Уловка 13. Нечестную штуку устраиваем тогда, когда после нескольких заданных вопросов, на которые противник ответил так тонко, что мы не можем ими воспользоваться, для выведения желаемого заключения. Оно состоит в том, что мы делаем заключение, которое как будто доказано этими ответами противника и провозглашаем его с триумфом. Если противник застенчив, несмел или прямо глуповат, а сами мы обладаем порядочной долей бесстыдства нехорошей глоткой, это может очень легко удаться. Такого рода способ принадлежит к "falla-cia non causae ut causae".
Уловка 14. Если мы поставили парадоксальный тезис и затрудняемся доказать его, тогда предлагаем противнику какой-нибудь другой верный, хотя и не совсем очевидный тезис для того, чтобы почерпнуть из него материал для доказательства. Если же в уме противника вкрадется подозрение и он отбросит этот последний тезис, то надо довести его ad absurdum и тогда торжествовать; если же он согласится с нами, то следовательно, как бы то ни было, мы сказали нечто разумное и потому можем поискать чего-нибудь другого, или же, наконец, присоединяем еще предыдущую уловку и утверждаем, что таким путем мы доказали свой парадоксы. Конечно, это доказывает полное отсутствие его стыда, но тем не менее в обыденной жизни встречается очень часто; есть даже люди, которые поступают таким образом совершенно инстинктивно.
Уловка 15. Argumenta ad hominem или ex concessis. При утверждении противника необходимо посмотреть не противоречить ли оно таким или другим образом, хотя бы с чем-нибудь, что доказывал, или с чем он согласился раньше. Далее, не противоречить ли оно тезису школы или секты, которую он хвалил и одобрял, деятельности последователей этой секты, хотя бы ныне и не существующих но только кажущихся, наконец тому, что он сам делает или не делает. Например, если противник защищает самоубийство, обязательно надо спросить его, почему он сам до сих пор не повесился, или если утверждает, что Берлин нехороший город и что в нем не возможно жить, спроси его, почему он не уезжает оттуда с первым поездом. Придирку можно найти всегда и во всяком случае.
Уловка 16. Если противник теснит нас обратным доказательством, мы можем спастись каким-нибудь тонким различением, о котором прежде мы не думали, правда, если только предмет допускает двойное значение или двойной случай.
Уловка 17. Если замечаем, что противник попал на аргументацию, при помощи которой может опровергнуть наше положение, мы, не допуская до этого, должны прервать спор и перескочить или перенести его на другое положение, одним словом устроить "mutatis controversiae" или сразу начать с чего либо совсем другого, как будто оно относится к делу и составляет аргумент против собеседника. Когда диверсия относится так или иначе к thema quaestionis, то эта уловка совершается с некоторою cкромностью; с нахальством же и наглостью, когда диверсия касается единственно одного противника и не имеет никакого отношения к самим предметам. Например, я хвалил китайцев за то, что у них нет родового дворянства, и что должности даются единственно по выдержании экзаменов. Мой противник доказывал, что образование столь же мало способствует получению должностей, как и происхождение (которому он придавал известное значение). Естественно дело приняло для него дурной оборот; он немедленно сделал диверсию, что в Китае все касты без исключения подвергаются наказанию палочными ударами, поставил это в связь с усиленным чаепитием и в конце концов за то и другое стал ругать китайцев. Если бы кто-нибудь вдался в подробное рассмотрение всего этого, слишком далеко удалился бы от своего предмета и безусловно остался бы побежденным. С полным бесстыдством ведется спор тогда, когда диверсия совершенно оставляет сущность вопроса и начинается, например, следующим образом: "ведь еще раньше вы также доказывали и т.д.", тогда уже надо приспособляться к лицу, с которым ведется спор, о чем будет сказано в последней уловке. Собственно говоря, это средняя ступень между объясняемым там "argumentum ad personam" и "argnmentuni adhominem". Каждый спор, происходящий между людьми, показывает в достаточной степени, насколько эта уловка обща и врожденна. Раз один делает замечания, касающиеся личности, а другой их не опровергает, а в свою очередь обращается к своему противнику с такими же замечаниями, оставляя без ответа те, которые сделаны ему самому, то этим самим он признает их справедливость. В этом случай он поступает подобно Сципиону, который напал на кароагенян не в Италии, а в Африки. На войн подобного рода диверсия может принести пользу, но в спорах и перебранках она совсем не годится, потому что полученные упреки остаются совершенно не опровергнутыми и посторонний слушатель узнает самые дурные и компрометирующие вещи о той и другой стороне; в снорах употребляется faute de mieux.
