жизни и о рациональности этой жизни - его предельная простота и привлекательность, в силу чего этот ответ оказывается определяющим и жизнь Л.Толстого - мыслителя мирового класса, и обычного крестьянина.
Материалистический ответ на эти вопросы значительно труднее для понимания и значительно менее привлекателен, чем даже православный, в котором рай хотя и не отождествляется со спасением, но является непременным приложением к нему. Кроме того, как уже отмечалось, он несравненно хуже разработан, в силу чего вульгаризируется не только противниками, но и сторонниками, не видящими в рамках материалистического мировоззрения никакой другой потенциальной конечной цели жизни, кроме могилы.
Сказанное позволяет использовать для разработки материалистической трактовки целевой причины как критерия рациональности генетический подход: начать с более легкого для понимания и более разработанного религиозного решения проблемы, а затем методом диалектического отрицания трансформировать его в материалистическое. При этом аргументы против религиозного решения проблемы, собранные и отшлифованные мною за двадцать с лишним лет бесед с верующими (преимущественно с сектантами), будут использованы лишь в той степени, в какой это необходимо для раскрытия материалистической точки зрения.
***
Начнем, в соответствии с принятым нами генетическим подходом, с цитирования очень странной книги Ветхого завета - книги Екклесиаста: "...участь сынов человеческих и участь животных - одна; как те умирают, так и эти, и одно дыхание у всех, и нет у человека преимущества перед скотом... Все идет в одно место; все произошло из праха и возвратится в прах"15.
Мы и через тысячелетия чувствуем здесь глубокую, смертную тоску, которую совершенно благополучный человек испытывал среди роскоши, успехов и удовольствий. В современной литературе эта тоска обозначается термином "болезнь смерти"16. Эту болезнь не смогли излечить ни века, ни тысячелетия. Вот как уже в одиннадцатом веке и в рамках другой культурной традиции она выражается в бессмертных рубаи Омара Хайяма:
Жизнь уходит из рук, надвигается мгла, Смерть терзает сердца и кромсает тела.
Возвратившихся нет из загробного мира.
У кого бы мне справиться: как там дела17.
И современные люди "болеют смертью". Л.Н.Толстой так описывает ее в "Исповеди": "Не нынче-завтра придут болезни, смерть (и приходили уже) на любимых людей, на меня, и ничего не останется, кроме смрада и червей. Дела мои, какие бы они ни были, забудутся - раньше, позднее, да и меня не будет. Так из чего же хлопотать? Как может человек не видеть этого
____________________ 15 Книга Екклесиаста или проповедника. 3, 19-21.
16 Давыдов Ю.Н. Этика любви и метафизика своеволия. М., 1982. С. 37.
17 Омар Хайям. Рубаи. Ташкент, 1981. С. 67.
и жить - вот что удивительно! Можно жить покуда пьян жизнью, а как только протрезвишься, то нельзя не видеть, что все это - только обман и глупый обман"18.
Какую роль эта болезнь играет в человеческой жизни, какое место занимает в ней среди других болезней и болей?
Физическая боль вынуждает человека (и животное) спасаться от немедленного уничтожения; муки пищевого голода и жажды заставляют продлевать свою собственную жизнь; избавление от мук сексуального голода имеет своим объективным следствием продление жизни рода. Эти три муки - что-то вроде тех кнутов, которыми природа заставляет выполнять ее законы. А куда гонит человека "болезнь смерти"? Какую жизненную функцию выполняет она? Можно ли поставить ее по значимости наряду с первыми тремя жизненными стимулами?
Прежде всего, нужно осознать, что это специфически человеческая болезнь. Животное испытывает муки умирания. Муки от одного лишь сознания неизбежности смерти, поражающие в расцвете сил, среди благ и удовольствий, задолго до реальной кончины, способен испытывать только человек. Конечно, болезнь смерти, как и интеллект, распределена среди людей неравномерно. Но в человеке ровно столько человека, сколько в нем болезни смерти. Чтобы понять роль, какую она играет, будем рассуждать "от конца к началу"19. Представим себе, не стесняясь реальными возможностями, условия, в которых болезнь смерти исчезла бы. Очевидно, что этих условий два: 1. Полное, абсолютное устранение источников отрицательных эмоций (голода, болезней, непосильного труда, жизненных неудач), в результате чего источники положительных эмоций и сами эти эмоции выделяются в чистом виде. 2. Превращение жизни, порождающей различные по глубине и силе, но абсолютно чистые положительные эмоции, в абсолютную по длительности, вечную.
Мы видим, что, идя от болезни смерти к средствам ее лечения, мы получим картину рая - целевую причину человеческого существования с точки зрения если не большинства религиозных конфессий, то абсолютного большинства верующих. И здесь - значительная доля ответа на вопрос о назначении болезни смерти. Она порождается тем, чего нет у животного и что является отличительной чертой человека - рефлексией, образцом которой является приведенное выше рассуждение Л.Н.Толстого. Именно рефлексия открывает реальное соотношение противоположностей, образующих "земную жизнь": рождения и умирания, расцвета и деградации, блаженства и страдания. Именно рефлексия порождает тоску по чистой и вечной радости, надежду на вечное блаженство. Именно заболевание смертью делает вопрос о конечной целевой причине существования человека и человечества не предметом досужего размышления, а смысложизненной проблемой, неспособность решить которую, по свидетельству Л.Н.Толстого, едва не довела его до самоубийства. Вопрос о рациональности
____________________ 18 Толстой Л.Н. Исповедь. С. 42. 19 Об этом методологическом приеме см.: Пойя Д. Как решать задачу? М., 1961. С. 152-157.
человеческого поведения, то есть поведения, ведущего к целевой причине человеческой жизни, а не от нее, выступает в этом контексте как основной вопрос всякого мировоззрения - и религиозного, и материалистического.
Характерно, что сам Толстой нашел решение этого вопроса в религии: "Теперь же я был и рад откинуть то, что не лезет в здоровую голову, но деваться некуда. На этом вероучении зиждется, или, по крайней мере, неразрывно связано с ним то единое знание смысла жизни, которое открылось мне. Как ни кажется мне дико на мой старый твердый ум, это - одна надежда спасения"20. Это поразительное признание выдающегося мыслителя чрезвычайно важно для методологического исследования. Он сознает, что религиозный ответ на вопрос о смысле жизни "не лезет в здоровую голову", и, тем не менее, принимает его, поскольку считает, что в материализме его вообще нет, сам вопрос о смысле жизни там не имеет смысла. Логически - это рассуждение от противного: "А" истинно потому, что "не-А" ложно. Оно основано на законе исключенного третьего. Использование этого закона для доказательства истинности "А" на основе ложности "не-А" не раз в истории человеческого познания приводило к ошибочным выводам. Перед нами - один из таких случаев. В этом пункте нет асимметрии между религиозным и материалистическим мировоззрением. Противоположный религиозному и в этом смысле симметричный ему материалистический ответ на вопрос о самоцели человеческого существования работает в повседневной жизни примерно так же, как в повседневной речи работают правила логики или грамматики. И нужно не изобретать этот ответ, как Эдисон электрическую лампочку, а открыть его в реальном жизненном процессе.
***
Оба приведенных выше средства лечения болезни смерти - полное устранение источников отрицательных эмоций и превращения жизни, состоящей только из источников блаженства, в абсолютную по длительности, вечную - получены с помощью одного и того же приема, имеющего четыре названия и функционирующего в четырех областях человеческой деятельности. Эти четыре названия следующие: "идеализация", "абсолютизация", "выделение предмета
11-09-2015, 00:45