Соответственно проблема личности и общества, считает Бердяев, может ставится с двух точек зрения — философии общества и философии духа, и в зависимости от выбранного аспекта, исследователи будут рассуждать о проблеме на своем «особом языке».
В рамках первого подхода, предполагающего план общественного существования личности, проблема неразрешима в принципе, поскольку изначально предполагает признание примата общества, т.е. зависимого положения в нем личности, а, следовательно, и оправдание тирании по отношению к человеческому духу. Оставаясь в рамках социального подхода, считает Бердяев, вообще невозможно утвердить примат личности, и всякая защита ее с точки зрения общественной необходимости неизбежно ведет к оправданию рабства. Те, кто пытается это делать, защищая индивидуальность, как, например Михайловский, восставший против общества в защиту человека, не добивается решения проблемы, поскольку борьба за личность ведется все в том же социальном плане, не учитывающим духовный смысл человеческого существования.
Любая форма социального миросозерцания — будь то либеральное, демократическое, теократическое, монархическое, социалистическое — оказывается, по своей сути и по конечному результату тиранической в отношении личности, человеческому духу. Вот почему «план, в котором общественники всех направлений определяют антиномию между личностью и обществом, есть план ограниченный», — приходит к заключению Бердяев.
Решение проблемы взаимоотношения личности и общества возможно лишь в рамках философии духа с позиций христианского персонализма, ибо ему ведом высший принцип решения проблемы. Основанием его является признание ценности личности как духовного существа и духовного единения людей на почве любви и служения Богу. Правда, в системе общественных отношений и религиозно-духовное общение, как творческий акт, встречает на своем пути немало «ловушек», уготованных объективацией. Пессимизм Бердяева в этом плане принимает особенно острую форму в его книге «Опыт эсхатологической метафизики». В ней он приходит к выводу, что даже в моменты наивысшего духовного напряжения в процессе творчества человек роковым образом обречен на объективацию своих творений в падшем мире, что тем самым усугубляет его падшесть. «Но тогда, — справедливо замечает в связи с этим В.В. Зеньковский, — творчество, которое всегда стремится «овладеть» миром (в той или иной его стороне), теряет свой смысл, раз результат творчества снова связывает нас с «падшим» миром». По-видимому, предвидя подобные замечания, Бердяев различает объективацию творчества в мире и преображение его через посредство культуры. К сожалению, эта идея осталось недостаточно разработанной в его философии.
Последняя предельная проблема, в которую упирается философия свободного духа, по мнению Бердяева, есть отношение человека к истории. Человек есть существо не только социальное, но историческое. История — это судьба человека, тот путь, которым он, выброшенный в тварный мир объективации, согласился идти. Он не может сбросить с себя бремя истории. История же равнодушна к человеку, поскольку преследует не человеческие цели, а цели цивилизаций, государств, наций, классов и при этом всегда вдохновляется идеалами экспансии и силы. Поэтому между историей и человеком, путями истории и путями человеческими всегда существует глубочайший конфликт. Человек втягивается в историю, подчиняется ее року и одновременно сопротивляется истории, противопоставляя ей ценность личности, ее индивидуальной судьбы. Но в пределах земной истории этот конфликт неразрешим.
Но у истории, кроме земного пути есть сбой сокровенный эсхатологический, т.е. метаисторический смысл, который прорывается в земную историю, просветляет и направляет ее путь. Этот смысл, согласно Бердяеву, открывается в движении к Царству Божьему. Иными словами история есть богочеловеческий процесс. Правда, не соглашаясь с Вл. Соловьевым, Бердяев отказывается видеть в истории лишь богочеловеческий процесс, в этом случае история лишилась бы пусть и роковой свободы. Но в результате, по мнению Бердяева, история в своем земном воплощении есть неудача Духа, и она будет длиться до тех пор, пока не наступит Царство Божье в результате второго пришествия Христа. Историческое время, образовавшееся между первым и вторым пришествием Христа, может быть неопределенно длительным. Но поскольку история не имеет смысла в себе, а имеет метаисторическии смысл, постольку неизбежен конец ее и суд над ней, представленный в мифологеме Апокалипсиса. Однако, вопреки догматическому истолкованию Апокалипсиса как «страшного суда», Бердяев, исходя из своих персоналистических установок, полагает, что это будет суд во имя человеческой личности и конца бесчеловечной истории. Это будет своего рода персоналистическая революция во имя реализации полноты жизни человеческой личности. В этом смысле Апокалипсис — это не только откровение конца истории, но и откровение конца зла внутри истории.
