Что такое прагматизм?

Это положение можно применить к сказнному мной сейчас о теории Абсолютного, выдвигаемой трансцендентальным идеализмом. Я назвал это учение величественным и сказал, что оно доставляет религиозное утешенье целой категории лиц, но в то же время я упрекал его в отчужденности от всего мирского и в бесплодности. Но поскольку, Абсолютное доставляет это утешенье, он конечно, не бесплодно; оно имеет эту меру ценностей; оно исполнят реальную, конкретную функцию. В качестве хорошего прагматиста я обязан был бы сам назвать Абсолютное "постольку" истинным и я, не колеблясь, делаю это теперь.

Но что, собственно, означает в данном случае выражение пос тольку? Чтобы ответить на этот вопрос мы должны лишь применить к нему прагматический метод. Что имеют в виду верующие в Абсолютное, когда говорят, что эта вера доставляет им утешение? Ход их мыслей таков: раз в Абсолютном все конечное зло уже преодолено, то мы вправе когда мы только захотим рассматривать все временное и проходящее, как потенциально вечное, мы можем с уверенностью уповать на исход и, нисколько не греша, оставить все не нужные страхи и заботы о нашей конечной ответственности. Словом, они думают, что мы имеем право устраивать себе иногда, так сказать, духовные вакации, предоставить колеснице мировой истории катиться по собственной своей воле, с сознанием того, что судьбы мира в лучших руках, чем наши, что нам нечего в них вмешиваться.

Вселенная это такая система, индивидуальные члены которой могут при случае отбросить от себя все тревоги, система, в которой имеют право на существование настроение беззаботности и духовные вакации: такова, если я не ошибаюсь, хотя бы часть того, что понимают под Абсолютным, такова та крупная разница в наших конкретных опытах, в которой заключается его искренность для наст, такова его ценность наличными, если истолковать его прагматически. Обыкновенный профан в философии, имеющий благоприятное мнение об абсолютном идеализме, не отважится в своих представлениях об Абсолютном идти дальше этого. Абсолютное пригодно для него ровно постольку, и это "постольку" само уже очень ценно. Поэтому он чувствует себя неприятно, когда мы с неверием говорим об Абсолютном, и не обращает внимания на нашу критику, так как она имеет дело с теми сторонами идеалистической концепции, за которыми он не в состоянии следовать.

Если Абсолютное означает это и только это, то кто будет в состоянии отрицать истину его? Отрицать его это означает утверждать, что люди никогда не должны сбрасывать с себя забот и устраивать себе вакации. Я хорошо понимаю, каким диким должно казаться каждому из вас утверждение, что какаянибудь мысль "истинна" постольку, поскольку вера в неё выгодна для нашей жизни. Вы легко, конечно, согласитесь, что поскольку мысль полезна, она хороша. Если то, что мы делаем с помощью какойнибудь мысли, хорошо, то вы готовы будете признать, что и мысль сама хороша в той же мере, ибо, обладая ею, мы чувствуем себя лучше. Но не значит ли это, скажете вы, злоупотреблять смыслом слова "истина" если наосновании этого назвать мысль также и "истинными"? Ответить исчерпывающим образом на этот вопрос трудный для меня, в данной стадии моего изложения, невозможно. Вы затрагиваете здесь центральный пункт нашего (т. и. Шиллера, Дьюи и моего собственного) учения об истине, и подробно анализировать его я сумею только в шестой лекции. Теперь позвольте мне лишь сказать, что истина это разновидность благого, а не как это обыкновенно думают, отличное от благого и соподчиненная с ним категория. Истинным называется все то, что оказывается благим в области убеждений, и благим вдобавок в силу определенных наглядных оснований. Вы, конечно, согласитесь, что если бы в истинных мыслях не было ничего хорошого для жизни, если бы знание их было положительно вредно, а полезными были бы только ложные мысли, то никогда не образовалось бы и не приняло бы характер догмы ходячее мнение, что истина божественна и драгоценна, и что обазанность каждого стремиться к истине. В мире, подобном этому, нашим долгом было бы скорее бежать от истины. В нашем же действительном мире мы видим, что по добно тому, как некоторые питательные вещества бывают не только приятны на вкус, но и хороши для наших зубов, нашего желудка, на ших тканей, так и некоторые идеи не только приятны как объекты мышления или как опоры для других, доогих нам идей, но и полезны также в практической борьбе жизни.

Если бы перед нами был какойнибудь иной лучший образ жизни и если бы вера в какуюнибудь идею помогала нам вести этот образ жизни, тогда действительно было бы для нас лучше верить в эту идею, исключая, разумеется, тот случай, когда вера в нее пришла бы в столкновение с другими, более важными, жизненными интересами.

"То, во что было бы для нас лучше верить!". Это звучит вполне как определение истины. Это похоже очень на то, как если бы сказать:"то, во что мы обязаны веритъ": а в этом определении никто из вас не найдет ничего дикого. Разве мы не обязаны всегда верить в то, во что для нас лучше верить. И можем ли мы тогда надолго разлучить понятие того, что для нас лучше, от того, что для нас истинно?