Уловка 18. Если противник желает, чтобы мы прямо возразили против того или другого пункта его тезиса, а мы в данный момент не можем ничего ответить подходящего, то мы должны совершенно обобщить предмет и тогда только начать разбивать его. Например, приходится высказать свое мнение, почему та или другая физическая гипотеза не заслуживает доверия - тогда начинаем говорить о несостоятельности и вообще о несовершенстве науки у людей и как можно длиннее и запутаннее начинаем доказывать это несовершенство. Когда же нам удалось выманить и вытянуть от противника посылки, с которыми он согласился, не следует спрашивать про заключение, а вывести его самостоятельно и даже, если не хватить той или другой посылки, должны и ее принять за допущенную противником и делать вывод.
Уловка 19. Если замечаем, что противник приводить какой-нибудь фантастический или призрачный аргумент, можем, правда, легко опровергнуть его, разбирая заключающуюся в нем фальшь и фантазию, но чтобы короче и скорее достигнуть желаемого результата, гораздо удобнее ответить таким же ложным и софистическим, прямо противоположным аргументом, так как вся суть не в правде, а единственно в одной только победе. Например, если противник приводить аргумент ad hominem достаточно парализовать его обратным аргументом ad hominem (ex concessis).
Уловка 20. Противоречие и запальчивость в споре побуждает только к излишнему преувеличению тезиса. Таким путем мы можем принудить противника к расширению тезиса, который, переходя за границу истины, сам по себе правилен; когда нам удается разбить сделанное таким образом обобщение, будет казаться, что мы опровергнули основной тезис. И наоборот, мы должны беречься, чтобы сами, увлекшись спором, не впали в обобщение или чересчур широкое распространение нашего положения. Часто противник старается сам расширить наш тезис дальше, чем мы это сделали; тогда следует остановить его и ввести спор в известные границы, говоря: "вот что я сказал, то отнюдь не больше ".
Уловка 21. Вылавливание заключения. Выводим из тезиса противника при помощи ложных выводов и искажения понятий такие утверждения, которых в тезисе совершенно нет и которые совершенно противоречат взглядам противника. Но так как кажется, что из его положения вытекают другие, которые находятся в противоречии или между собою или с общепринятыми истинами, то это сходит за косвенное опровержение, за апогогу и составляет опять применение fallacia non causac ut causac.
Уловка 22. Апогога при помощи инстанции, exemlum in contrarium. В то время, как inductio требует много случаев, чтобы поставить общий тезис апагоге должна поставить только один случай, к которому тезис не подходить и бывает опровергнуть. Такого рода случай называется инстанцией, exemphim in contrarinm, instantia. Например, тезис: "все жвачные животные имеют рога", опровергается одной инстанцией верблюд. Инстанция, таким образом, есть случай, когда общая истина применяется к чему либо такому, что должно заключаться в ее основном понятии и по отношению к которому она недействительна и потому сама падает. В этом случае легко впасть в ошибку, а потому надо обращать внимание:
1) Действительно ли верен пример; бывают вопросы, во-вторых единственное возможное решение состоит в том, чтобы случай признать неестественным, например, масса чудес, истории привидений и т.д.2) Действительно ли пример применим к понятию выставленной истины; очень часто случается, что это только кажется и потому вопрос самым простым путем решается при помощи простого точного различения.3) Действительно ли пример находится в противоречии с выставленною истиной, так как очень часто и это противоречие бывает только призрачным.
