Слова, образованные в результате ошибки . Классический пример – типографская ошибка вроде той, которая была допущена в одном из изданий солидного Merriam-Webster Dictionary (изд. 1934 г.): в качестве синонима к слову density читателями было воспринято никогда не существовавшее в английском слово dord – результат испорченного чтения “D or d” (то есть «пишется с заглавной или со строчной D») (71). Брисон уверяет, что в английском существует (и используется!) около 350 слов, появившихся таким образом.
Заимствованные слова . Такие слова – «одно из славных достоинств английского, его добрая воля заимствовать чужое, как если бы у последнего был статус беженца» (73). После этого следует порядочный список заимствованных слов: shampoo (Индия), potato (Гаити), ketchup (Китай), boondocks (язык тагалогов), slogan (язык кельтов) и т.д. Автор отмечает забавную особенность: прилагательное не образуется от соответствующего (как правило, исконного для языка) существительного, а берется из чужого словаря. Так «fingers are not fingerish, they are digital; eyes are not eyeish, they are ocular» (75). «Английский уникален своей тенденцией сочетать брачными узами туземное существительное и заимствованное определение» (там же). (Видимо, полагая, что далеко зашел с утверждением, пусть и апологетическим, несамостоятельности или неорганичности своего языка, Брисон спешит сделать ряд оговорок: мол, в армянском языке только 23% слов составляют базу исконной лексики, а в албанском и того меньше – 8%; там же.) Еще одно наблюдение, которое, на наш взгляд, не лишено подтекста: «… хотя английский является германским языком и немцы составляют одну из базовых этнических групп в Америке, из немецкого в английский было заимствовано меньше, чем из какого-либо иного языка. <…> Мы заимствовали намного больше слов из других европейских языков и, возможно, столько же (как из немецкого – Е.Т.) из некоторых малораспространенных языков вроде Inuit. Ни у кого нет правдоподобного объяснения, почему это так, а не иначе» (там же). Объяснения нет, но подтекст кажется слишком прозрачным: мы не находимся ни под чьим влиянием и заимствуем не от слабости, а от сознания силы…
Придуманные слова (75–77). Слово dog, по мнению Брисона, не имеет корней ни в английском, ни в каком-либо ином языке (в английском первоначально существовало обычное для германских языков слово hund). Откуда оно взялось? Возможны разные предположения, в том числе и версия изобретенного слова. Многие из подобных слов так искусно англизированы (anglicized), что носители языка воспринимают их как исконные. Слово bankrupt (банкрот) кажется английским не только по форме, но и по духу, между тем оно было сконструировано из итальянского выражения banca rotta (то есть «сломанная скамья»). В роли конструкторов довольно часто выступают профессиональные литераторы. О Шекспире и его выдающихся достижениях в этой области речь уже шла. Другие примеры: clumsy (Бен Джонсон), exact (Томас Мор), environment (Томас Карлейль), superman (Бернард Шоу). И т.д. Это примеры удачных попыток, хотя были и неудачные: неологизм (coinage) Диккенса vocular не прижился, как и многие другие. Механизм приятия или неприятия языком таких слов в самом деле загадочен.
Слова, возникшие сами по себе (77–80). «То есть, – поясняет автор, – слово остается прежним, а его значение меняется» (77). Под словом brave первоначально подразумевалась разновидность трусости, о чем свидетельствует, в частности, слово bravado. Еще более красноречивые перемены значений связаны с терминами одежды в американском и британском вариантах английского языка. Британское vest (жилет, нижняя рубашка) в американском английском будет undershirt (79).
Слова, созданные путем прибавления или вычитания частей (80–83). В английском используются более сотни общеупотребимых префиксов и суффиксов, как то: –able, -ness, -ment, -pre, -dis и т.п. Здесь все кажется понятным и логичным, кроме одного: почему образование новых слов путем прибавления (или вычитания) формантов не происходит сразу, автоматически, а задерживается иногда на столетия? Так, в английском веками бытовало слово political, а вот слово apolitical, казалось бы, естественно вытекающее как антоним из старой основы и образованное при помощи также весьма старого суффикса, – появляется только в 1952 году (82). Можно было бы усмотреть в этом причину социального и ментального порядка, но ведь аполитизм не вчера появился и не в 1952-м году…
Завершая эту подглавку и в целом главу, автор вновь возвращается к намекам на какую-то особую избранность английского языка. «Все индоевропейские языки способны к образованию сложных слов, – пишет он. – Возможно, кто-то скажет, что немецкий и голландский даже слишком способны к этому. Но в английском это происходит как-то более искусно…» (83). Аргументы? Оказывается, в английском части сложного слова состыковываются утонченно, без нагромождения конфликтующих звуков на стыках (что является, по личным, видимо, наблюдениям Брисона, «мучением» для других германских языков), да к тому же еще могут весьма остроумно меняться местами: houseboat/boathouse etc. (там же). «В других языках отсутствует эта легкость» (!) (там же). Других аргументов популяризатор не приводит.
