Участие Китая в интеграционных процессах АТР в 1990-е годы

полигоном наиболее успешных испытаний американских рецептов экономического возрождения[17] . Воспринявшая их первой Япония добилась впечатляющих успехов, одновременно продемонстрировав всему миру эффективность политики строгой ориентации на союз с США. За Японией последовали Южная Корея и другие восточноазиатские "тигры"[18] . Парадоксальным образом "экономическое чудо" сочеталось в этих странах с глубинным неприятием американских ценностей. В условиях продолжавшегося американо-советского противоборства это обстоятельство, впрочем, не мешало США сохранять с большинством стран АТР очень тесные связи во всех областях, тем самым привнося в свою внешнюю политику еще больший прагматизм[19] .

Отношения США с союзниками, партнерами и друзьями в АТР постепенно складывались в систему сложной взаимозависимости, определявшейся, с одной стороны, американскими военно-политическими гарантиями безопасности этих стран, с другой - широким торгово-экономическим обменом. Обе составляющие генерировали вполне реальные интересы, которые в сумме обусловливали растущую вовлеченность США в дела региона. Такие отношения, естественно, не были свободны от проблем и противоречий в сфере политики, экономики и общественных настроений.

Завершение холодной войны поставило США перед вопросом о перспективах военных альянсов под их эгидой как в Европе, так и в АТР[20] . В обоих случаях США исходили из безусловной необходимости сохранения всего комплекса союзных связей в качестве ключевого элемента региональной стабильности. Некоторая противоестественность существования военных союзов без четко определенных противников (в частности, договор безопасности был в прошлом однозначно ориентирован на противодействие СССР) преодолевалась путем расширения сферы их применения и функций. В Европе это без особых трудностей вылилось в операции НАТО в бывшей Югославии, в АТР - в совместную декларацию президента США Клинтона и премьер-министра Японии Р. Хасимото (от апреля 1996 г.), подтверждающую роль договора безопасности в поддержании мира и стабильности в АТР, а в сентябре 1997 г. - в совместный документ под названием "Основные направления сотрудничества США и Японии в области обороны". Таким образом, с уходом в прошлое биполярной схемы международных отношений именно в АТР внешняя политика США проходит едва ли не самое сложное испытание на адаптацию к новым условиям[21] .

В целом, однако, в АТР США, видимо, столкнутся с гораздо большими проблемами, чем в Европе. В отличие от последней, в АТР нет многосторонней союзной структуры типа НАТО. Вовлеченность США в обеспечение безопасности в этом регионе реализуется через двусторонние договоры и соглашения с отдельными странами. При этом издавна муссируемые слухи о скором перерастании разрозненных двусторонних договоренностей в более или менее слитную оборонительную систему мало соответствуют реальному положению вещей. В конце концов даже ближайшие союзники США - Япония и Южная Корея - не готовы к военному сотрудничеству между собой[22] .


Глава 2. Роль Китая в интеграционном процессе АТР

2.1 Экономическое и политическое возвышение Китая

Почти все китаеведы, международники, экономисты пишут о неизбежном возвышении КНР. Для одних это возвышение представляется в виде появления экономического гиганта, образующего центр, прежде всего экономической силы. Другие, как С. Хантингтон, усматривают в этом появление цивилизационного анклава или блока, бросающего вызов западной (точнее, американской) цивилизации[23] . Третьи фиксирует геостратегическую значимость китайского центра[24] .

Надо отметить, что все они об этом пишут с тяжелым сердцем как о явлении почти неизбежном и крайне неприятном, рассматривая сильный Китай как дестабилизирующий фактор в системе международных отношений. Мнения, правда, расходятся в том, в какой сфере мировой политики и экономики этот фактор проявит более всего свои негативные качества.

Существует зависимость третьего мира от первого, слабых от сильных, Юга от Севера, Востока от Запада. Теория «взаимозависимости» на базе концепций «открытой экономики» для Запада нужна только для того, чтобы воспрепятствовать созданию самостоятельных экономических блоков, способных бросить вызов их собственным блокам типа НАФТА или ЕС. Немецкий ученый Герд Юнн, имея в виду именно Китай, справедливо пишет: «Чем более блоки становятся объединенными и связанными, тем выше вероятность межблоковых конфликтов»[25] . Как раз, чтобы предотвратить образование китайского блока, многие американские экономисты и настаивают на содействии вовлеченности КНР в различные международные организации с тем, чтобы «повязать» Китай правилами игры этих организаций, которые фактически находятся под контролем ТНК и США[26] .

Тактика «приручения» Китая, следовательно, имеет важную стратегическую цель.