Прагматизм дает на это отрицательный ответв, и я с ним впол не согласен. Вероятно, вы также с этим согласитесь, поскольку вопрос ставится в абстрактной, общей форме. Но у вас остается подозрение, что если мы на практике будем верить во все, что хорошо для нашей личной жизни, то мы начнем снисходительно относиться ковсякого рода фантастическим измышлениям на счет этого мира и ко всякого рода сантиментальным суевериям на счет того мира. Ваши подозрения, несомненно, вполне основательно, и очевидно, что при переходе от абстрактной формулы к конкретной действительности происходит нечто, усложняющее положение вещей. Я сказал сейчас перед этим, что то, во что для нас верить истинно, исключает тот случай, когда эта вера приходит в столкновение с каким-нибудь другим жизненным интересом. Но в действительности жизни с какими жизненными интересами особенно легко способно придти в столкновение какоенибудь определенное частное убеждение? Очевидно, с жизненными интересами, вызываемыми другими убеждениями, если эти последние оказываются несовместимыми с первыми. Иначе говоря, величайшим врагом любой из наших истин является вся масса наших прочих истин. У истин необычайно могучий инстинкт самосохранения и желание истребить все то, что противоречит им. Моя вера в Абсолютное, основанная на сознании того блага, которое доставляет мне эта вера, должна, если можно так выразиться, пройти сквозь строй всех моих остальных истин. Допустим, что она истинна в том отношении, что дает мне духовные вакации. Тем не менее Абсолютное, как я его понимаю позвольте мне говорить откровенно и только от своего собственного имени проходит в столкновение с другими моими истинами и ради него я совсем не намерен пожертвовать доставляемой мне ими пользой. Может оказаться, что Абсолютное ассоциируется с такими логическими концепциями, к которым я отношусь враждебно, или же оно запутывает меня в неприемлимые для меня метафизические парадоксы и тогда и т. п. Но у меня уже и так довольно неприятностей в жизни и у меня нет никакой охоты прибавлять к ним новых, происходящих от разных логических несуразностей, связанных с теорией Абсолютного, поэтому я лично и жертвую Абсолютным. Я тоже себе устраиваю духовные вакации, но, как профессиональный философ, я пытаюсь оправдать их, исходя из какогонибудь другого принципа.

Если бы я мог ограничить свое понятие об Абсолютном только его функцией давать вакации, то, оно, конечно, не пришло бы в столкновение с другими моими истинами. Но мы не в состоянии ограничивать таким образом своих гипотез. У них имеются еще добавочный признаки, и онито именно и приходят в столкновение с накопленным запасом истин. Мое сомнение в Абсолютном означает собственно сомнение в этих добавочных признаках, ибо я вполне верю в закономерность духовных вакаций.

Теперь вы понимаете, что я имел ввиду, когда назвал прагматизм посредником и миротворцем и когда заимствуя это выражение у Папини сказал, что он делает наши теории "менее тугими".

Действительно, прагматизм не имеет никаких предубеждений, никаких стесняющих свободное исследование догматов, никаких неизменных канонов и критерий. Прагматизм вполне свободен, открыт всему. Он считается со всякой гипотезой, прислушивается ко всяким аргументам. Отсюда следует, что в религиозной области он имеет огромное преимущество как перед позивистическим эмпиризмом с его антирелигиозной тенденцией, так и перед религиозным рационализмом с его исключительным тяготением к отчужденному от мира, благородному,простому, абстрактному.

Словом, прагматизм расширяет поприще для искания Бога. Рационализм прилепляется к логике и к небесам. Эмпиризм прилепляется к внешним чувствам. Прагматизм же готов остановиться на чем угодно, готов следовать за логикой или за чувствами и считаться самыми скромными, самыми личными переживаниями. Прагматизм готов считаться и с мистическим опытом, если он имеет практические следствия.

Он готов принять Бога, живущего в глубочайшей тьме личной жизни, если только окажется, что здесь возможно найти его.

Истиной прагматизм признает то, и это единственный его критерий истины что лучше всего "работает" на нас, ведет нас, что лучше всего подходит к каждой части жизни и соединимо со всей совокупностью нашего опыта, и при чем ничего не должно быть опущено.

Если религиозные идеи выволняют эти условия, если, в частности, окажется, что понятие о Боге, удовлетворяет им, то на каком основании прагматизм будет отрицать бытие Божие? Для него это будет просто бессмыслицей, если признавать "неистинным" понятие, столь плодотворное в прагматическом отношении. Разве для прагматизма имеется какойнибудь другой вид истины, как не подобное согласие с конкретной действительностью.

В своей последней лекции я еще вернусь к вопросу об отношениях между прагматизмом и религией. Но вы уже замечаете, какой демократический характер носит прагматизм. Его способы действия также разнообразны и гибки, его ресурсы богаты и безмерны и его выводы также любвеобильны, как у самой матери природы.

Список литературы

Джеймс У. Что такое прагматизм?