Произношение
В начале главы автор задается вопросом: какой гласный звук наиболее характерен для английского языка? Отвергая целый ряд тривиальных предположений, он утверждает что это звук [ǝ] – бесцветный и неполногласный, но зато встречающийся почти везде (84). Впрочем, это не мешает английскому содержать большое количество разнообразных звуков, в том числе таких экстравагантных (для носителей иной фонетики), как «th». Далее следует упоминание классического по частоте употребления и многообразно мифологизированного языкового факта: «Не существует никакой определенности в сфере английского произношения, кроме одной: в этой сфере в самом деле все неопределенно. Ни один язык в мире не имеет такого количества слов, пишущихся одинаково, но произносимых вполне по-разному» (84–85).
После этого следует утверждение (непонятно как связанное с предыдущими логически), что звуковое богатство английского несравнимо с набором звуков в других языках («все с этим согласны» – 86). Далее Брисон знакомит нас с некоторыми различиями в произношении, характерными для британского и американского вариантов английского языка (британское «сглатывающее» – clipped – произношение и американское «более четкое» – 88–89). Среди интересных для нашего читателя сведений – факт «неожиданно возникшей» в 18 веке среди высших слоев британского общества (собственно, южной Англии) тенденции произносить «а» как широкое «а» (например, bath как ba:θ). По мнению автора, эта мода разделила не только британское и американское произношение, но и проложило черту между различными стилями самого британского произношения (98). «Эти перемены были столь важными и имели столь далеко идущие последствия, что результатом стали не столько различия в произношении, сколько диалектные особенности» (там же).
Виды английского языка
«Если вы назовете длинный цилиндрический сэндвич «герой», «подводная лодка», «торпеда», «гарибальди», «несчастный парень» или еще каким-нибудь именем из по меньшей мере полудюжины имен – в зависимости от выбранного варианта это будет свидетельствовать о том, откуда вы родом» (99). В самом деле, диалектные и иные местные (idiolect) различия в английском подчас настолько существенны, что могут затруднять понимание в среде самих носителей языка. Парадоксально, но факт: на территории Англии диалектных различий гораздо больше, чем, скажем, на несравнимо большей (и в этническом отношении намного более пестрой) территории США. Автор цитирует Симеона Поттера: «Не будет никакого преувеличения, если сказать, что в северной Англии на расстоянии между Трентом и Твидом (около 100 миль – примерно 160 км.) существует гораздо больше очевидных различий в произношении, чем во всей северной Америке» (99–100). Затем Брисон все же углубляется именно в американские разновидности акцента. Он утверждает (вслед за диалектологом Нельсоном Фрэнсисом), что по произношению четырех слов – bomb, balm, cot, caught – можно достаточно уверенно судить о региональной принадлежности любого американца (102). Основные ссылки в этой области – на очень солидное издание DARE (Dictionary of American Regional English, начал составляться в 1963 году).
Но самый курьезный, по мнению автора, пример резких диалектных особенностей – маленький архипелаг Тристан да Кунха, находящийся в Атлантическом океане ровно на полпути между Африкой и Южной Америкой. Жители этих островов по виду напоминают португальцев (которые и населяли первоначально эти острова), но их язык – по преимуществу английский, который претерпел резкие видоизменения из-за долгой изоляции от остального мира. Он изобилует грамматическими нонсенсами. Например, жители вместо «How are you?»говорят «How you is?», а вместо stream говорят watrem. И т.п. (115–116) Существует предположение, что многие из этих особенностей вызваны безграмотностью: имя Donald здесь пишут как Dondall, что, возможно, является следствием стародавней орфографической ошибки.
