Античная проза

они есть, другие — лучших, более совершенных, третьи — худших. Склонность человека к подражанию Аристотель считает свойством, проявляющимся уже с детства. О врожденном желании подражать говорил и Платон, утверждавший, что литература должна подвергаться строгой цензуре, так как читатели стараются подражать действующим лицам, поэтому они подражают не только добродетелям, но и порокам (Rep. III 8—12). Аристотель не говорит о влиянии мимесиса на воспитание, он только констатирует его существование и дополняет своего учителя, отмечая, что врожденное свойство человека — постоянная жажда знаний, вечное стремление к познанию: "люди... первые познания приобретают путем подражания" (1448b). (Аристотель. Поэтика. / Аристотель. Сочинения в четырех томах. Т. IV. М., 1984, с. 648. Здесь и далее пер. М. Л. Гаспарова). Знание доставляет удовлетворение и удовольствие: "Познавание — приятнейшее дело не только для философов, но равным образом и для прочих людей" (1448b) (Там же, с. 649).

Аристотель не говорит прямо, но, скорее всего, можно полагать, что он говорит о двух видах подражания: о подражании как отражении действительности (когда подражает художник) и о подражании как переживании художественного произведения (когда подражает воспринимающий произведение). И во втором случае философ остается верен своему рационализму: удовлетворение, которое испытывает воспринимающий при переживании художественного произведения он объясняет как удовольствие от получения информации или тренировки интеллекта : "Глядя на изображения, они [прочие люди] радуются, потому что могут при таком созерцании поучаться и рассуждать" (1448b).

По мнению Аристотеля, подражаемая действительность не есть ни природа, ни конкретные люди или события, ни вообще никакая реальная действительность, а некоторая идеальная, обобщенная область. Поэт творчески воссоздает не то, что было или есть, а то, что может произойти по законам необходимости или вероятности (1451b). Искусство отметает все то, что временно, случайно, и подчеркивает постоянные, существенные черты, через обыденную реальность переходя к очищенной форме реальности, отбросившей случайности и противоречия [7, 149—153; 19, 46 sqq., 121 sqq.; 31, 202—210]. Однако эти мысли изложены не во введении, где они были бы более уместны, а включаются в рассуждения Аристотеля о трагедии. Возможно, на самом деле эти положения были заметками на полях, которые издатели позднее вставили в текст [9, 5].

Самый большой раздел составляет обсуждение трагедии (1449b—1458 b). Определяются сущность трагедии и отдельные ее компоненты, даются рекомендации драматургу, исследуется лексика. Сущность трагедии, по мнению Аристотеля, — это подражание действию важному, законченному, имеющему [определенный] объем (1449 b). На трагедию он смотрит как на структуру, слагающуюся из шести элементов: фабулы, характеров, мыслей, сценических действий, языка и музыкальной композиции (1450 а). Лучше всего в "Поэтике" исследованы фабула и язык трагедии.

Главное требование к трагедии, настойчиво повторяемое несколько раз, — единство действия. Объем трагедии должна определять не внешняя продолжительность, а внутренняя логика событий: достаточно такого объема, в котором происходит перипетия — переход от счастья к несчастью или от несчастья к счастью (1451 а). Фабула не должна рассыпаться на множество эпизодов, не скрепленных законами вероятности или необходимости, она должна обнимать одно событие, последовательно начинающееся, развивающееся и завершающееся. События драмы должны быть связаны не с одним действующим лицом, а должны причинно обусловливать одно другое, вытекать одно из другого. Аристотель предлагает устранить из трагедии все, что случайно, необязательно. Хор также должен быть связан с действием трагедии (1456а).

Со времен классицизма "Поэтика" Аристотеля иногда прочитывается невнимательно и утверждается, что философ требовал трех единств: действия, времени и места. На самом деле Аристотель немало говорит только о единстве действия, мельком упоминает о единстве времени, отмечая, что "трагедия обычно старается уложиться в круг одного дня или выходить из него лишь немного" (1449b), и совершенно ничего не говорит о единстве места.

Больше всего перевели бумаги при объяснении упомянутого Аристотелем катарсиса (1449b25). Дело в том, что текст слишком короткий и неясный. Заявляя, что текст трудный, исследователи все же берутся его интерпретировать, объяснять, и сегодня по этому вопросу имеются горы литературы. Еще счастье, что кое-кто в состоянии на свои попытки смотреть иронически, как А. Ф. Лосев, сказавший, что здесь нет ни одного понятного слова, однако он тоже не может устоять перед всеобщим гипнозом [32, 179].

Поскольку объяснения самого Аристотеля нет и никто больше в античной литературе не упоминает катарсис как эстетическое понятие, интерпретации зависят от того, как сегодня читается текст. Можно выделить несколько групп исследователей. Сторонники так называемой медицинской теории объясняют, что зрители трагедии, пережившие стресс (страх или сострадание), испытывают разрядку, облегчение, избавляются от неприятных чувств страха и сострадания [4, 3—52] . С этой теорией в известной степени связана мысль, что Аристотель имел в виду обрядовое, похожее на воздействие мистерий, очищение [2, 281—283; 6, 68—79; 11, 3—112].

