Теперь воли нет, есть «свободное хотение» — по сути, сиюминутное желание, результирующая того клубка сил, которому человек дает свое имя, забывая, что это вовсе не он, а та же самая наличная данность, кусок мира, то, чем он оброс, его «здесь» и «сейчас». На полную волю не выйти полаганием своей частной истины, частного смысла, ибо такое полагание опять же будет исходить из огорода «я» — т. е. из «здесь-бытия». Частный смысл будет предопределен им, отрыва от земли не произойдет.
На полную волю выводит всеобщий смысл, только он вырывается из мира разрозненных явлений. Одинокая определенная окружающей средой единичность — житель этого мира. Одинокая — т. к. отгороженная, с четким знанием своих границ — зато (и потому) подвластная «внутреннему» содержанию. Воля требует разгораживания.
«… поступок человека знает… больше, чем человек» [23]. «Лишь изнутри моего ответственного поступка может быть выход в единство бытия» [24]. Даже в насквозь изолганном мире остались еще поступки, выдающие, что «другой человеку не другой» [25]. Это акты бескорыстного милосердия. Уступи место — не потому что, а просто: уступи. В основе каждого подлинного акта бескорыстного милосердия лежит истина «это ты».
«Каждый в чистоте намерения проявленный акт благотворительности показывает, что осуществляющий его вступает в прямое противоречие с миром явлений, в котором посторонний индивид стоит совершенно отдельно от него, (в поступке милосердия) он признает себя тождественным с ним» [26]. Как бы человек ни пытался скрыть это, и милостыню он подает, и место уступает на самом деле лишь потому, что узнает себя в другом, происходит «узнавание своего истинного существа в другом, в чужом, будто бы отдельном от меня человеке» [27].
Такой поступок задевает всех, т. к. намекает на незримое единство человечества и выдает, что кто-то об этом единстве еще не забыл. Этот кто-то — совершающий нравственный поступок — «не ведая того, оступается в свое существо, которое не я, а это ты» [28].
Когда происходит подъем над наличной данностью, тогда, как утверждает Шопенгауэр, открывается существо вещей, мировое целое. Тогда «иллюзий уже не остается: мир — это безысходная борьба воль, всеобщее взаимное поедание» [29 ]. Если за меру всего полагать себя, то мир иногда плох, иногда неплох, а иногда и совсем хорош. Во всеобщности чувствуется явно: мир пахнет адом. Граница между «я» и другим теряет свою определенность, чужесть другого становится сомнительной и состояние его — моим состоянием. «Тогда само собой следует, что такой человек, который во всех существах узнает себя, свою самую интимную и истинную самость, должен и бесконечные страдания всего живущего рассматривать как свои и так взять на себя боль всего мира» [30 ].
Но если человек узнает себя в мире — это вовсе не значит, что мир тотчас же меняется и включает его в себя: он остается лишним и отдельным. «Узнавание себя в другом включает и узнавание себя другим, аспект надрыва.… другой не перестает быть самим собой, опыт это ты не отменяет нашей разности, он только вносит разность в меня самого, открывает надрыв между мной и другим, которого я никогда не приватизирую» [31 ].
Бибихин прослеживает этимологию слов «часть» и «целое» и утверждает, что часть имеет тот же корень, что и кусок, таким образом, часть понимается языком как «насильно оторванное, отгрызенное»; также близки слова «целое» и «целить» — т. е. целое — исцеленное, спасенное. Тогда часть и целое приобретают иной, не обыденный смысл. Мы привыкли думать о целом как о чем-то идеальном, что выше части, а о части — как о чем-то мелком и не значимом. Целое тогда — вроде вагона: успеешь вскочить — поедешь, не успеешь — уедут без тебя. Т. е. целое мыслится независимым от своих частей, а часть — не влияющей на целое, забыт опыт исцеленного целого и оторванной части. На самом деле целое навсегда остается ущербным, лишаясь части, как алфавит перестает быть алфавитом, если убрать одну букву.
Единственное, что осталось в части от целого, единственный способ присутствия целого в части — это надрыв, опыт лишенности, оторванности. «Мир заседает неисправимым надрывом в существе части» [32 ]. Эту рану можно замазать, но тогда от целого ничего не останется, тогда и человека больше не будет, т. к. невозможен будет выход к всеобщему смыслу.
Таким образом, внутреннее безусловное основание поступка обнаруживается в воле, исходящей из существа человека — из «это ты». Т. е. именно всеединство и может быть этим основанием.
Тем не менее, тема остается открытой, т. к. опыт всеединства есть опыт боли: мир виден только через боль и само поступание в такой ситуации проблематично.
Список литературы
[1] Бахтин М.М. К философии поступка // Философия и социология науки и техники. Ежегодник. 1984-1989. М., 1986. С. 82.
[2] Там же.
[3] Там же.
[4] Там же.
[5] Франкл В. Человек в поисках смысла. М., 1990. С. 59.
[6] Бибихин В.В. Узнай себя. СПб., 1998. С. 7.
[7] Там же. С. 8.
[8] Там же. С. 9.
[9] Там же. С. 12.
[10] Там же. С. 12.
[11] Там же. С. 12.
[12] Там же. С. 14.
[13] Там же. С. 15.
[14] Достоевский Ф.М. Человек из подполья / Повести и рассказы. М., 1985. С. 29.
[15] Достоевский Ф.М. Сон смешного человека / Повести и рассказы. М., 1985. С. 334.
[16] Достоевский Ф.М. Человек из подполья / Повести и рассказы. М., 1985. С. 30
[17] Бибихин В.В. Там же. С. 136.
[18] Ницше Ф. Так говорил Заратустра./Ницше неизвестный и неожиданный. Симферополь, 1998. С. 75.
[19] Бибихин В.В. Там же. С. 272.
[20] Гуревич П.С. Проблема Другого в философской антропологии М.М. Бахтина / М.М. Бахтин как философ. М., 1992. С. 88.
[21] Бибихин В.В. Там же. С. 284.
[22] Там же. С. 288.
[23] Там же. С. 73.
[24] Гуревич П.С. Там же. С. 90.
[25] Бибихин В.В. Там же. С. 74.
[26] Там же. С. 72.
[27] Там же. С. 73.
[28] Там же. С. 77.
[29] Бибихин В.В. Там же. С. 83.
[30] Там же. С. 84.
[31] Там же. С. 172.
[32] Там же. С. 172.
11-09-2015, 00:22