Уловка 23. Хороший удар противнику зависит от retorsio argumenti то есть, когда аргумента, которым хочет воспользоваться противник еще лучше может быть употреблен против него самого. Например, когда говорят: "ведь это ребенок, к нему нельзя относиться строго употребляем retorsio - "вот потому-то его и надо учить, чтобы он не вырос и не свыкся со своими дурными привычками.
Уловка 24. Если при каком-нибудь приведенном удачно аргументе противник начинает видимо злиться, надо усиленно пользоваться этим аргументом и даже злоупотреблять им, не только по той причине, что он раздражает и дразнить противника, но и потому, что благодаря такому факту мы можем смело вывести заключение, что нечаянно напали на слабую сторону и следовательно легко можем поймать его на чем-нибудь.
Уловка 25. Эту уловку можно употребить особенно в том случае, когда ведется спор между учеными людьми в присутствии неученых слушателей и когда вдруг явится недостаток в argumentum ad rem, а даже и ad bominem. Тогда употребляют argumentum ad auditores, то есть дается ответ негодный, но негодность которого может определить только человек, хорошо знакомый с существом дела; таков противник, но не слушатель. Поэтому в глазах этих последних противник останется побежденным, в особенности же, если ответ выставить его тезис в смешном виде. Все люди всегда готовы смеяться и те, которые смеются, всегда будут на нашей стороне. Чтобы обнаружить фальшь ответа, пришлось бы прибегнуть к длинному анализу и к главным основам науки или, наконец, к другим каким-нибудь источникам, а для этого не много найдется охотников слушать. Пример. Противник утверждает что при первоначальной формации гор масса, из которой кристаллизировался гранит и все остальные горы, была в жидком состоянии от жара, следовательно расплавлена. Жар должен был быть приблизительно в 200° R. Масса кристаллизировалась под прикрывающей ее морской поверхностью. Мы делаем argumentum ad auditores, что при такой температуре и даже раньше при 80° море выкипело бы и носилось бы в воздухе в парообразном состоянии. Слушатели смеются. Чтобы опровергнуть нас, противнику пришлось бы показать, что точка кипения зависит не только от степени тепла, но в равной мере и от давления атмосферы, а оно в свою очередь до такой степени повышается, как только половина морской воды носится в парах, что и при 200° не наступает кипения. Но до того он не дойдет, так как для не физиков на это потребовалось бы особое рассуждение.
Уловка 26. Argumentum ad verecundiam. Вместо того, чтобы приводить всякие доказательства пользоваться авторитетами, конечно, сообразуясь с знанием противника. Unusquisque mavult credere, quam judicare" - говорит Сенека. По этой причине легко вести спор, когда на своей стороне имеешь авторитет, которого уважает противник. Чем ограниченнее знание и способности противника, тем большее количество авторитетов имеет для него значение. Если же он обладает очень хорошими способностями, то или мало, или совсем не признает авторитетов. Само собою разумеется, что он согласится с авторитетными специалистами в мало ему известной или совершенно неизвестной науке, искусстве, ремесле, но и то с известным недоверием. Наоборот, люди обыкновенные относятся к ним с глубоким уважением и почетом; они совершенно не знают того, что тот, кто делает из предмета ремесло, любит не сам предмет, но выгоду и пользу, вытекающую из него; им также неизвестно, что тот, кто учит чему либо других, сам основательно не знает этого предмета, потому что тому, кто сам изучает предмет обыкновенно не остается свободного времени на обучение других. Но у толпы всегда есть много уважаемых авторитетов: поэтому, когда нам недостает действительного авторитета, можно взять только кажущийся и привести то, что сказано в совершенно другом смысле и при других обстоятельствах. Больше же всего имеют влияние и, большое значение те авторитеты, которых противник совершенно не понимает. Например, люди неученые больше всего уважают латинских и греческих философов. С авторитетами можно делать все, что угодно, не только допускать натяжки, но даже совершенно искажать смысл. В чрезвычайных случаях можно даже цитировать авторитеты собственного воображения.
