ценного объекта истории и культуры всегда был головной болью для органов охраны памятников.
Кто должен платить за ремонтные работы и эксплуатацию здания? Может ли оно оставаться жилым
домом или должно быть превращено в музей? Ответы на эти вопросы у каждой из сторон свои.
Генеральный директор Центра охраны памятников истории и культуры ГУОП г. Москвы Владимир
Гончар считает, что дом Мельникова не является капитальным зданием – для его строительства
архитектор использовал дешевый кирпич и деревянные перекрытия-фермы. "Несмотря на то что в
1996 году Правительство Москвы провело полную реставрацию объекта и дом был выведен из
аварийного состояния, его дальнейшее сохранение возможно лишь при условии создания в нем музея
с соблюдением особого температурно-влажностного режима", – говорит г-н Гончар. Внучка
архитектора Екатерина Викторовна Мельникова придерживается противоположной точки зрения:
именно потому, что здание ветхое, из него ни в коем случае нельзя делать музей и отдавать на
растерзание посетителям (сейчас, например, Виктор Константинович проводит по дому не более
пяти гостей). "Конечно, мы не против того, чтобы в Москве появился музей архитектора Мельникова,
– говорит внучка мастера. – Разумнее всего было бы выделить под экспозицию отдельное здание
неподалеку от дома, который, естественно, также станет объектом показа, лучшим образцом
творчества зодчего. Все архивы, более 600 чертежей нереализованных проектов архитектора, его
графические и живописные работы мы готовы передать будущему музею безвозмездно. Нам нужны
лишь гарантии того, что он будет создан, то есть готовое помещение. Мы и сам дом готовы оставить и
переехать в другое место, если бы были уверены в том, что Управление охраны памятников сможет
его сохранить. Ведь реставрация 1996 года не была закончена, инженерные коммуникации не сданы,
и вот уже 4 года не можем добиться от города, чтобы нам официально подключили электричество,
телефон, поменяли систему отопления". ГУОП г. Москвы обвинения Мельниковой опровергает,
настаивая на том, что для особняка было сделано все возможное. Но факты остаются фактами: в доме
течет крыша, мокнут фундаменты, появились трещины в стенах, из-за проседания в грунт лопнуло
несколько стекол. Правда, московские органы охраны памятников виноваты в этом лишь косвенно:
допустили строительство огромного кирпичного здания на соседнем участке.
Вообще сегодня дом Мельникова задавлен более поздними и масштабными объектами, так что спасти
его эстетическое восприятие уже не представляется возможным. Так, может, стоит подумать о самом
особняке, остро нуждающемся в помощи?
Copyright © Журнал "Итоги"
E-mail: Itogi@7days
СУДЬБА А крыша течет...
Николай Молок
Собственный дом архитектора Константина Мельникова уже давно мог
бы стать государственным достоянием, но пока остается лишь частной
заботой его жильцов
(Фото: Александр Сорин)
Кривоарбатский переулок, дом 10. Два огромных белых цилиндра,
прислоненных друг к другу. По периметру - шестьдесят небольших
ромбовидных окон, создающих образ улья. На фасаде - гигантское, в несколько
метров окно. Над окном надпись: "Константин Мельников. Архитектор". Самая
знаменитая (даже культовая) постройка 20-х годов в Москве - собственный
дом-мастерская Мельникова.
Частный дом в коллективистской Москве
В 1927 году Константин Мельников получил в Кривоарбатском переулке
участок земли в несколько соток и приступил к строительству собственного
дома-мастерской. Осенью 1929 года семья Мельниковых въехала в новый дом.
Уникально уже то, что в конце 20-х годов, когда в СССР окончательно
победили идеи обобществленного быта и по всей стране строились
дома-коммуны, одному человеку разрешили построить себе дом, пусть
небольшой (общая площадь около 200 кв. м), но частный. Можно предложить
два объяснения. Во-первых, дом Мельникова был образцовым,
экспериментальным. Здесь архитектор апробировал идею круглого дома,
которую затем хотел приспособить для других построек, в том числе и
домов-коммун (сохранилось множество эскизов и набросков). Как врач,
открывший новую вакцину и испытавший ее на себе самом.
(Фото: Александр Сорин)
Во-вторых, в конце 20-х Мельников был одним из самых крупных и
признанных не только в СССР, но и в мире советских архитекторов. Именно в
те годы у него была огромная практика, по его проектам в Москве
одновременно строилось несколько рабочих клубов, гаражей и других зданий.