Таким образом, проблема отношения человека и истории разрешима только на почве эсхатологии, т.е. философии истории как учения о сокровенном смысле истории, раскрывающемся не через прогресс, а через ее конец, в вечности. В этом, считает Бердяев, суть философии свободного духа, которая должна быть построена не только в перспективе прошлого, но и в перспективе будущего, т. е. перспективе будущего, которое он связывает со вторым пришествием Христа и наступлением Царства Божьего. Но явление Христа Грядущего, утверждает Бердяев, зависит от творческого дела человека, оно уготовляется человеком. Бог не безучастен к этому процессу, он направляет творческие силы человека к созиданию высших ценностей, концентрация которых способна прорвать жесткие законы необходимости объективированного, «падшего» мира и послужить зародышем нового зона, т.е. нового цикла существования вселенной. В этом смысле следует понимать эсхатологические построения Бердяева, обличенные в символическую христианскую форму Царства Божьего. Можно, конечно, истолковать эту идею в плоском религиозном смысле, в духе ожидания конца света, и страшного суда. Некоторые тексты Бердяева дают тому основание. Однако эсхатологическое учение Бердяева значительно глубже. В определенном смысле оно выходит на уровень современных синергетических идей, хотя, естественно, и в ином лингво-символическим выражении. Человек в своем творчестве не имеет определенных целей. Сам смысл творчества, согласно Бердяеву, в прорыве в неведомое. Со своей стороны Вселенная открыта для самых дерзких новаций. Но каков будет на них «ее ответ» не ведомо никому — ни человеку, ни мировому разуму, ни даже Богу.
3. Идея «безосновности», или «меональности»
мира и свободы человека
Отталкиваясь от учения немецкого мистика Я. Бёме об Ungrund, как предвечного ничто или бездны, которая характеризует первоначальный хаос, находящийся в состоянии напряженной борьбы и мук, Бердяев разрабатывает идею «безосновности», или «меональности» мира и свободы человека. Сотворению мира предшествует предвечное ничто, бездна, (Ungrund), из которой в вечности рождается Св. Троица — Бог-Отец, Бог-Сын и Дух Святой. Из бездны же с ее молчаливого согласия Бог-Творец творит мир. Поэтому акт творения мира является вторичным. Но и по сотворении мира бездна сосуществует с Богом, т.е. творение остается незавершенным. В этом кроется тайна свободы человека и задание на его сотворчество с Богом.
Человек, человечество, согласно Бердяеву, существует предвечно в замысле Божества. А это значит, что и божественность изначально присуща воплощенному человечеству. Мыслитель убежден, что самой гениальной идеей Бога была идея человека, а самой гениальной идеей человека — Бог. Гениальность этих идей и их тождество находит выражение в идее Богочеловечества. Вслед за Вл. Соловьевым Бердяев исходит из того, что Бог и человек возникли одновременно и местом их встречи стало духовное поприще. «Бог возжелал своего другого и ответной любви его». Так произошло творение мира, средоточием которого, согласно Бердяеву, изначально был человек. Но одновременно в результате этого миротворения и безличное божество стало Богом. «И если бы, — гипотетически рассуждает философ, — существовала одна божественная природа, если бы не было для Бога Его другого, то не было бы первофеномена духовной жизни, то все погрузилось бы в отвлеченное безразличие». Однако возникновение Бога и мира не отрицает и не исчерпывает бездны. Она как метафизическая тайна окружает первозданный мир, ужасает и одновременно прельщает человека заглянуть за ее предел и реализовать таящиеся в ней возможности свободы.
