Как видно из норм, установленных ст. 443 УПК РСФСР, закон не требует от присяжных вынесения решения, основанного только на законе, так как присяжные могут и не знать уголовного закона во всех его тонкостях. Представляется, что основным мерилом правильности и справедливости решения выносимого присяжными является их совесть. Совесть призвана оградить “от осуждения невиновного и от безнаказанности виновного”[48] .
Недаром, присяжных называют “судьями совести”. Ещё в дореволюционной России в теории уголовного процесса считалось, что всякий приговор суда присяжных должен прежде всего удовлетворять нравственному чувству людей, в том числе и подсудимого. В некоторых случаях вердикт коллегии присяжных заседателей может и не соответствовать закону с формальной точки зрения, но присяжные, руководствуясь своими понятиями о справедливости и нравственности, являются представителями общества, ради которых и для защиты интересов которых был принят данный уголовный закон. И в такой ситуации главным определяющим фактором является их совесть.
Как видно из приведённого выше определения, одной из составляющих совести является и моральная ответственность за свое поведение, т.е. решение по делу, перед обществом и окружающими людьми. Присяжные, осознавая какое наказание может быть назначено подсудимому в зависимости от их решения, в соответствии с их совестью решают вопросы о снисхождении к подсудимому и даже об освобождении его от ответственности. Так, например, по свидетельству А.Ф. Кони, слишком длительное предварительное следствие с неизбежным заключением под стражу большинства обвиняемых, отсидевших до суда многие месяцы предварительного ареста в качестве меры пресечения, приводит присяжных к мнению, что подсудимый уже понёс достаточное наказание, а дальнейшее его пребывание в общих камерах общественных тюрем представляется им лишённым всякой цели в нравственном и исправительном отношении[49] . С другой стороны, на присяжных лежит и моральная ответственность за то, чтобы лицо, виновное в совершении преступления и опасное для других членов общества и всего общества в целом, не избежало положенного наказания.
Все тот же А.Ф. Кони, в книге “Присяжные заседатели” писал: “ Вдумываясь в соображения присяжных ........, приходиться признать, что часто в их, во-видимому не правильных решениях кроется действительная справедливость, внушаемая не холодным рассуждением ума, а голосом сердца”[50] . А.Ф. Кони видел в суде присяжных одну из важнейших его особенностей - возможность примирить строгие требования закона с голосом сострадания к подсудимому.
§ 1. Здравый смысл как основа формирования внутреннего убеждения присяжных.
Вопрос о том, что является основой для формирования внутреннего убеждения присяжных, или как, говорит В. Мельник, что служит основой интеллектуального потенциала суда присяжных, - это один из наиболее сложных и неразработанных в теории доказательств[51] .
Эта проблема становится особенно актуальной в связи с тем, что уголовно-процессуальный закон относит к компетенции суда присяжных решение по делам об умышленных убийствах и других опасных преступлениях вопроса о виновности.
Статья 71 УПК РСФСР предписывает судьям при формировании внутреннего убеждения руководствоваться “законом и социалистическим правосознанием”. Правосознание как результат восприятия судьёй данной системы юридических норм при рассмотрении конкретного дела позволяет приспособить общие нормы к сложившейся в процессе единичной ситуации, а также является средством восполнения по аналогии пробелов закона[52] . Сфера применения правосознания ограничена собственно юридическими вопросами (такими как квалификация деяния, оценка допустимости доказательств и т.п.) и правовым вопросом о виновности лиц. Достоверность доказательств, их относимость и достаточность для вывода о прошлом событии определяется вне непосредственной связи с содержанием закона, на основе качеств, присущих судье как человеку. При решении неюридических вопросов судья, чей опыт после назначения на должность пополняется в первую очередь не наблюдениями из “живой жизни”, а функционированием в рамках юридической действительности, руководствуясь по большей части не здравым смыслом, а навязанными ему обыкновениями судебной практики (как это было показано выше)[53] .
В свою очередь, в голове присяжного заседателя, привлеченного к решению правовых вопросов, дефицит профессионального правосознания восполняется интуитивным ощущением правды.
Все это позволяет сделать вывод о том, что основой для формирования внутреннего убеждения присяжных заседателей, которые имеют ограниченный запас правовых знаний и опыта, является так называемый “здравый смысл”.