Именно он был автором павильона СССР на Международной выставке
декоративного искусства в Париже 1925 года, где была предъявлена новая,
авангардная концепция архитектуры и дизайна. Французы были настолько
поражены мельниковским павильоном, что тут же заказали ему проект гаража
для такси в Париже (проект, впрочем, так и остался неосуществленным). В 1933
году персональная выставка Мельникова прошла в рамках знаменитой
Триеннале декоративного искусства и архитектуры в Милане, где участвовали
все мэтры 20-х годов. Мельников был единственным русским. Но представлял
он не СССР, а самого себя, ибо к тому времени на Западе его продолжали
считать корифеем, а у нас он оказался на задворках архитектурного процесса.
В начале 30-х сменилась архитектурная идеология и соответственно стиль.
Сменились и люди, этот стиль воплощавшие. Архитекторов-авангардистов
обвинили в формализме, лишили практики и возможности преподавать. Однако
любопытно, что в архитектурной среде не было ни массовых чисток, ни
расстрелов, никто из крупных мастеров не был посажен. Лишь единичные
случаи: например, посадили Мирона Мержанова, но он был автором дачи
Сталина в Кунцеве. Здания, построенные авангардистами, продолжали стоять,
и ими продолжали пользоваться. Дома, понятное дело, в запасники не
спрячешь, как картины, а снести несколько сотен построек 20-х не решилось
даже советское руководство.
Старые интерьеры дома Мельникова хранят не только архитектурный стиль 20-х годов, но и стиль
жизни того времени. Мастерская архитектора с огромным окном и специально спроектированной
Мельниковым наклонной полочкой. (Фото: Александр Сорин)
Мельников пострадал одним из первых. Ему тоже запретили строить
(собственный дом оказался последним его крупным сооружением) и лишили
преподавания. Он жил почти в полном молчании и безвестности. Два года он
преподавал в Военно-инженерной академии, потом много лет был профессором
Заочного инженерно-строительного института, делал проект окраски корпусов
Московского мясокомбината. В 1972 году (за два года до смерти) он даже
удостоился звания "Заслуженный архитектор РСФСР".
И все это время Мельников продолжал жить в своем доме - факт такой же
невероятный, как и история его "частного" строительства.
Столовая на первом этаже справа от нее за перегородкой кухня, где до сих пор работает вытяжка,
аналогов которой в 20-е годы не было. (Фото: Александр Сорин)
Частный дом в лужковской Москве
Дом Мельникова и сегодня является частной собственностью. В нем живут сын
архитектора, живописец Виктор Мельников, и внучка с мужем. В 1987 году дом
вошел в список памятников архитектуры местного значения и был взят под
охрану государства. Спустя десять лет была проведена научная реставрация
дома, причем по распоряжению мэрии и за счет московского бюджета
(стоимость одних только ремонтно-реставрационных работ составила около 1
млн. 300 тыс. рублей). Заказчиком выступило Управление охраны памятников
Москвы. Летом 1997 года работы были завершены и приняты с оценкой
"отлично" (как написано в акте о приемке от 19 августа).
И все бы хорошо: здание выведено из аварийного состояния и полностью
отреставрировано. Но спустя некоторое время оказалось, что крыша течет,
фундаменты мокнут, межэтажные перекрытия поломаны, оконная замазка
отваливается, краска шелушится, а половые доски и вовсе достались
бракованные. Все это было зафиксировано в протоколе совещания выездной
комиссии (от 11 июня 1999 года), в которую входили московские архитекторы и
реставраторы. Эксперты обратились в Управление охраны памятников с
просьбой "изыскать возможность выполнения работ" и "сообщить о сроках их
проведения".
Дом Мельникова уникален и по своим конструктивным решениям. Полукруглая спальня
разделена ширмами-стенками. (Фото: Александр Сорин)
Несмотря на последовавшие за этим просьбы обитателей дома и бесконечные
письма в разные инстанции, ошибки и недоделки реставраторов так до сих пор
не исправлены, и неизвестно, будут ли исправлены вообще.
Мало того. В последние годы на участке обнаружены провалы земли, а значит, в
один прекрасный день дом может упасть. Тут же на участке проходит так
называемый транзитный трубопровод (то есть проложены трубы, ведущие в
соседние дома), хотя по закону об охране памятников на охраняемой
территории не должно быть коммуникаций, которые не связаны с его
обслуживанием.