Более серьезный вариант угрозы от возвышения Китая усматривается в формировании китаецентристской культуры, претендующей на цивилизационную миссию мирового масштаба. Дело в том, что до поры до времени китайская культура мало кого интересовала за исключением специалистов по китайской культуре. Например, когда между Пекином и Токио начались перепалки из-за островов Дяоюйдао (Сенкаку), Тайвань и Гонконг уже тогда (с начала 70-х годов) также выступили против Японии. В те годы этот факт просто фиксировался без больших культурологических обобщений[27] . Когда же эта проблема вспыхнула в конце октября 1996 г., причем не по инициативе официального Пекина, а снизу, по «зову души» простых гонконгцев и тайваньцев, поддержанных простыми материковыми китайцами, СМИ всех стран заговорили об общей китайской культуре. Появился даже новый термин - китайство (Chineseness). В своих комментариях, например, «Эйшауик» писала: «Часто, глубоко разделенные политикой и другими каждодневными реалиями, они (потомки дракона), тем не менее, гордятся своей культурной самобытностью как китайцев - наследников одной из старейшей и величайшей цивилизации мира»[28] .

Но это китайство мало кого бы волновало, если бы за общекитайской культурой не стояла объединенная экономическая мощь всех китайцев мира, демонстрирующая не просто динамизм в развитии, но главное - тенденцию к объединению вокруг естественного центра - Пекина.

Обычно за китайством усматривают антизападную или антиамериканскую силу. Не столь однозначны японцы. Хотя в самой Японии есть сторонники объединения со всей Азией, в том числе и с китайцами, там же, что тоже отмечалось, есть и прозападники, и «всемирники» (те, кто хочет дружить со всем миром). Китай их беспокоит не менее чем американцев. «Беспокойство» у некоторых из них выражается в своеобразной форме; в попытках принизить значение китайской цивилизации, и вообще развеять «миф» о наличии азиатской цивилизации. В откровенной форме это было сделано, например, японским драматургом и профессором сравнительных исследований по культуре Восточно-азиатского университета Масакадзу Ямадзаки в статье, опубликованной в американском официозном журнале «Форин Афиерс» (что, кстати, тоже симптоматично). Он считает, что нет никакой восточной цивилизации, а есть национальные культуры типа китайской или японской. В частности, он пишет: «Западная цивилизация доминирует в Европе и в Северной Америке, но Азия знает только индивидуальные национальные и этнические культуры и цивилизации, которые возникли в разных районах региона»[29] . А раз нет восточной цивилизации, то не может быть и никаких столкновений цивилизаций. Главная же мысль автора - подчеркнуть, что китайская цивилизация - это никакая не цивилизация, а всего лишь культура, поскольку цивилизация - явление всемирное, а культура ограничена «семьей, общиной, государством»[30] . От японских профессоров ни раз и ни два приходилось слышать о том, что у Японии, в отличие от «азиатов», под которыми имелись в виду китайцы, свой путь, свое видение мира. Конечно, культура японская отличается от китайской, но японскую культуру, так же как и китайскую, можно также рассматривать как культуру цивилизационного масштаба. Но даже если полностью согласиться с позицией Ямадзаки, то это всего лишь подводит к выводу о том, что в перспективе маячит не только столкновение между китайской и западной культурой, но и между китайской и японской. И кстати, в истории это уже происходило. Японский милитаризм, опираясь на синтоизм как исконно японскую культуру, уже демонстрировал свои попытки удушения китайской культуры. И это хорошо запомнили все китайцы, независимо от того, где они проживают.

Эта не праздная тема, которая стала часто обсуждаться на страницах прессы стран Восточной Азии. Появились предостережения против того, как бы культурная общность «потомков дракона» не переросла в национализм, а через него в панкитайский национализм - то, что по-другому называется шовинизмом. Такая трансформация возможна, считают многие в Азии, исходя из того же «японского опыта». Поначалу «здоровый» национализм дал толчок бурному экономическому развитию, который в свою очередь привел к яматоизму - самосознанию превосходства японцев над всеми азиатами, затем к паняпонизму - идеологии, в соответствии с которой японцы берут на себя миссию защиты всей Азии от «белых», отсюда агрессия, объектами которой оказались как «белые», так и «желтые», и в конце естественный результат - поражение.

