Реферат
На тему:
Политика СССР и Франции в период «странной войны»
В первых числах октября французские войска без боя отступили с германской территории в предполье линии Зигфрида и расположились на оборонительных позициях на франко-германской границе. На фронте установилось полное затишье. Военный корреспондент Р. Доржелес, посетивший французские войска на фронте, писал: «Я был удивлен спокойствием, которое там царило. Артиллеристы, расположившись у Рейна, спокойно глазели на германские поезда с боеприпасами, курсирующие на неприятельском берегу, наши летчики пролетали над дымящимися трубами Саара, не сбрасывая бомб. Очевидно, главная забота высшего командования состояла в том, чтобы не беспокоить противника... Война была действительно «странной», не в смысле забавной, - там, где умирают, нет ничего веселого, а в смысле - необычной, удивительной, особенно в глазах тех, кто участвовал в предыдущей войне».
После крушения Польши на франко-германском фронте возникла действительно необычная ситуация. Германия находилась в состоянии войны с Францией и Англией, но противники не воевали.
Французы называли этот период «странной войной», англичане - «фальшивой войной», а немцы - «сидячей войной».
Причины и сущность «странной войны» нашли различные толкования в зарубежной и отечественной историографии. Большинство отечественных историков считает, что главным фактором, определяющим «странности» странной войны, была политика англо-французских союзников, не желавших вести активные боевые действия и надеявшихся на заключение соглашения с Германией на антисоветской основе. В основе стратегии западных союзников, по мнению советских исследователей, лежала политика, рассчитанная на то, чтобы создать видимость войны с Германией, но не мешать ей в агрессивных действиях против СССР. Политика Франции и Англии в период странной войны квалифицировалась как продолжение позорной мюнхенской.
Подобные мнения разделяют некоторые видные французские историки. Э. Боннефу в «Политической истории Третьей республики» пишет, что отсутствие активных боевых действий на фронте со стороны Франции должны были убедить Гитлера в готовности французов и англичан дать ему свободу экспансии на Востоке.
Такого же мнения придерживался генерал А. Бофр: «...Поскольку мы не будем наступать, мосты для связи с Германией не будут сожжены, и мы могли бы еще предпринять какие-то шаги в зависимости от обстоятельств». Ж.-П. Азема и Н. Винок также считают, что странная война соответствовала мюнхенской политике правительств Франции и Англии и «отвечала настроениям тех, кто не хотел «умирать за Данциг».
Конечно, надо иметь в виду, что как во Франции, так и в Англии имелись политические силы, заинтересованные в соглашении с Гитлером. Однако такие политические деятели не определяли в полной мере политику Парижа и Лондона.
По мнению М.М. Наринского, Париж и Лондон отказались от мюнхенской политики умиротворения и осуществляли политику сдерживания экспансионистских планов Германии. В ходе войны они намеревались силой оружия навязать Гитлеру свой план «урегулирования» в Европе. Безусловно, при этом не исключались различного рода политические комбинации.
Положение, сложившееся на франко-германском фронте в период странной войны не было случайностью. Оно соответствовало военно-политическим расчетам противников. Ныне известно, что как французское командование, так и командование верхмата издали директивы, запрещающие войскам вести активные боевые действия. Естественно, каждая сторона при этом преследовала определенные цели.
Германское командование вело переброску войск из Польши на Западный фронт, активно готовило верхмат к наступлению во Франции. Оперативная пауза в ходе войны была выгодна Германии.
Англо-французские союзники, отказываясь предпринимать наступление против германских армий, считали, что создавшееся положение на франко-германском фронте соответствует их политическим и военно-стратегическим интересам. В соответствии с франко-английским соглашением Великобритания должна была направить во Францию Британский экспедиционный корпус (БЭК). Первые подразделения БЭК прибыли во французский порт Шербур 4 сентября. В дальнейшем на франко-германский фронт было переброшено 12 английских дивизий и два авиационных соединений (всего 500 боевых самолетов).
Политическое и военное руководство Франции, как и Англии, исходили из предположения, что возникшая война примет затяжной характер, станет войной на истощение, исход ее решит превосходство материальных и людских ресурсов англо-французской коалиции. Исходя из этого основного положения своей военной доктрины, англо-французские союзники полагали целесообразным придерживаться на первом этапе войны оборонительной стратегии. Генерал Гамелен в докладе премьер-министру Э.Даладье от 12 октября 1938 г. подчеркнул, что линия Мажино определяет стратегические концепции французского генерального штаба. «Надо, - писал он, - чтобы позади системы фортификационных сооружений Франции могла вести войну, как Англия за Ла Маншем».