А вокруг продолжают строить новые дома. Один из них - совсем близко,
причем его строительство ведется, судя по всему, в нарушение существующих
правил. Строители повысили уровень земли на 70 см, отчего вся вода стекает
под дом Мельникова (отсюда и сырые фундаменты). Мосгосэкспертиза (главная
архитектурная инстанция, проверяющая правильность всех согласований)
утвердила первоначальный проект строящегося дома, но вопрос, как сказали
корреспонденту "Итогов", "так и остался открытым". Строительство
неоднократно пытались приостановить до окончательных согласований. В
последний раз - в начале октября, когда префектура поручила
административно-технической инспекции "Арбат" "осуществить контроль за
приостановкой работ на объекте" до получения решения Мосгосэкспертизы. Но
дом уже построен. Причем получился он на два с половиной метра выше, чем
по проекту, и практически лишил дом Мельникова солнечного света.
Застроенный со всех сторон, он почти все время находится в тени, что влияет
на его "художественное состояние" (это понятие тоже учтено в законе об охране
памятников).
Детские мастерские, разделенные перегородкой. (Фото: Александр Сорин)
Понятно, что эти проблемы касаются не только дома Мельникова, но являются
общегородскими. Но в том, как складывается судьба признанного шедевра в 90-е
годы, можно увидеть отношение московских властей к памятникам истории и
культуры в целом.
Особенно красноречиво письмо от 14 июля сего года, подписанное первым
заместителем начальника московского Управления охраны памятников В. И.
Соколовским (любопытно, что именно он был председателем комиссии по
приемке реставрационных работ). В ответ на просьбу владельцев дома все-таки
заменить пресловутую замазку (объем работ столь велик, что справиться с ним
самостоятельно они не могут - одно многометровое окно и 60 маленьких)
Соколовский пишет: "Замена оконной замазки является эксплуатационной
обязанностью собственника". И по-своему он, конечно, прав - замазывать окна,
а также мыть полы и ввинчивать лампочки, наверное, должны сами жильцы.
Но только речь идет не об обычной квартире, а о доме-музее, охраняемом
государством.
Ванная комната с ванной на позолоченных львиных лапах. (Фото: Александр Сорин)
Частный дом или музей?
В 1977 году в доме Мельникова побывал Микеланджело Антониони. В альбоме,
хранящемся в архиве семьи архитектора, он оставил следующую надпись: "Этот
дом как плод архитектуры будущего - прекрасен. Он нуждается в реставрации и
консервации как музей".
Фактически дом и функционирует как музей. Сюда регулярно приходят
посетители (в основном, конечно, специалисты или иностранные
студенты-архитекторы), и Виктор Мельников водит экскурсии. Однако
музейного статуса дом не имеет.
Владельцы давно готовы передать его государству и превратить в музей. У них
есть, конечно, свои требования. Чтобы Виктор Мельников, который провел
здесь всю жизнь, мог в нем жить. Чтобы другим наследникам были
предоставлены квартиры. Чтобы где-то по-соседству был устроен центр по
изучению творчества Мельникова с депозитарием для проектов
Мельникова-старшего и картин Мельникова-младшего и выставочными
помещениями. Наконец, чтобы государство гарантировало сохранность
мемориальной обстановки дома.
Очевидно, что при желании властей выполнить эти требования несложно. Но,
судя по всему, главным препятствием для чиновников являются именно
жильцы, которые относятся к сохранению дома слишком ревностно. Еще в
ноябре 1998 года начальник Управления охраны памятников Виктор
Булочников в одной из докладных на имя Юрия Лужкова написал: "Обращаю
Ваше внимание, что владелец дома не желает признавать выполнение
реставрационных работ законченным, тем самым оттягивая сроки организации
мемориального музея". Вероятно, властям было бы удобнее, чтобы жильцов в
доме вообще не было. Тогда, возможно, дом Мельникова давно бы стал музеем.
Но только вряд ли сохранился бы до настоящего времени.
На Западе подобные дома-музеи - частные или государственные - существуют в
огромном количестве. Многие старинные французские замки - например,
знаменитый Во-ле-Виконт под Парижем, - до сих пор являясь частной
собственностью, открыты для публики. Культовая постройка французского
модернизма (и в этом смысле почти точный аналог дома Мельникова) - вилла
"Савой", построенная по проекту Ле Корбюзье опять же под Парижем, - была
недавно отреставрирована и превращена в музей. Мемориальные дома-музеи
есть и в Москве (Пушкина, Толстого, Тропинина). Дом Мельникова мог бы стать
таким же. Но он остается частной заботой самих жильцов, у которых нет ни
средств, ни сил, чтобы выполнять свои "эксплуатационные обязанности".