По большей части у противника нет под рукой книжки, а если и есть, то он не умеет с нею справляться. Вот самый лучший пример какой только можно найти. Один французский священник, чтобы не мостить улицу перед своим домом, как того требовали от всех домовладельцев, привел следующую фразу из Библии: "paveantilli, ego non pavebo" чем совершенно убедил представителей городского управления. Наконец можно выдавать за авторитеты общие предрассудки, потому что большинство людей соглашается с мнением Аристотеля Нет такого самого бессмысленного взгляда, которого бы люди легко не усвоили себе, раз им удается вразумить, что он общепринята и везде распространен. Пример также благотворно действует на умы людей, как и на их поступки. Как бы то ни было, странно, что общепризнанное мнение имеет на них такое влияние раз им известно, как эти мнения принимаются людьми на веру, без всякого со своей стороны обсуждения, только на основании чьего либо примера. Происходит это по всей вероятности от того, что большинство людей лишено самопознания. Только весьма немногие повторяют за Платоном: толпа имеет много причуд, и если бы кто захотел сообразоваться с ними, взял бы на себя непосильную работу. Всеобщность мнения, серьезно говоря, не доказательство, ни даже вероятное основание его правильности. Утверждающие противное, должны допустить:
1) что удаление во времени лишает силы эту всеобщность, иначе им пришлось бы вернуться ко всем старым заблуждениям, некогда признававшимся всеми за истину, например к системе Птоломея или к восстановлению католицизма в христианских странах.
2) То же самое можно сказать и относительно отдаленности в пространстве. Иначе всеобщность мнений поставила бы в затруднительное положение последователей буддизма, христианства и ислама (Bentham, Tactique des assemblees legislatives, vol. p.70). To, что называют общим мнением, оказывается, составляет меньше двух-трех особ; мы убедились бы в этом, если бы могли присутствовать при истории возникновения какого-нибудь такого мнения. Тогда бы мы нашли, что первоначально приняли его, выставили и утверждали два-три человека, некоторые же были настолько добры, что поверили, будто первые его вполне основательно исследовали. На основании предрассудка этих последних о достаточных способностях первых, приняли то же мнение другие. Этим в свою очередь поверили еще многие, которым леность подсказывала совет поверить на слово и не тратить время на испытание.
Так со дня на день возрастало количество этих ленивых и легко верных последователей, потому что как только мнение получало за себя достаточное число голосов, следующие уже полагали, что оно могло достигнуть этого лишь благодаря прочности своих оснований. Остальные должны были допустить то, что допускалось всеми, чтоб их не считали беспокойными людьми, восстающими против общественного мнения, и дерзкими мальчишками, которые хотят быть умнее всех на свете.
Тогда уже немногие, способные к суждению, должны молчать, а те, которые могут говорить, совершенно неспособны иметь собственное суждение, а представляют только отголоски чужих мнений, которые они защищают с большею ревностью и нетерпимостью. Они ненавидят в думающем иначе не столько другое мнение, которого он придерживается, сколько нахальство благодаря которому он судит самостоятельно, на что они никогда не отважатся и что в душе отлично сознают. Короче сказать, мыслить станут очень немногие, а свое мнение хотят иметь все поголовно. Что же им при таком положении вещей остается, как не зазубрить и голословно повторять готовые чужие мнения, вместо того, чтобы составлять их самим! Если дело происходить таким образом, то что же значить голос ста миллионов людей? То же, что какой-нибудь исторический факт, который встречаешь повторяющимся у сотни исторических писателей, когда потом оказывается, что все они описали его друг с друга, так что в конце концов все сводится к сообщению одного и того же (Bayle. Pensees sur les cometes. Vol. I, P.10). Dico ego, tu dicis, sed denique dixit et ille: Dictaque post tot ties, nil nisi dicta vides. Тем не менее в cnopе с обыкновенными людьми можно пользоваться общим мнением,
10-09-2015, 21:47