Всякий человек выходящий за пределы животного существования не может не стать перед вопросом: откуда зло и можно ли принять жизнь, если зло так велико? С особой остротой этот вопрос поставил Достоевский, на что не раз ссылается сам Бердяев и именно в философии свободного духа стремится дать ответ на него. Свобода, согласно Бердяеву, первична, она не укоренена ни в бытии, ни в божественной благодати. Источником свободы является ничто, то есть тот предвечный строительный материал, из которого Бог сотворил мир и его средоточие — человека. О ничто невозможно ничего сказать. Только духовный опыт раскрывает нам то, что предшествует бытию природного мира, приводит нас в соприкосновение с бездонным и безосновным, т.е. не имеющим основания ни в каком бытии, ни в нас самих, ни в мире, ни в Боге.
Следовательно, человек не только результат божественного творения, но и дитя предвечной свободы, без которой он не был бы богоподобным, т.е. способным к творчеству. И он должен был на собственном опыте вкусить все соблазны и тяготы свободы, ответственность за нее перед собственной совестью и перед Богом. Первым результатом испытания свободой, стали, согласно Бердяеву, объективация духа в результате разграничения добра и зла и выпадение человека из царства Духа в объективированный и тем самым искаженный, «падший» мир — в «царство Кесаря».
2.2. Центральная категория метафизики Бердяева
«Объективация» является одной из центральных категорий метафизики Бердяева. Она ничего общего не имеет с гносеологической оппозицией объективного и субъективного. По своему смыслу понятие объективации близко таким достаточно распространенным в гегелевской и марксистской философии понятиям, как «опредмечивание» и «отчуждение». Приведем здесь одно из наиболее эмоционально-образных определений объективации, данных самим мыслителем: «Мир объективации есть падший, мир заколдованный, мир явлений, а не существующих существ. Объективация есть отчуждение и разобщение. Объективация есть возникновение «общества» и «общего» вместо «общения» и «общности», «царство Кесаря», вместо «царства Божьего». Она означает выбрасывание человека во вне, его экстериоризацию, подчинение условиям пространства, времени, причинности, рациональности. Закрепленная сознанием привычка жить в этом падшем мире привела к тому, что именно он признается первичным, действительным миром. Однако в экзистенциальной глубине человек по-прежнему находится в общении с духовным миром и со всем космосом. И именно тот «иной» мир считает своим подлинным миром. Так в результате объективации происходит раздвоение мира на феноменальный, в который человек оказался выброшенным, и оставшийся по ту сторону, ноуменальный мир. В отличие от немецкой (кантовской) философии Бердяев признает наличие связи между ними. Ноуменальный мир сокрыт, но он раскрывается человеку на основе его духовного опыта и творчества.
Отношения между подлинным духовным миром и миром, объективированным Бердяев описывает в следующей оппозиции: объективированный мир, природный и социальный, есть мир необходимости и рабства, вражды и господства; духовный мир есть мир свободы и творчество, мир любви и сострадания.
В своей «Метафизике» Бердяев выделяет основные признаки объективированного мира, которые и определяют условия существования человека, его рабского положения в этом мире:
1) отчуждение объекта от субъекта;
2) поглощенность неповторимо-индивидуального, личного общим, безлично-универсальным;
3) господство необходимости, детерминации извне, подавление и
закрытие свободы;
4) приспособление к массивности мира и истории, к среднему человеку, социализация человека и его мнений, уничтожающая оригинальность».
В силу означенной раздвоенности существование человека в мире носит трагический характер. Он выброшен в объективированный, падший мир и связан с ним своими корнями, условиями существования. Но в то же время он беспрестанно осознает свою «инаковость», принадлежность к миру иному, находящемуся за пределами данного мира, свою причастность к тайнам космического процесса. Эта раздвоенность человека порождает трагизм человеческого существования. Он переживает острое чувство одиночества, страха перед существующим миром и тоски по мирам иным, отблески которых прорываются в его снах, творческих интуициях. Проблема одиночества человека представляется Бердяеву основной философской проблемой персонализма. С ней связаны проблемы «я», личности, эроса, общения, познания. В предельной же своей постановке проблема одиночества есть проблема смерти, смерти индивида и бессмертия личности.
В порядке компенсации за утраченную способность к непосредственному общению с Богом и миром у человечества вырабатывается способность познания мира и творчества в условиях объективированного, «падшего» мира. Творчество есть прорыв духа из небытия и свободы в бытие и мир.