"Супрематическая" печь, сложенная по проекту самого Мельникова. (Фото: Александр Сорин)
Next
Не люблю прямых углов
В пилотном номере нащего журнала доктор биологических наук Василий Филин познакомил читателей с
основами видеоэкологии. В статье "Глаз не любит гомогенного поля" автор, отталкиваясь от анализа нашего
зрительного восприятия окружающей среды, отмечает, что на человека по-разному влияет и архитектура. Она может быть хороша для глаза и дискомфортна. Там, где глазу покойно, приятно, человек чувствует себя
хорошо и, наоборот, зоболевает, если постоянно находится в окружении прямых углов и пространств. Он часто
не находит причин для плохого самочувствия, не подозревая, что кроются они всего-навсего в
противопоказанном глазу видимом мире.
Сегодня Василий Антонович Филин отвечает на вопросы, заданные читателями
после первой публикации.
- На что с точки зрения практической видеоэкологии, следует
прежде всего обратить внимание архитекторам?
Глаз не любит протяженных прямых линий независимо от того, горизонтально
или вертикально они расположены. Прямые линии не нравятся нашим глазам
потому, что в течение двух секунд (этим временем приблизительно измеряется
привычное, как дыхание, автоматическое движение глаза - саккада) мы не
можем найти точки, на которой остановить взор.
Глаз также не любит прямых углов - физически за прямой угол зацепиться сложнее, чем за острый или тупой. В природе ведь нет ни
прямых линий, ни прямых углов. Прямой линии не должно быть особенно вверху постройки. Это прекрасно чувствовал Константин
Мельников, заметив, что архитектура - это игра для глаз.
Есть и психологическая сторона: прямой угол ясен с первого взгляда. В нем нет
тайны, непредсказуемости, допустимых для острого или тупого угла. А
архитектура, на мой взгляд, должна создавать объекты, не в полной мере ясные
с первого взгляда. Поэтому нам и не нравятся многоэтажные здания, где все
ясно с первого с первого впечатления - прямоугольная коробка, прямоугольные
окна, сплошные прямые линии. Все это на большой плоскости создает типичное
агрессивное поле, где глаз не может найти себе точку для фиксации. Здесь нет
характерных для любого уголка природы разнообразия видимых элементов
разной удаленности, толщины, контрастности линий, множества вариантов
острых углов (особенно в гористой местности), богатства красок и меняющихся
силуэтов.
Не должно быть и больших плоскостей. Замечу, что у обычных людей левый и
правый глаз нередко отличаются по остроте зрения. На большой плоскости
проявляются дефекты собственного зрения и затруднена работа бинокулярного
аппарата, т.е. изображение двух глаз невозможно совместить в единый
зрительный образ. А у нас бывает, что из обыкновенного кирпича, так податливого на различные декоративные элементы, строят
голые стены.
- Сейчас многие архитекторы увлечены башенным завершением своих построек - и в гражданском, и в
жилищном строительстве башни и башенки стали чуть ли не модой. Как вы к этому относитесь?
- Великолепно. Это не излишество или, если хотите, необходимое излишество. Это формирование визуальной среды. Это как
содержание кислорода в воздухе.
- Люди жалуются на протяженные подземные переходы, не любят их, чураются. Почему?
Обычно подземные туннели облицовывают кафелем, а это типичная агрессивная поверхность. Может быть, в мясном магазине
кафель и уместен, но не в длинном переходе, где люди заметно ускоряют шаг, стремясь поскорее миновать агрессивное
пространство, кажущееся им непомерно протяженным, быстро, не задумываясь, что он их раздражает, они стараются на него не
смотреть.
Агрессивным становится любое поле, состоящее из большого числа равномерно рассредоточенных по нему одинаковых элементов,
причем степень агрессивности зависит от плотности их расположения. Человек не может выделить здесь одну точку и
зафиксировать на ней свой взгляд. Такое поле возникает на стенах зданий, на которых рассредоточено большое количество
одинаковых окон. Когда горожанин попадает в такую неблагоприятную среду, он невольно спешит миновать ее. Заметьте, что около
таких зданий практически всегда мало людей. И наоборот, в кварталах, где много старинных разнообразных построек с видимыми
элементами декора, создается благоприятная визуальная среда. К сожалению, в Москве, во многих городах России сейчас есть
целые улицы, состоящие из одних агрессивных полей. Любоваться здесь нечем, и человек старается избегать таких улиц.
- А прямоугольная плитка на тротуарах?
- Это также типичная агрессивная поверхность, особенно расчерченная. Она противопоказана пешеходным зонам.
- Но ведь брусчатка
29-04-2015, 00:20