Один из горячих защитников суда присяжных - А.М. Унковский, будучи предводителем дворянства Тверской губернии, в своей записке об освобождении крестьян в 1859 году приводил следующие доводы в пользу введения в России суда присяжных: “... разве суд присяжных в Англии в XV и XVI столетиях был более образован, нежели наш ? Англия вводит суд присяжных всюду, куда достигает её владычество, и везде это учреждение оказывает благодетельные последствия. Суд присяжных существует даже в Новой Зеландии. Неужели дикари с этого острова более развиты, чем наш народ..? Для суждения о виновности преступника нужны только здравый смысл и совесть - ничего более.”.[54]
В этом был убеждён и известный судебный деятель А.М. Бобрищев-Пушкин, который в своём труде “Эмпирические законы деятельности русского суда присяжных” писал: “... чтобы быть присяжным средней силы, обыкновенный житейский опыт и здравый смысл вполне достаточны”[55] .
По наиболее сложным делам, при неясной и непонятной картине расследуемого события, дефиците или противоречивости доказательств не каждый судья, следователь, прокурор, адвокат способен сообразить, догадаться и найти фактические основания для объективной проверки и оценки доказательств. Это происходит даже в тех случаях, когда некоторые или многие фактические основания уже отражены в материалах дела. Потому что в подобных случаях решающее значение для обнаружения необходимых фактических оснований имеют не юридические знания, а здравый смысл, основанный на естественной человеческой логике и выстраданных человеческим опытом разнообразных житейских знаниях об окружающей действительности[56] .
Именно житейские знания и опыт в процессе проверки и оценки доказательств помогают понять, сообразить, догадаться, обратить внимание на то, какие из собранных доказательств могут служить фактическим основанием для объективной проверки и оценки доказательсвенности, достоверности и относимости исследуемого доказательства. При дефиците исходных данных здравый смысл позволяет правильно сформулировать вопросы и рабочие версии, определяющие основные направления для дальнейшего поиска доказательств, на которые можно опереться при проверке и оценке исследуемого события[57] .
Способность человека правильно судить, понимать и размышлять в практических делах, в том числе и судебных, определяется прежде всего уровнем его здравого смысла.
Под здравым смыслом в юридической науке понимается совокупность знаний, взглядов об окружающей действительности, навыков, форм мышления обыкновенного нормального человека, используемых в его практической повседневной деятельности. Поэтому здравый смысл называют ещё здравым рассудком, практическим рассудком, житейской мудростью[58] .
Основную функцию здравого смысла лучше всего определяет социально-психологическое понятие здравого смысла: здравый смысл - это “житейская психология”, которая лежит в основе формирующейся у каждого человека непротиворечивой и связной картины мира, с помощью которой он может быстро ориентироваться в окружающей его реальности[59] .
Для юридического анализа понятие “здравый смысл” особенно перспективен более широкий поход, согласно которому здравый смысл не сводиться только к реалистическим представлениям и понятиям эмпирического уровня, в нём фактически “сосредоточено все то, что составляет основу (почву) культуры общества”[60] . Конечно же, основу культуры общества составляет здравый смысл не одного человека, а совокупный потенциал здравого смысла людей различных социально-психологических типов.
Основой интеллектуального потенциала суда присяжных является здравый смысл двенадцати человек, представляющих различные социальные слои общества, их культуру, знающих местные условия жизни, нравы и обычаи людей различных социально-психологических типов.
Отрицательное отношение к суду присяжных, и, соответственно, к используемому присяжными здравому смыслу сформировалось не без влияния высказывания Ф. Энгельса о том, что “здравый человеческий рассудок - весьма почтенный спутник в четырёх стенах своего домашнего обихода, переживает самые удивительные приключения, лишь только отважится выйти на широкий простор исследования”[61] .
Но в этом высказывании речь идёт о беспомощности здравого смысла в решении лишь теоретических проблем. Но в практических делах, в том числе судебных, практический здравый смысл превосходит научные формы мысли. Аристотель особо подчёркивал, что для целей непосредственной практики (не только чисто житейской, но такой, как, например, государственные дела) знание частных вопросов даже важнее, чем знание общего.
Преимущество здравого смысла, основанного на богатом жизненном опыте, разнообразных знаниях об окружающей действительности, местных условиях жизни, культуры, нравах и обычаях людей, его способность отличить правду от заблуждения в практических делах особенно хорошо проявляется при расследовании в условиях неочевидности происшедшего в прошлом сложного события, содержащего признаки преступления.
Дело в том, что в условиях информационной неопределённости, т.е. при дефиците или противоречивости исходных данных о сущности расследуемого события, причастных к нему лицах, именно превосходство в потенциале здравого смысла определяет успех в приближении к истине[62] .
