Релятивистский подход к теории истины

тем выражения объектного языка, о которых оно заключает, также являются, в свою очередь, частью содержания мира, и поэтому заключающее о них выражение также может быть рассмотрено как выраженное на объектном языке — т.е. здесь мы вновь сталкиваемся с общей для двухпорядковой (объектный язык — метаязык) семантики проблемой. С такой точки зрения, проблема онтологического статуса конвенциональных категоризаций не может учитывать различие между выражениями, использующими непосредственно указывающие на содержание мира понятия, и метавыражениями относительно таких выражений. Если это так, то надежда избежать самоопровержения релятивизма, ограничивая область его приложения, не оправдывается.

Тем не менее прояснение этого различия важно для завершения описания того механизма, с помощью которого происходит взаимное согласование концептуальных схем. В ходе такого согласования языковое выражение подвергается интерпретации, которая может иметь один из двух видов: описание в других знаках того же кода (парафраз) либо описание в знаках другого кода (перевод). Систематическое знание языка как языковая компетенция говорящего или слушающего предшествует интерпретации языкового выражения и конвенционально по природе[61] . Для того, чтобы показать пределы взаимного согласования концептуальных схем, следует выяснить, чт у именно может выступать в роли интерпретационного кода в концептуальных схемах — и, соответственно, каковы его онтологические обязательства.

Мы видели, что позиция, отождествляющая владение языком с владением концептуальной схемой, не является продуктивной для объяснения того, как относительная истинность может быть использована в теории значения как условий истинности. Мы приняли, далее, что концептуальная схема — это нечто большее, чем аналитический набор аксиом, с которым сравнивается выражение Р для установления его истинности, поскольку использование набора неинтерпретированных выражений в качестве релятивизатора сталкивается с непреодолимыми трудностями[62] . Определив это "нечто большее" как систему ментальных репрезентаций, мы должны теперь показать, каким образом эта система может выступать в роли интерпретационного кода.

Отклонение Дэвидсоном характерной для концептуального релятивизма идеи радикально различных и несоизмеримых систем полаганий — часть его более общего аргумента против так называемй "третьей догмы" эмпиризма. Первые две догмы были идентифицированы Куайном. Первая — редукционизм: идея, что любое значащее утверждение может быть переделано на языке чистого сенсорного опыта, или, по крайней мере, в терминах множества подтверждающих случаев; вторая — аналитическо-синтетическое различи: идея, что относительно всех значащих утверждений можно различать между утверждениями, которые являются истинными в силу своего значения и теми, которые являются истинными в силу и своих значений, и некоторого факта или фактов относительно мира. Третья догма, которую, по мнению Дэвидсона, можно еще различить в работах Куайна (и которая, таким образом, может пережить отклонение даже аналитическо-синтетического различия, состоит в идее, что можно различать в пределах знания или опыта между концептуальным компонентом ("концептуальная схема") и эмпирическим ("эмпирическое содержание") — первое часто принимается происходящим от языка, а второе от опыта, природы или некоторой формы "сенсорного ввода". В то время как имеются трудности даже в достижении ясной формулировки этого различия (особенно в том, что касается природы отношений между этими двумя компонентами), такое различие зависит от способности различить, на некотором основном уровне, между "субъективным" вкладом в знание, который исходит от нас непосредственно и "объективным" вкладом, который исходит от мира. Однако теория знания и интерпретации Дэвидсона демонстрирует, что такое различие не может быть проведено.

Объявляя противопоставление концептуальной схемы эмпирическому содержанию "третьей догмой эмпиризма", Дэвидсон исходит из того, что как аналитико-синтетическая дистинкция, так и концептуальный релятивизм объяснимы в терминах идеи эмпирического содержания. Дуализм синтетического и аналитического является дуализмом предложений, которые истинны вследствие как своего значения, так и эмпирического содержания, и предложений, истинных лишь благодаря своему значению и не имеющих никакого эмпирического содержания. Однако поскольку мы считаем, что все предложения имеют эмпирическое содержание, которое объясняется через референцию к внеязыковому миру, постольку мы не можем отказаться от идеи эмпирического содержания. Таким образом, вместо аналитико-синтетического дуализма мы получаем дуализм концептуальной схемы и эмпирического содержания. На самом же деле, согласно позднему Дэвидсону, наши пропозициональные установки уже связаны — каузально, семантически и эпистемически — с предметами и событиями в мире; знание себя и других уже предполагает знание мира. Сама идея концептуальной схемы таким образом отклонена Дэвидсоном наряду с идеей любой сильной формы концептуального релятивизма; с такой точки зрения, обладать пропозициональными установками и быть способным к речи — уже быть способным к интерпретации других и быть открытым для интерпретации ими.

Трудно не согласиться с Дэвидсоном в том, что описанный им дуализм не может быть представлен в рациональной форме, но отсюда еще не ясно — и не видно, как может быть прояснено — каким образом концептуальная схема может быть описана в терминах соответствия некоторой внешней ей сущности. Возможно, у эмпиризма была всего лишь одна догма, а именно — сама идея "эмпирического содержания". Говорить о конвенциональности "данного" возможно лишь постольку и лишь в том отношении, что собственно "данными" полагаются ощущения и другие явления сознания, которые мы не можем не воспринимать как таковые. Репрезентация предмета включает нас в определенную заданность, позволяющую нам воспринимать предмет именно в качестве такового. Наши визуальные, тактильные и иные сенсорные и рефлективные представления предмета — например, снега — являются знаками снега в языке непосредственного описания действительности — языке нашей концептуальной схемы, с помощью которой мы ориентируемся в мире и вообще способны делать все, что мы делаем. Концептуальная схема как система концептов и была бы тем "индивидуальным языком", невозможность которого постулирует концепция "значение как употребление"; но она — не язык: она является текстом на этом индивидуальном языке, языке непосредственного описания действительности. Этому языку не хватает "языковости" в том отношении, что он не обеспечивает коммуникацию — мы не можем непосредственно обмениваться с другими людьми нашими мыслями и т.п. Но мы можем использовать — и используем — для описания нашей концептуальной схемы естественный язык, предстающий, таким образом, метаязыком по отношению к языку непосредственного описания действительности, состоящему из утверждений восприятия.