Похоже было, что во Франции и в Англии в политических и военных кругах глубоко укоренилось мнение, что в возникшей войне противостоящие армии фатально обречены на бездействие. Линия Мажино непреодолима, и германская армия погубит себя, атакуя французские укрепления. В то же время и французская армия бессильна прорвать линию Зигфрида. В этих условиях активные боевые действия приведут лишь к огромным жертвам наступающей армии, но не принесут победы.
Политическое и военное руководство Франции надеялось одержать победу над Германией. Для этого необходимо, считали французские стратеги, достигнуть ослабления военного потенциала Германии путем блокады, наращивать производство вооружений во Франции и Англии, обеспечить безопасность коммуникаций с заморскими владениями. «Только после этого придет час наступления, - писал А.Мишель, - война будет перенесена в Германию, никто не знает когда, но все в глубине души надеются, что Германия рухнет, сломленная блокадой и воздушными бомбардировками». Тезис о фатальной неизбежности поражения Германии в длительной войне на истощение, безоговорочно принятый в политических и военных инстанциях Франции, стал одним из краеугольных камней для выработки пассивной стратегии выжидания.
Большие надежды французское командование возлагало на другие театры военных действий, в первую очередь в Скандинавии и на Балканах. Создание новых фронтов на севере и юге Европы, по мнению французских военных стратегов, устранило бы опасность германского наступления против Франции.
В наиболее полном виде эти стратегические концепции командования Франции изложены в так называемом плане войны на 1940 г., подготовленном генералом Гамеленом и направленном в правительство 26 февраля 1940 г. Гамелен отмечал, что силы англо-французской коалиции, имеющиеся к весне 1940 г., недостаточны, чтобы взять стратегическую инициативу и начать большое наступление. Наступление германских армий на Северо-Восточном фронте на участке германо-французской границы Гамелен считал неосуществимым, если германское правительство не будет располагать новыми средствами борьбы, способными породить надежды на успех. Более вероятным Гамелен считал попытки германского командования предпринять наступление на флангах через Бельгию или Швейцарию, а также действия на других театрах военных действий: в Скандинавии и на Балканах. Гамелен утверждал, что англо-французские войска достаточно сильны, чтобы отразить наступление германских войск между Рейном и Мозелем и прийти на помощь бельгийской и швейцарской армии. В случае начала военных действий в Скандинавии и на Балканах, Англия и Франция могли бы, по мнению Гамелена, оказать помощь войсками и военной техникой странам, присоединившимся к англо-французской коалиции.
Расчеты французского генерального штаба не были реализованы. Союзникам удалось вовлечь верхмат в операции в Норвегии. Но затяжных сражений на этом новом фронте не было. Союзники потерпели в Норвегии поражение и не сумели предотвратить вторжение германских войск во Францию.
Военно-политическая ситуация странной войны вела к моральной демобилизации населения, к снижению боеспособности французской армии. В «Политической истории Третьей республики» известный французский историк Э. Боннефу писал: «Отказываясь от всякой идеи наступления, генеральный штаб лишил нашу армию возможности действовать, что вело к деморализации войск. Личный состав армии, как и гражданское население, на протяжении нескольких месяцев убеждались в мысли, что столь разрекламированная линия укреплений и воля руководителей избежать побоища прошлой войны устраняют какую-либо угрозу катастрофы. Это бездействие, к сожалению, породило скуку, сомнения и постепенную потерю бдительности».
В самом начале войны правительство приняло решение об эвакуации населения приграничных районов (в том числе Эльзаса и Лотарингии), а также некоторых парижских учреждений и служб, лицеев и музеев столицы и провинции. В долине Луары были реквизированы многие замки и большие особняки. Как всегда, при эвакуации люди, покинувшие свои дома, свое имущество, на новом месте испытывали определенные лишения и трудности. Но скоро французы с удивлением констатировали, что немцы не бомбят города и села, не сбрасывают химические бомбы на мирное население. Глубокое недовольство охватило эвакуированных, которые обвиняли власти во всех грехах и стремились вернуться в родные места. В скором времени чиновники покинули скучную провинцию и возвратились в столицу. В первые же дни войны Париж как бы принял военный вид. Оконные стекла заклеивались полосками бумаги. На улицах было много военных. По свидетельству И.Эренбурга, проститутки поджидали на улицах клиентов, вооруженные противогазами. Но все это скоро всем надоело. Жизнь входила в обычную колею. Известный шансонье Морис Шевалье пел популярную песенку «Париж остается Парижем».