Этическую концепцию катарсиса развивал Г. Э. Лессинг [20, 358—401], видевший основную мысль Аристотеля в том, что литература и искусство должны воспитывать зрителей, их порочные склонности направлять в добродетельное русло.

В настоящее время самой распространенной является точка зрения, что, испытывая особо сильное, экстатическое чувство страха, как бы чего-нибудь плохого не случилось с героями трагедии, и сострадая им, зрители вместе с тем очищают эти чувства, очищают свои отупевшие души [7, 215—239].

Некоторые исследователи уверены, что Аристотель имеет в виду не воздействие на зрителей, а структуру трагедии : страх и сострадание он считает структурными элементами трагедии [14, 438—440; 32, 189—206] как и страдание, ошибку, узнавание. Очищение испытывают не зрители (или не только зрители), но и герои трагедии, а также все драматическое целое.

Поразмышляв о трагедии, Аристотель обсуждает языковые вопросы (1456b—1459a) и эпос (1459a—1460b). Опять выставляется требование единого действия, указываются различия между трагедией и эпосом, а также отношение поэтической фантазии к действительности. Затем Аристотель говорит о литературной критике и опять сравнивает трагедию с эпосом.

Аристотель не был абсолютным пионером в области литературной теории: мы уже упоминали, что до него этими вопросами интересовались софисты, некоторые элементы обсуждал Платон, но великий Стагирит обобщил и расширил мысли предтеч, исследовал греческую литературу и сделал свои выводы. Несмотря на наличие неясных мест, несмотря на то, что "Поэтика" "обросла" множеством различных объяснений, главнейшие постулаты этого трактата остаются актуальными.

Список литературы

1. Aly W. Volksmarchen, Sagen und Novelle bei Herodot und seinen Zeitgenossen. Gottingen, 1921.

2. Aristotle. Poetics. Introduction, Commentary and Appendices by D. W. Lucas. Oxford, 1968.

3. Beck I. Die Ringskomposition bei Herodot und ihre Bedeutung fur die Beweistechnik. Hindelsheim — New York, 1971.

4. Bernays J. Zwei Abhandlungen uber die Aristotelische Theorie des Drama. New York, 1970.

5. Bigalke J. Der Einfluss der Rhetorik auf Xenophon. Postberg, 1933.

6. Brunius T. Inspiration and Katharsis. Uppsala, 1966.

7. Butcher S. H. Aristotle’s Theory of Poetry. New York, 1951.

8. Carlier P. Demosthene. Mesnil sur l’Estree, 1990.

9. Christ W. De arte poetica. Lipsiae, 1913.

10. Cobet J. Herodots Exkurse und die Einheit seines Werkes. Wiesbaden, 1971.

11. Croissant J. Aristote et les mystere. Liege-Paris, 1932.

12. Demosthenes. Wege zur Forschung. Darmstadt, 1967.

13. Denniston J. Greek prose. Oxford, 1952.

14. Else G. F. Aristotle’s Poetics. The Argument. Leiden, 1957.

15. Friedlander P. Platon. Eidos. Paideia. Dialogos. Leipzig, 1928.

16. Herodot. Wege zur Forschung. Darmstadt, 1965.

17. Jaeger W. Paideia. Berlin, 1959. I—III.

18. Jaeger W. Die platonische Philosophie als Paideia. — Humanistische Reden und Vortrage. Berlin, 1960.

19. Koller H. Die Mimesis in der Antike. Bern, 1954.

20. Lessing T. E. Hamburgische Dramaturgie. Werke, Berlin und Weimar, 1965, IV.

21. Myres J. Herodotus, the Father of History. Oxford, 1953.

22. Norden E. Die antike Kunstproza. Leipzig-Berlin, 1923, I.

23. Pohlenz M. Herodot der erste Geschichtsschreiber des Abendlandes. Leipzig-Berlin, 1937.

24. Reinhardt K. Platonas Mythen. Bonn, 1927.

25. Schadewaldt W. Die Anfange des Geschtsschreibung bei den Griechen. Frankfurt am Mein, 1990.

26. Stenzel J. Plato der Erzieher. Leipzig, 1928.

27. Thesleff H. Studies in the Styles of Plato. Helsinki, 1967.

28. Wood H. The Histories of Herodotus: formal structure. The Hague, 1972.

29. Гаспаров М. Л. Неполнота и симметрия в "Истории" Геродота. — Вестник древней истории. 1989, N 2, с. 117—122 или: М. Л.   Гаспаров. О поэтах. М., 1997, с. 483 — 489.

30. Доватур А. Повествовательный и научный стиль Геродота. Л., 1957.

31. Лосев А. Ф. История античной эстетики. Софисты. Сократ. Платон. М., 1969.

32. Лосев А. Ф. История античной эстетики. Аристотель и поздняя классика. М., 1975.

33. Лурье С. Геродот. М.—Л., 1947.

34. Платон и его эпоха. М., 1979.

35. Радциг С. И. Демосфен — оратор и политический деятель. — Демосфен. Речи. М., 405—484.

36. Фролов Э. Д. Ксенофонт и его "Киропедия". — Ксенофонт. Киропедия. М., 1976, 243—267.




3-11-2013, 01:39

Страницы: 1 2 3
Разделы сайта