Поэтому вопрос о конвенциональности "данного" может быть поставлен следующим образом: являются ли метавыражения конвенциональных концептуальных схем абсолютно или же относительно истинными для своих концептуальных схем? Очевидно, это зависит от того, чем являются референты метавыражений: терминами естественных виодов содержания мира или категориями конвенциональных классификаций. Указывают ли конвенциональные категории, связанные с понятием относительной истины, на естественные виды?

Ответ на этот вопрос будет зависеть от того, что мы признаем объектным языком концептуальной схемы.

Если мы не различаем язык концептуальной схемы и естественный язык, то очевидный список ассоциируемых понятий будет включать "выражение", "истинное выражение", "концептуальная схема", "конвенциональная классификация" и т.д. — плюс, в концептуально контрастной роли, такие понятия, как "естественный вид". Трудно представить себе, каким образом референты любого из этих понятий могут формировать естественный вид — даже и самого понятия "естественный вид", которое по своему онтологическому статусу ничем не отличается от любого другого понятия. Даже при неприятии онтологического конвенционализма полагание естественных видов объектами указания само по себе еще не будет означать, что эти естественные виды образованы референтами, а не внешним понятием "естественный вид". Утверждение абсолютной истинности истинных выражений будет, с релятивистской точки зрения, ложно относительно связанной с этим утверждением концептуальной схемы, но, с абсолютистской точки зрения, оно не может не быть истинно относительно этой же самой схемы. Таким образом,абсолютно-истинное выражение, отрицающее истинность относительно-истинных выражений, вынужденно использует ту же самую концептуальную схему, что и сами относительно-истинные выражения. Подобная трактовка не преуменьшает истинностный статус абсолютно-истинных выражений, но только отражает конвенциональный характер понятий, принадлежащих к ассоциируемой с языковым выражением концептуальной схеме. Но в то же время, поскольку могут существовать достаточно радикально различающиеся между собой концептуальные схемы, постольку сами формы фактуальности могут позволять действительности быть структурируемой различными способами.

Если же мы признаем объектным языком концептуальной схемы язык утверждений восприятия, по отношению к которому естественный язык является метаязыком, то мы не можем признать его термины терминами естественных родов содержания мира, поскольку не может быть предложена теория, рассматривающая термины вида "ментальная репрезентация снега" как термины естественных родов. С другой стороны, мы не можем признать его термины и категориями конвенциональных классификаций, поскольку индивидуальное восприятие с очевидной необходимостью предшествует дальнейшему согласованию полученных в ее ходе данных с другими наборами данных, являющимися результатами других индивидуальных перцепций.

Итак, для того, чтобы применение в концепции значения как условий истинности релятивистского подхода отвечало требованию онтологической нейтральности, необходима возможность взаимного согласования индивидуальных концептуальных схем, которое обеспечивает инвариантность дальнейшей интерпретации языковых выражений. Представления о таком согласовании, в свою очередь, могут быть рассмотрены как выражение базовой интуиции когерентности.

[46] См .: Meiland J. Concepts of Relative Truth. — The Monist, 60 (1977).

[47] См .: Swoyer C. "True for". — In: Meiland J., Krausz M. (eds.) Relativism: Cognitive and Moral. Notre Dame, 1982. P. 84.

[48] Meiland J. Concepts of Relative Truth. P. 572-573.

[49] Ibid, р . 574.

[50] См .: Siegel H. Relativism Refuted: A Critique of Contemporary Epistemological Relativism. Dordrecht, 1987. Рр . 13 - 14

[51] См .: Davson-Galle P. The Possibility of Relative Truth. Avebury Series in Philosophy, Aldershot, 1998.

[52] См .: Linsky L. Natural Kinds and Natural Kinds Terms. Stanford, 1975. Рр . 7-35.

[53] См .: Siegel H. Relativism Refuted: A Critique of Contemporary Epistemological Relativism. Р . 12.

[54] См .: Edwards S. Relativism, Conceptual Schemes and Categorial Frameworks. Avebury Series in Philosophy, Aldershot, 1990.

[55] См .: Davidson D. On the Very Idea of a Conceptual Scheme. — Inquiries into Truth and Interpretation. Ox ., 1984. Pp . 183-198.

[56] См.: Swoyer C . " True for ". P. 92.

[57] См.: Лебедев М. В., Черняк А. З. Конвенция: опыт генетического анализа. — Философские исследования, 1996, № 3.

[58] См .: Putnam H. Reason, Truth and History. Cambridge Mass., 1981. Р . 115.

[59] См .: Meiland J. On the Paradox of Cognitive Relativism. — Metaphilosophy, 11, (1980). Р p. 115-126.

[60] Davson-Galle P. Neo-Meilandian Truth-Relativism of a Weak Sort. Electronic Journal of Analytic Philosophy, 2:1, 1994. [38]

[61] См .: Davidson D. A Nice Derangement of Epitaphs. — In: Lepore E. (ed.) Truth and Interpretation: Perspectives on the Philosophy of Donald Davidson. Ox., 1986. P. 434.

[62] См .: Edwards S. Relativism, Conceptual Schemes and Categorial Frameworks; Davson-Galle P. The Possibility of Relative Truth.




10-09-2015, 21:49

Страницы: 1 2
Разделы сайта