Ограничения почти не коснулись жителей столицы. Карточки на продукты не вводились до февраля 1940 г. Лишь мясо разрешалось продавать только два раза в неделю. Бензин отпускался свободно. Рестораны не испытывали недостатка в клиентах - парижане хорошо зарабатывали и охотно тратили деньги. О гибели Польши, по свидетельству И. Эренбурга, никто не вспоминал. Морис Шевалье в своих песнях прославлял «единство французской нации»:
«Полковник-реакционер из Аксьон франсез.
Майор - умеренный
Капитан - клерикал
А лейтенант - враг священников
Молодые офицеры - ярые социалисты
Сержант - убежденный экстремист
Капрал поддерживает все партии
А солдат 2-го класса - игрок в тотализатор
Но все они прекрасные французы».
Веселые песенки напевали и французские солдаты на позициях: «Гитлер, приходи на линию Мажино
Наши бородачи поджидают тебя. И если тебе невтерпеж, Они надают тебе по заднице. Приходи, Гитлер, на линию Мажино».
Казалось, бодрому настроению французов не будет конца.
Их вера в победу поддерживалась плакатами на стенах, в которых утверждалось: «Мы победим, потому что мы сильнее!».
Отсутствие боевых действий на фронтах подогревало надежды французов, что все «образуется», что «ничего не произойдет». В этой атмосфере в общественном мнении рождались фантастические предположения, что Германия рухнет, не выдержав экономической блокады, что Гитлер «не хочет» отвоевывать Эльзас и Лотарингию, что рейху нужны черноземные земли Украины.
П остепенно официальные сводки в печати «никаких изменений на фронтах» стали восприниматься с некоторым беспокойством. Германские власти предприняли против французского населения подлинную психологическую войну. Радиостанции в Штуттгарте, Саарбрюккене и Франкфурте на средних и коротких волнах вели передачи на французском языке. Некий радиожурналист Фердоне, подвизавшийся в роли обозревателя на одной из радиостанций Германии, стал известен всей Франции. Многие тезисы в выступлении Фердоне находили благожелательный отклик у французских обывателей: виновность Англии, развязавшей эту войну; «Англия готова сражаться до последнего француза»; Англия «хитра и коварна», защищает только свои интересы; «Англия дает технику, но французы должны отдать свои жизни». Столь же упорно в радиопередачах звучали слова о «миролюбии Германии», которая «ничего не имеет против Франции». Масса деталей и фактов, известных французам, создавали у слушателей впечатление достоверности. На позиции французов на фронте немцы сбрасывали листовки, вели передачи по громкоговорителям и по радио. Цель такой пропаганды состояла в том, чтобы подорвать морально-боевой дух французских солдат и офицеров.
Но все же не германская пропаганда, а сама суть странной войны, полное бездействие большой массы войск, сосредоточенной на боевых позициях, определило резкое снижение морально-боевых качеств французской армии. Бездействие на фронте породило среди личного состава французских войск полное непонимание сути происходящих событий, убеждение в бессмысленности «сидеть в окопах», скуку и моральное разложение. Миллионы мобилизованных в армию французов не понимали необходимость лишений и трудностей военного времени, если настоящей войны нет и, как уверяли газеты, никогда не будет. Беспокойство командования вызывал рост пьянства в войсках. В ставку французской армии в апреле 1940 г. был представлен доклад управления военной цензуры. В этом секретном документе говорилось: «...Праздность и скука личного состава в некоторых частях... ведут к возрастающему злоупотреблению алкогольными напитками».
Французское командование вынуждено было принять экстренные меры. Были увеличены до 30 суток отпуска солдатам и унтер-офицерам. Командирам частей рекомендовалось проводить среди личного состава спортивные состязания, организовывать во фронтовом тылу «солдатские очаги». 21 ноября был подписан правительственный декрет о создании в действующей армии особой службы «библиотек, искусства и досуга». 26 февраля был опубликован декрет об отмене косвенного налога на игральные карты, предназначенные для войск на фронте. Местные органы обязаны были содействовать отправке посылок для фронтовиков. Пришлось осуществить и более «действенные меры»: в крупных гарнизонах и на железнодорожных станциях создавались военные вытрезвители. Такими мерами французское командование старалось приостановить разложение личного состава войск, но практически эта задача была невыполнима. Общая обстановка в стране оказала отрицательное влияние на моральное состояние войск. Благодушие и оптимизм первых месяцев «странной войны» шел на убыль. Известный французский дипломат А. Франсуа-Понсе в своих мемуарах писал: «Стали открываться глаза. Перестали верить в абсурдную идею, что союзники одержали верх в результате какого-либо ослабления противника».