Шовинизм - это крайняя форма переоценки достоинств той или иной культуры или нации. С другой стороны, это отражение комплекса неполноценности культуры или нации, поскольку шовинизм навязывает представления о достоинствах, а реальные достоинства не требуют навязывания, они видны невооруженным взглядом. Поэтому шовинизм - это психологическая болезнь. И в то же время шовинизм - это предтеча краха культуры или нации, так как он неадекватно оценивает свою культуру, он неадекватно действует в мировой системе и, следовательно, противоречит реальности, за что реальность наказывает уничтожением шовинизма в лице нации, или даже культуры[31] .

Усиление Китая, очевидно, приведет к новой раскладке геостратегических сил в мире, т. е. к новой структуре международных отношений. К такому повороту событий, считают многие аналитики, необходимо готовиться заранее. Сценариев подготовки к такому ходу событий немало. Один из них, к примеру, предлагает немецкий ученый из Исследовательского института социологии (Кёльн) Эрих Вэеде. Во-первых, он фиксирует нынешнюю однополярность мира, которая, на его взгляд, является неестественным состоянием в мировой политике. Во-вторых, он приходит к выводу, что ни Россия, ни Европа, ни Япония, а только Китай способен бросить вызов «гегемонии США». В-третьих, чтобы противодействовать этому вызову, у Запада «существует только один очевидный выбор: Западный союз, возможно, своего рода Конфедерация между Северной Америкой и Европой. Для этого существует общая культурная основа и общее историческое наследство. Западный или Североатлантический союз, скажем, к 2010 году, сразу же восстановит западное лидерство»[32] . (Про Японию Вэеде почему-то не упомянул) Эта же идея была основной и в статье Хантингтона о «столкновении цивилизаций»[33] .

Если все, что упоминающиеся в западных работах, привести к обобщению, то мы наблюдаем классическое противоречие между надстройкой и базисом. Надстройка остается социалистической, базис «размыт» капитализмом. Дальнейших ход событий может протекать только в следующих направлениях. При сохранении социалистической надстройки базис еще больше капитализируется, что ведет к антагонистическому противоречию, и, следовательно, к взрыву, к коллапсу китайского общества. Другое направление. При сохранении нынешнего многослойного базиса при доминирующем госсекторе (70 %) надстройка начинает «демократизироваться», как и советуют западники. Как следствие, капитализируется (приватизируется) госсектор. Этот вариант ведет также к коллапсу, продемонстрированному опытом России. Именно этот вариант и стимулируется Западом. Третий вариант - это сохранение нынешнего варианта, т.е. сильная социалистическая надстройка, а в условиях присоединения Гонконга и Макао, даже усиление ее социалистичности с точки зрения сдерживания рыночной стихии, которая объективно работает на расслоение населения и территорий на бедных и богатых. В принципе именно этот вариант пока и обеспечивал стабильность и экономический рост Китая. От пропорций в соотношении базиса и надстройки зависит будущее КНР. Пока нынешние руководители могли находить оптимальные пропорции.

Прежние ссылки на официальные лица свидетельствовали только о негативном отношении китайцев к навязыванию «американских ценностей», поскольку за ними слишком обнажено прослеживается политическое давление на Китай. Хотя тема цивилизации выходит на все сферы человеческой деятельности, в том числе, естественно, на политику и экономику, в то же время она имеет и самостоятельное значение.

Вопреки общепринятому мнению на Западе о том, что китайские ученые мыслят одинаково из-за единой социалистической идеологии или из-за принадлежности к одной партии (хотя партий в КНР много), на самом деле это не так. Среди них есть и свои «проамериканцы», «прояпонцы», «прорыночники» и «государственники». И тем не менее они действительно едины, когда речь идет о культуре, о конфуцианстве, и вообще о цивилизациях. В данном случае едины не только они, едины и ученые других восточно-азиатских стран, чья общественная жизнь пропитана конфуцианской системой ценностей.

На это, в частности, указывает директор Института американских исследований Китайской академии общественных наук Ван Дзиси. Профессор Ван вынужден признать, что многие лидеры Восточной Азии, в частности Южной Кореи и Сингапура, заговорили о превосходстве «азиатских ценностей» над западными, и это мнение разделяется учеными в Китая. В то же время, подчеркивает молодой профессор, они не говорят о столкновении цивилизаций, а предпочитают говорить о «сосуществовании» цивилизаций, взаимодополняющих друг друга. Он же считает, что статья Хантингтона как раз носит провокационный характер, поскольку предлагает сплачивание Запада против Азии[34] .