Представляется, что юридическое значение совокупного потенциала здравого смысла двенадцати присяжных заседателей заключается не только и не столько в том, что их общие и частные знания фиксируют определённый опыт, отражают определённый фрагмент или сегмент реальности, но и прежде всего в том, что они служат как бы “оценочным фильтром” последующего познания. Благодаря этому каждый из двенадцати присяжных воспринимает и оценивает происходящее в суде под определённым углом зрения, что расширяет поле и чувствительность восприятия существующей информации, обеспечивает “стереоскопичность” восприятия попавших в орбиту следствия фактов, предметов, обстоятельств и таким образом повышает возможность понимания, т.е. постижения сущности расследуемого события и других обстоятельств, подлежащих доказыванию[63] .
Основным объектом познания в уголовном процессе являются люди как активные субъекты деятельности, общения и познания, которые в конфликтных ситуациях, когда их цели противоположны целям правосудия, способны намеренно искажать информацию, прибегать к различным инсценировкам, фальсификациям доказательств и другим формам установления истины. В этих условиях правильная психологическая расшифровка смысловых связей собранных доказательств, определение их взаимного контекстного значения зависят от уровня здравого смысла судьи.
Двенадцать пар глаз коллегии присяжных заседателей, своими “оценочными фильтрами” исследующие доказательства, обстоятельства дела с точки зрения многих лиц, не только обладают повышенной чувствительностью к восприятию внутренней, психологической подоплёки рассматриваемых в суде человеческих трагедий, но и являются самым совершенным познавательным инструментом для выявления и разоблачения лжи во всех её проявлениях[64] .
На огромное значение житейских знаний и опыта для проверки и оценки доказательств обращали ещё учёные прошлого века:”Уголовные доказательства берутся из жизни. Это не абстрактные доводы, а факты, клочки действительности. Правильная их оценка предполагает знание общества, его жизни, его характера. Оценка, например, свидетелей обусловлена знанием известного класса, из которого они вышли, его нравов, обычаев, словом быта народного”[65] .
Вооруженные специальными познаниями из области теории доказательств, криминалистики, в том числе следственно-прокурорских “хитростях”, юристы плохо замечают, проявляют своеобразный дальтонизм на хитрости житейские, особенно на изощрённые формы лжи, замешанной на искусном сочетании вымысла и житейской реальности, когда допрашиваемые, говоря словами С. Гогеля, “путаются не логически, а, так сказать, жизненно”[66] .
Именно благодаря огромному запасу житейских знаний об окружающей среде коллегия из двенадцати присяжных заседателей способна не только поставить допрашивающим правильные дополняющие, уточняющие и контролирующие вопросы, ответы на которые помогают отличить правду от лжи, но и разоблачить различные фальсификации доказательств, к которым нередко прибегают заинтересованные лица.
В отличии от пассивных народных заседателей, чья инициатива подавляется авторитетом судьи-профессионала, присяжные заседатели, сознавая, что только от них зависит судьба человеческая, при проверке и оценке доказательств проявляют больше ответственности, заинтересованности и внимательности. На это обращал внимание Л.Е. Владимиров: “Для того, чтобы оценка известного доказательства достигла известной степени объективности, нужно чтобы она была произведена значительным числом оценщиков, рассматривающих его с различных точек зрения, сообразно своим индивидуальным особенностям. Это единственное существующее средство сделать определение силы доказательства, по возможности, объективным. Различные воззрения при этой методике сталкиваются, борются: в это состязании все исключительно субъективное начало должно отпасть, - останется только то, что вынести процесс всестороннего обсуждения”[67] .
Присяжные заседатели, не зная специальных терминов из области теории доказательств, руководствуясь своим здравым смыслом, многократно усиленным житейским опытом двенадцати присяжных, их солидным запасом знаний об окружающей действительности, на основании оценки достаточного количества проверенных доказательств способны в суде произвести мысленную реконструкцию картины расследуемого прошлого события, в том числе способа совершения, образа личности преступника, и сформулировать правильные умозаключения, содержащие выводы по вопросам о виновности.
И, наоборот, прекрасное знание теории доказательств и другие специальные знания юристов еще не гарантируют познание ими истины в процессе расследования и рассмотрения дела в суде, если они не обладают достаточным запасом здравого смысла[68] .
А.Ф. Кони в одном из своих напутствий присяжным высказался следующим образом: “Вы разрешите этот вопрос только по внутреннему убеждению вашему, не вступая на путь юридических тонкостей, чуждых вашему призванию судей по совести”[69] .
Подобной же позиции придерживаются в настоящее время часть судейского корпуса и прокурорских работников. Так, например, по делу Сунгурова А.А. , рассмотренному Ивановским областным судом присяжных в 1996 г., председательствующий в напутственном слове, определяя правила оценки доказательств, отметил:”Вердикт должен быть вынесен на основе вашей опытности и знания действительной жизни. Ваше слово завершит это дело”[70] . А по делу Голубева В.А. , также рассмотренному Ивановским областным судом, государственный обвинитель, заканчивая свою речь в прениях сказал: “Уважаемые присяжные заседатели. С учётом жизненного опыта прошу Вас решить вопрос о снисхождении для подсудимого”[71] .