Период странной войны характеризовался также ростом социальной напряженности во французском обществе, вызванного репрессиями правительства против коммунистов. Левые силы во Франции оказались в трудном положении. Советско-германский пакт о ненападении от 23 августа 1939 г. и особенно договор между СССР и Германией от 28 сентября дезориентировал общественное мнение Франции, поколебал позиции французской компартии. Отныне французские коммунисты отказались поддерживать правительство Даладье в войне и в начале октября потребовали в парламенте начать мирные переговоры с Германией. Такая позиция ФКП не встретила поддержки народных масс, в том числе и среди рабочих.
Правительство Даладье, используя законы военного времени, обрушило на коммунистов репрессии, решив покончить с ФКП - постоянным противником французской буржуазии. 26 сентября был принят закон о роспуске компартии и других организаций, действовавших под руководством ФКП. 20 января 1940 г. по специальному закону депутаты коммунисты были выведены из состава всех представительных учреждений. Разгрому подверглись профсоюзы, находившиеся под влиянием ФКП. 17 января 1940 г. коммунисты - члены парламента и местных представительных органов были лишены депутатской неприкосновенности. В марте 1940 г., подводя итоги антикоммунистических репрессий, министр внутренних дел Сарро сообщил, что распущено 300 муниципалитетов и 675 общественных организаций, где коммунисты пользовались влиянием, запрещены 2 ежедневные газеты и 159 других изданий, в Париже и провинции проведено 11 тыс. обысков, арестовано 3400 чел.
После заключения советско-германского пакта о ненападении 23 августа 1939 г. и особенно договора о дружбе и границе 28 сентября советско-французские отношения, в первую очередь для Москвы, потеряли свое значение и шли на убыль.
Однако дипломатические отношения между Москвой и Парижем не были прерваны. Советское руководство, заинтересованное в укреплении связей с Германией, занимало по отношению к Франции и Англии почти враждебную позицию, возлагая на них ответственность за развязывание и продолжение начавшейся войны.
Французское правительство проявляло определенную сдержанность и старалось не обострять отношения с СССР. Париж внимательно следил за внешнеполитическим курсом СССР и, в первую очередь, за развитием советско-германских отношений.
Продвижение частей Красной Армии на польской территории и установление по всей линии фронта контакта с германскими войсками настоятельно требовало урегулирования многих вопросов между Москвой и Берлином, между командованием советскими и германскими войсками в Польше. 22 сентября было подписано германо-советское коммюнике, в котором говорилось, что германское правительство и правительство СССР установили демаркационную линию между германской и советской армиями. Демаркационная линия проходила по рекам Писса, Нарев, Буг, Висла и Сан. В этом документе, опубликованном в печати как в СССР, так и в Германии, открыто были определены границы «сферы интересов» СССР и Германии в Польше.
В политических кругах Парижа это сообщение было встречено довольно спокойно и даже по отношению к СССР благожелательно, Я.З.Суриц телеграфировал в Москву, что многие политические деятели Франции считают, что демаркационная линия между советской и германской армиями «крайне выгодна для СССР, это «крупнейшая победа Москвы». Политические обозреватели отмечали, что Москва поставила под контроль советского оружия значительную часть Польши, где проживает 11 млн. населения. Красная Армия создала заслон «на ранее намечавшихся и наиболее вероятных путях гитлеровского наступления против СССР». Некоторые парижские политики полагали, что «СССР действительно и решительно свернул на путь защиты чисто национальных и имперских интересов России». Более того, делался вывод, что в будущем создавшаяся ситуация «может повернуться и своей выгодной стороной для Франции, создав, в частности, более прочную плотину против германизма».
27 сентября в Москву вновь прибыл министр иностранных дел Германии И.Риббентроп, который провел переговоры со Сталиным и Молотовым. На следующий день был подписан советско-германский договор о дружбе и границе, а также секретные приложения к нему. В договоре стороны констатировали распад польского государства и взяли на себя ответственность за проведение в своих «сферах интересов» необходимые государственные переустройства. При определении границ были внесены изменения демаркационной линии, установленной германо-советским соглашением от 22 сентября: территория литовского государства включалась в сферу интересов СССР, а Люблинское воеводство и часть Варшавского воеводства отходили в сферу интересов Германии. Таким образом, районы, где преобладало польское население, отходили к Германии, а граница «сферы интересов» СССР в Польше стала проходить в основном по «линии Керзона» с учетом национального состава населения.
Советско-германский договор от 28 сентября 1939 г. и прилагаемые к нему документы свидетельствовали о
9-09-2015, 02:16