Профессиональный культуролог, профессор Пекинского университета Сю Яньчун четко выделяет разницу между культурой Запада и Китая. Ссылаясь на древнекитайскую литературу, он подчеркивает, что для последней характерна склонность к миру, к мирному решению конфликтов. Запад же, напоминает он, со времен Гомера, наоборот, воспевал героев-воинов, т.е. силу. Разницу между двумя культурами можно представить в формулировке, которую когда-то использовал великий китайский философ Фэн Юлань, а именно: «традиция vs. мощь» («rite vs. might»). Традиция предполагает упорядоченность во вселенной, в то время как мощь - категория Запада - ориентируется на силу, которая всегда права («might is right»). Следовательно, китайская культура более ориентирована на гуманность и мир, западная - на материализм и воинственность[35] .

Любопытна его интерпретация известного библейского высказывания. «Библия говорит: «Делай другим то, что бы ты хотел сделали в отношении тебя». В сборнике конфуцианских изречений эта идея звучит так: «Не делай другим того, что ты не хотел бы получить от других». Хотя эти два высказывания звучат почти одинаково, между ними большая разница, - подчеркивает профессор. - В реальности библейское высказывание означает: «Делай другим то, что ты хочешь получить в ответ», и это объясняет почему Запад столь агрессивен относительно прав человека и свободы. Конфуцианское высказывание, наоборот, означает: «Не навязывай своего другим». Эта философия более толерантна и мирна. Из китайской философии вытекают и известные пять принципов мирного сосуществования, считает профессор. - «Проблема же в том, что Запад пытается навязать свои собственные ценности другим». Так же как и предыдущий профессор, Сю Яньчун считает, что цивилизации должны взаимодополнять друг друга, а не конфликтовать[36] .

Делая выводы мы видим насколько тема возвышения Китая стала актуальна для мирового сообщества. Для анализа такой возможности прибегают ко всем сферам познания, включая вылавливание нюансов в текстах тысячелетней давности.

2.2 Позиция Китая по вопросу безопасности в АТР (АТЭС, АСЕАН)

Хотя в Пекине постоянно говорят о том, что в отличие от Европы Восточная Азия находится в состоянии «мира и стабильности», тем не менее, одновременно указывают на ряд «нестабильных факторов», которые эту ситуацию могут изменить. Список факторов нестабильности почти совпадает с аналогичным списком Токио или Вашингтона, однако интерпретация отличается кардинально.

Среди «факторов» называются следующие[37] :

1) ситуация на Корейском полуострове;

2) обстановка в районе Южно-Китайского моря;

3) гонка вооружений в регионе;

4) комплекс отношений между региональными державами.

Последний пункт, естественно, интерпретируется в противоположном от американо-японского вариантах ключе. В этом списке не фигурирует Россия в качестве «угрозы». Не рассматривает Китай также и проблему Тайваня в контексте общей безопасности в Восточной Азии. Как неоднократно подчеркивалось в Пекине, «Китай категорически против включения Тайваня в систему регионального сотрудничества по безопасности». Напомню, что проблема Тайваня относится к фундаментальному принципу, который не подлежит обсуждению. Для КНР - это чисто внутренняя проблема ее отношений с одной из своих провинций. Общая ситуация в регионе в Пекине видится следующим образом: «Конфликт между США, с одной стороны, и другими азиатско-тихоокеанскими державами, в частности, Россией, Китаем и Японией, является главной угрозой долгосрочной безопасности в регионе». Почему? Потому, что «как единственно оставшаяся сверхдержава в мире США переключают свое внимание с европейского континента на район азиатско-тихоокеанского кольца с целью усилить на него влияние. Несмотря на ослабление национальной мощи, Соединенные Штаты остаются доминирующей силой в делах с другими державами региона, часто навязывая собственную позицию и политику этим государствам. Подобные действия неизбежно вступают в конфликт с этими государствами». Эта точка зрения члена исполкома Китайского центра международных исследований Гуо Чжэньяня отражает официальную позицию Пекина.

Исходя из подобных оценок международной обстановки в регионе, власти перестроили свою военную политику где-то с середины 80-х годов, концептуальные основы которой были заложены в ходе дискуссий внутри Центральной военной комиссии (ЦВК) в мае-июне 1985 г[38] .

В соответствии с новыми представлениями предполагалось сократить НОАК на 1 млн. человек, 11 военных округов довести до 7, традиционную сухопутную армию реорганизовать в армейские группировки, оснащенные танками, артиллерией, спецподразделениями и силами поддержки и т. д. Поскольку новые подходы большее внимание уделяли регионам, граничащим с Китаем, военно-морской флот должен был подвергнуться особенно тщательной модернизации. Как заявлял вице-председатель ЦВК, адмирал Лю Хуацинь, «поскольку стратегическое значение Тихого океана становится все более


9-09-2015, 02:25


Страницы: 1 2 3 4
Разделы сайта