Таким образом, инструментом оценки доказательств, при помощи и на основе которого формируется внутреннее убеждение, как при исследовании отдельных доказательств (фактических данных), так и при исследовании на их основе всех обстоятельств дела, в том числе и вопросов о виновности является здравый смысл, основанный на естественной человеческой логике, понимании людей разных социально-психологических типов.
В процессе исследования в суде присяжных вопросов о виновности на основании всех собранных и проверенных доказательств важнейшая роль здравого смысла двенадцати присяжных заседателей заключается в том, что их естественная логическая способность, разнообразный житейский опыт и разносторонние знания об окружающей действительности, по которым они взаимно дополняют друг друга, помогает правильно оценить (осмыслить) достаточность собранных и проверенных доказательств для выводов о виновности и их контекстное функциональное значение для установления этих обстоятельств, что повышает степень зрелости, точности и надёжности их суждений о достаточности доказательств и умозаключений о виновности.
Основываясь на вышеизложенном, представляется, что не следует противопоставлять такие понятия как “здравый смысл” и “внутреннее убеждение”, как это делает В. Мельник в своей статье “Здравый смысл при вынесении вердикта”[72] . Внутреннее убеждение - это отношение к достоверности и достаточности представленных доказательств, представляющее собой позицию субъекта доказывания (в частности, судьи либо присяжного заседателя) как результат мыслительной деятельности. В тоже время “здравый смысл” представляет собой только основу и инструмент (метод) для формирования внутреннего убеждения.
В оценке присяжными заседателями доказательств при вынесении вердикта проявляется в большей мере нежели чем при производстве в обычном порядке принцип свободной оценки доказательств, принцип “свободы судейского убеждения”. Присяжные заседатели решают дела по внутреннему убеждению, которое складывается свободно и независимо, в соответствии с тем, что они видят и слышат в суде. А.Ф. Кони определил данное свойство суда присяжных как “коренное”. От присяжных не ожидается и не может быть требуема мотивировка решений. Такое отсутствие требований от присяжных мотивировки их решения есть самое яркое признание свободы судейского убеждения, принципа свободной оценки доказательств. Оно слагается под влиянием внутренней переработки тех разнородных впечатлений, которые производит на них разбирательство дела[73] .
Завершая анализ такого явления как “здравый смысл” в преломлении к деятельности коллегии присяжных заседателей представляется необходимым привести мнение А.Ф. Кони высказанное им в книге “Присяжные заседатели”: “Были между ними решения, не удовлетворяющие строгой юридической логике и формальным определением закона, были и решения, с которыми коронному судье трудно согласиться, но не было таких, которых нельзя было бы понять и объяснить с точки зрения житейской.”[74] .
§ 2. Формирование вопросного листа.
В основу вердикта, выносимого присяжными заседателями, кладутся вопросы, которые были сформулированы председательствующим по делу судьёй с учётом мнения сторон. Вопросы, содержащиеся в вопросном листе, определяют рамки, в пределах которых присяжные выносят своё решение. Присяжные же, согласно ст. 454 УПК РСФСР, должны отвечать на поставленные вопросы односложно “да” или “нет” с обязательным пояснительным словом или словосочетанием, раскрывающим сущность ответа. В условиях, когда основную часть коллегии присяжных заседателей составляют лица, далёкие от правоведения и не имеющие юридического опыта, очень многое зависит от того, в каком порядке и какие вопросы были предложены им на рассмотрение. Некорректно сформулированные вопросы могут значительно повлиять на формирование внутреннего убеждения присяжных заседателей, нарушив принцип свободы внутреннего убеждения, повлиять тем самым на справедливость и законность вынесенного вердикта.
Статья 449 УПК РСФСР определяет, что в суде присяжных по каждому деянию, в совершении которого обвиняется подсудимый, ставятся три основных вопроса: доказано ли, что соответствующее деяние имело место; доказано ли, что данное деяние совершил подсудимый; виновен ли подсудимый в совершении данного деяния. Данная статья, определяя характер вопросов, которые подлежат рассмотрению коллегией присяжных заседателей, содержит два принципиальных альтернативных положения. Согласно ч.1 этой статьи, по каждому деянию, в совершении которого подсудимый обвиняется государственным обвинителем, ставятся с учётом требований ст. 254 УПК РСФСР три
29-04-2015, 04:54