Расколотость мира на объект и субъект ставит проблему познания его человеком как по «сю», так и по «ту» его сторону. То, что называют объективным познанием этого мира, есть лишь познание его падшести, будучи укорененным, в нем понятийно оно лишь усугубляет его объективацию. В объективации нет приобщения к предмету, она означает утрату свободы интуиции и чувства, подчинение их необходимости, господствующей в падшем мире. Преодоление объективации возможно лишь путем трансцендирования, т.е. откровения, духовного перехода «по ту» сторону сущего. Но и на уровне объективного познания, «по сю» сторону возможно постижение тайны бытия. Во-первых, оно есть познание этого падшего мира, в котором мы живем. И, во-вторых, объективное познание на определенном уровне способно к прорывам и трансцендентную сферу (это особенно характерно для математики, в которой отражается Логос). Наконец, объективное познание способно пролить свет на сам процесс объективации. Таким образом, хотя познание есть объективация, оно есть и осознание ее. Тем самым познание открывает смысл за бессмыслицей бытия, порядок за беспорядком, космос за хаосом. И это связано с активностью мысли, подчеркивает Бердяев. Познание не может ограничиваться дублированием действительности. Такое дублирование было бы бессмысленно и ненужно. Познание что-то прибавляет к действительности, «просветляет» ее, через него возрастает смысл мира. Познание и теоретически и практически, подчиняет мир человеку через его творчество и труд. Вся техника по преимуществу есть результат такого объективированного познания.
2.3. Путь экзистенциальной философии
Другой путь ориентации субъекта в мире есть путь экзистенциальной философии. На этом пути не происходит объективации, тут субъект-человек познает не объект, а существование человека и через человека существование мира и Бога. Познание есть деятельность духа и тогда, когда оно в процессе познания мира преображает его, и тогда, когда оно отрешается от мира, созерцая его. Источником познания в этом случае служит углубленное погружение в себя, самопознание, и через это постижение смысла мира. С этим связана проблема интуиции, которая, согласно Бердяеву, имеет активно творческий характер, потому что экзистенциальный субъект вносит в нее элемент свободы, недетерминированной никаким объектом или законом. Но все же, признает он, в познании свобода согласуется с Логосом.
Элемент свободы в познании это не только источник его творческого характера, но одновременно и источник блужданий сознания, его трагических ошибок и заблуждений. Поэтому, замечает мыслитель, в познании должно быть великое послушание реальности и зоркий взгляд на реальность. В этом он видит нравственный пафос в познании истины, присущий настоящим ученым. Познание есть преображение реальности через привнесенный элемент свободы, просветленной Логосом. Этой встрече свободы с Логосом Бердяев приписывает эротический характер: овладение свободой, как женственной стихией мужественным смыслом Логоса. В этом смысле познание есть вид творчества.
Согласно Бердяеву, познание, как и творчество, предполагает три элемента: 1) элемент свободы, благодаря которой только и возможно творчество нового, небывшего; 2) дар Божий (не случайно мы говорим о творческой одаренности человека); 3) наличие сотворенного уже мира, в котором совершается творческий акт и из которого человек-творец черпает материал для своего творения. В творчестве человек уподобляется Богу, но оно же является источником его мучений, неудовлетворенности собой. С этим связана аскеза творчества. И именно творчеством оправдывается человек о своем назначении в мире.
Учение о духовности человека есть одновременно учение о личности. Личность осознает свое бытие в мире через «я», единственное и неповторимое, как высший смысл мира и свое назначение в нем. И мир отзывается на это. Со свойственной ему афористичностью Бердяев пишет: «Когда личность вступает в мир, единственная и неповторимая личность, то мировой процесс прерывается и принужден изменить свой ход, хотя бы внешне это не было заметно».
В соответствии со своим персоналистическим учением Бердяев различает понятия индивидуум и личность, хотя и не отрицает, что, между ними существует определенная связь. Индивидуум имеет природно-душевное основание и является всецело предметом естественных наук — биологии, психологии. Личность же имеет духовное основание. В каждом индивидууме изначально заложена потенциальная личность, но актуальной личностью он становится в живом общении «я» с «ты» в «мы».
Самосознание «я» предшествует сознанию моей внедренности в мир, который первоначально
10-09-2015, 23:49