Орфография
Главу об орфографии Брисон начинает с исторического экскурса: как и откуда европейцами был усвоен нынешний вид письма. Семитические корни европейских алфавитов (оригинальное письмо индоевропейцев было пиктографическим) очевидны, равно как очевидна пиктографическая основа, скажем, китайского алфавита. Казалось бы, нет повода для оценок. Но Брисон пишет: «Чтобы по-настоящему оценить удивительную красоту этой (фонетической – Е.Т.) системы письма, достаточно почувствовать проблемы, с которыми сталкиваются (в тексте книги резче: that bedevil – Е.Т.) китайский и японский языки» (117). Справедливости ради автор указывает и на ряд преимуществ идеографического письма (китайского типа): это прежде всего преемственность текстовой традиции и универсальность обозначений в многодиалектной среде (118–119).
В английском, естественно, нет китайских проблем с орфографией, но есть свои, и они в основном связаны с различными нормами правописания, действующими одновременно и подчас взаимоисключающими. Брисон приводит обескураживающий пример со словом … misspelled, которое может писаться mispelled (и автор специально тестирует англоязычного читателя на реакцию на это слово), и это является, конечно, ошибкой, но настолько распространенной, что она таковой англопишущими почти не воспринимается.
Многочисленные влияния, наложившиеся на латинскую основу английской орфографии, – руническое, норманнское и другие, – сделали ее «несколько беспорядочной» (a trifle erratic) (124). Неустойчивость орфографических норм в отдельные периоды была поразительной: в словаре 1604 года на титульной странице слово words было напечатано в двух разных вариантах. (Что, в целом, не представляет собой чего-то сверхобычного для позднего средневековья и начала Нового времени: например, в России этого исторического периода орфографические нормы были также весьма свободными.) Обнаружено более восьмидесяти (!) разных написаний имени Shakespeare (125).
Брисон отмечает тенденцию к большей орфографической регулярности в современном английском, но эта тенденция, на его взгляд, не отменяет «настоятельной нужды в реформе правописания» (132). Правда, эта нужда сталкивается с силой привычки к устаревшим нормам – привычки, которая не дает замечать тот факт, что, например, слово once пишется уже явно нефонетическим (для языка) способом (там же). Но вот и другая сторона дела: строго фонетический принцип в орфографии может породить много других проблем, связанных с текучестью произносительных норм. Так, слово girl должно быть в соответствии с фонетикой переделано в gurl, но это будет американская фонетика, тогда как британская и австралийская потребует gel, а южноафриканская gill… (133)
9 – 16 главы книги « Mother Tongue»
В девятой главе, «Хороший и плохой английский » (134–146), Брисон рассматривает вопрос о литературной норме английского языка. Проблема правильного словоупотребления и правильного грамматического употребления – одна из самых дискуссионных в современной лингвистике. Существует ли необходимость устанавливать языковые нормы, а там, где они установлены, существует ли необходимость их время от времени пересматривать. В отличие, например, от французского, английский кажется намного менее кодифицированным языком. В нем возможны многообразные грамматические варианты, которые, по мнению автора, являются законными и ограничения на которые вызваны, по его мнению, произволом старых грамматиков (в частности, произволом Роберта Лаута, одного из языковых кодификаторов 18 века). Именно произвол последних, как думает Брисон, сделал возможным кодификацию такого логического нонсенса, как «I were», тогда как в предшествующую эпоху совершенно законным и логичным было «I was» (143). Из этого можно заключить, что сам автор склоняется к достаточно широкому либерализму в сфере литературной нормы, причем его итоговая аргументация вновь оставляет впечатление чисто политической (т.е. фантастической в этом случае) апологии. Ср.: «Одно из несомненных достоинств английского – флюид демократизма, который обуславливает подвижность значений скорее под давлением языковой среды, нежели каких-то специальных комиссий» (145). Мы вправе спросить автора: а что, существуют «недемократические» языки, семантика которых поддается регулированию со стороны лингвистических институтов?
В главе 10-й «Порядок – из хаоса » речь идет о словарном запасе английского языка и о наиболее известных лексикографических попытках инвентаризировать этот запас, то есть о словарях. Приведены примеры словарей различного типа, в их числе известный толковый словарь Webster’а. О последнем сказано: «Работа Вебстера одушевлена страстным патриотизмом и верой в то, что американский английский по меньшей мере не хуже британского» (157). В заключение приведена выразительная статистика: одно из последних (1989 год) изданий Webster’s Dictionary содержит 615.000 словарных статей, 2.412.000 цитат поддержки, почти 60 миллионов слов в целом (160). Заключение: «Ни один язык не содержит ничего даже отдаленно приближающегося к этим пределам» (там же).
«Старый Свет, Новый Свет » (161–178). Уже из названия главы видно, что речь в ней идет о сравнении американского и британского вариантов английского языка, о ситуации своеобразного исторического соперничества между ними. «Первым американским поселенцам посчастливилось жить в век, возможно, самых волнующих языковых перемен – во время, когда в язык вошло 12.000 новых слов, а революционные перемены произошли практически в каждой области человеческой деятельности» (161). Новый Свет нуждался в новом языке для того, чтобы выразить свою новизну – так вкратце можно описать положение вещей, при котором американский вариант английского начал свою борьбу за культурную суверенность (говорят, пафос противостояния во время войны за независимость и первое время после нее был столь велик, что отцы-основатели подумывали о переходе на другой национальный язык – 166–167). История самого известного языкового американизма (quintessential Americanism – 164), словечка «OK», являет пример удачного и абсолютно бесшабашного словотворчества, которое местами плохо отличимо от простой неграмотности (см.: 164–166).
По мнению автора, американский вариант оказался более удачливым соперником британского, и для этого было несколько причин. Одна из них вслед историком 18 века Давидом Рэмсеем описывается так: американский английский был в языковом отношении особенно чист и правилен, так как поселенцы, люди из разных углов Британии, оказавшись вместе в новых и рискованных условиях, были вынуждены отбросить диалектные отличия и удержать в речи лишь то, что было общим для них всех (166). Пикантность ситуации заключается в том, что, будучи модернизированным вариантом английского, язык американцев в то же время сохраняет очевидные черты английского «елизаветинского» языка 17 и даже 16 веков, которые для современных британцев являются вполне архаическими, исчезнувшими еще в 18 веке. «Лучший пример – форма gotten, которая большей частью британцев воспринимается как сугубый американизм» (170), но таковым отнюдь не является. Различия касаютсятакже сферы правописания: американцы во многих случаях отделались от французских форм написания вроде honour (они пишут honor, и это стало общепринятым). Расхождение между американским и английским вариантами было намного более существенным еще в начале этого столетия (в начале 20-х годов роман Синклера Льюиса «Баббит» был опубликован в Англии со словарем – 176), но позже благодаря средствам массовой информации, прежде всего телевидению, это расхождение сгладилось. Но и ныне сохраняющиеся отличия служат поводом для недоразумений. Так, Брисон рассказывает реальную историю о некоей даме из Америки, которая, приехав в Англию в первый раз и открыв на стук дверь, обнаружила трех плотных мужчин, отрекомендовавшихся мусорщиками (dustmen); она тут же сообщила им, что она «does her own dusting» («сама привыкла вытирать пыль») (176). В целом существуют около 4 тысяч слов, имеющих различное значение в британском и американском вариантах (177). В заключение автор приводит небольшой словарик таких различий и иронизирует: «если вы знакомы с большей частью этих выражений, то либо вы хорошо знаете страну (Англию – Е.Т.), либо начитались британских детективных повестей» (178).
В главе «Английский как мировой язык » Брисон указывает на очевидный факт широчайшего распространения английского в современном мире, на выгоды и издержки такой распространенности. Молодежные граффити на заборах и стенах современных городов исполняются по большей части на английском, не говоря уже о сфере бизнеса, где почти каждая этикетка или вывеска содержит англоязычную информацию. Сколько же людей в мире говорит по-английски? Вывести это число нельзя простым сложением цифровых данных о населении номинально англоязычных стран. Например, в Америке согласно статистике около 40 миллионов человек не говорят по-английски (180). Есть и другая сторона дела: подчас бывает трудно решить, говорит человек по-английски или на чем-то напоминающем английский, но им по сути не являющемся…
Существуют оптимистические и не очень оптимистические оценки ситуации «английский язык как мировой». Согласно оптимистическим более
10-09-2015, 22:24