Нет, наша наука - не иллюзия. Но иллюзией было бы верить,
что мы откуда-нибудь могли получить то, чего наука нам дать не может.
(З. Фрейд «Будущее одной иллюзии»)
З игмунд Фрейд родился 6 мая 1856 года в Австрии, во Фрейнберге, в семье мелкого торговца. З. Фрейд рос в семье, в которой религиозные традиции и обычаи уже утратили силу. Его отец придерживался либерально-просветительских взглядов и еще до рождения сына перестал посещать синагогу, а впоследствии и вовсе отказался от культовых и бытовых предписаний иудаизма. З. Фрейд получил типичное для выходца из мелкобуржуазной еврейской семьи образование: частная школа, гимназия, университет.
В гимназические годы мировоззрение З. Фрейда формировалось под влиянием идей европейского рационализма и естественнонаучного эмпиризма. Он свято верил во всемогущество человеческого разума и конечную победу научного мировоззрения. Религия же в его представлении была главным источником человеческих заблуждений, врагом просвещения и прогресса. Изучение естественных наук, несомненно, оказало очень важное влияние на его развитие. Знакомство с теорией эволюции органического мира Чарльза Роберта Дарвина (1809-82), который впервые[1] поставил биологию на вполне научную почву, установив изменяемость видов и преемственность между ними, произвело настоящий переворот в сознании Фрейда.
Фрейд решил посвятить себя науке, по его словам, он испытывал в тот период "непреодолимую потребность разобраться в загадках окружающего мира и по возможности сделать что-либо для их решения". Но осуществлению его честолюбивых замыслов препятствовала государственная политика буржуазной Австро-Венгрии, ограничивавшая сферу деятельности евреев коммерцией, юриспруденцией и медициной. Путь в науку был закрыт, и Фрейд был вынужден выбрать медицину, как область более близкую к естествознанию.
В 1873 году он поступил на медицинский факультет Венского университета и через 8 лет получил степень доктора медицинских наук. Учебные занятия Фрейд совмещал с работой в Институте физиологии при университете, руководимым Эрнстом Брюкке (1819-92.). Сотрудничество с этим выдающимся ученым существенно укрепило научно-рационалистический склад мышления Фрейда и заложило фундамент для дальнейшей научной работы в области материалистической теории неврозов естественнонаучного материализма.
В 1874-1875 гг. он прослушал цикл лекций немецкого философа-идеалиста Франца Брентано (1838-1917). Его учение о психических актах как направленных действиях души, его полемика с английским психиатром Г. Модели по проблемам бессознательного вызвали живой интерес Фрейда.
После 1881 года Фрейд открыл врачебный кабинет и занялся лечением психоневрозов.
В 1885 году, пройдя по конкурсу на место приват-доцента неврологии Венского университета, он получил возможность ехать на стажировку в Париж, во всемирно известную клинику, возглавляемую Жан Мартеном Шарко (1825-93), по мнению которого причины функциональных психических расстройств следует искать не в анатомии, а в психологии. Эта мысль глубоко запала в сознание Фрейда. Через несколько лет, продолжая без особого успеха испытывать различные фармакологические и физиотерапевтические средства лечения больных, Фрейд натолкнулся на книгу, ученика Шарко - доктора И. Бернгейма (1837-1919) "Внушение и его применение в качестве терапии", в которой описывались результаты лечения невротиков методом гипнотического внушения.
В возрасте 36 лет он становится профессором Венского университета и вскоре окончательно встает на путь разработки психоанализа. Его творческую эволюцию в области психоанализа можно условно разделить на три периода:
· ранний период (1895-1905)
· период 1-ой психоаналитической системы (1905-20)
· период 2-ой психоаналитической системы (1920-39)
До самой своей смерти, наступившей в 1939 г., Фрейд занимался активной научной деятельность, опубликовав за это время много научных статей и монографий.
Зигмунд Фрейд не считал себя философом. Однако «сумма психологической информации», собранной им эмпирическим путем, постепенно складывалась в научную дисциплину мировоззренческого характера. Ему казалось, что его открытия приложимы к различным областям общественной жизни – культуре, религии, искусству. Такая экспансия психоаналитического метода уже не обеспечивалась чисто научным мышлением. Фрейд вступал в сферу догадок, предположений, интуиции. Иначе говоря, невольно становился философом.
Задаваясь вопросом о том, что и почему ограничивает человека в проявлении его врожденных биологических инстинктов, Фрейд обращается к истокам культуры, к возникновению религиозных верований. Обнаруженные закономерности влияния внешней среды на мышление, поведение, деятельность человека позволили Фрейду дать свою трактовку таким важнейшим вопросам как генезис и предназначение культуры, соотношение природных и культурных начал в структуре личности, истоки нравственности и т.д.
Понятие «культура» содержит целый комплекс значений, так и не обретших законченного бесспорного определения. Очевидно лишь, что механизм культуры есть путь отвлечения от природы. Чем дальше развивается человечество, тем основательнее его отрыв от органической основы жизни. Таким образом, Фрейд рассматривал культуру в этом узком смысле как систему ограничений и запретов («культурных запретов»), которые вытесняют известные влечения человека в сферу бессознательного, упорядочивают отношения людей между собой, распределяет достигаемые материальные блага. Он видел параллелизм онтогенетического и филогенетического развития и в духовной жизни человека и предполагал, что обратившись к истокам культуры, к анализу ее архаических признаков, можно разглядеть тайну происхождения культуры.
Изучая жизнь племен патриархального уровня развития, еще сохранившихся в Азии, Австралии Африке и Америке, Фрейд сделал поразительное открытие. Оказалось, что во всех этих племенах каким-то поразительным образом действует система нравственных запретов, регламентирующих все важнейшие стороны жизни.
Врожденное бессознательно влечение вызвало грех, который оказался поворотным пунктом в антропогенезе, перводвигателем человеческой истории. Фрейд подчеркивал, что «совесть теперь является душевной наследственной силой, приобретена человечеством в связи с комплексом Эдипа».
Рассмотрим культурно-исторический контекст эдипова комплекса. Эдипов комплекс, в основе которого лежат инцестуозные либидиозные желания, является краеугольным камнем психоаналитической теории. Когда мы говорим "инцестуозные желания" - мы имеем в виду их запретную привлекательность, которая явно прослеживается не только жизни отдельной личности, но также и в культуре. Амбивалентное отношение к инцесту в культуре можно объяснить, рассмотрев эволюцию этого феномена.
Инцест (incestus) по-латыни значит "нечистый" - в смысле "порочный, недозволенный". Это слово у древних римлян обозначало не только инцест в современном смысле (то есть "кровосмешение", сексуальную связь между кровными родственниками), но и вообще всякое прелюбодеяние. В библейских книгах "Левит" и "Второзаконие", где установлены точные и подробные правила сексуального поведения, запрет на инцест не выделяется особо среди запретов на внебрачные и гомосексуальные связи - и то, и другое, и третье карается смертной казнью.
В Европе термин "инцест" был осмыслен как "кровосмешение" достаточно поздно - в христианскую эпоху. Греческое слово haimomixia (эмомиксия), буквальным переводом которого является древнерусское и современное русское "кровосмешение" и немецкое Blutschande - византийского происхождения. У древнегреческих авторов такого слова нет. Кстати, не совсем ясно его происхождение. Слово "кровь" в значении "родословная" существует давно, с классической эпохи (V в до н.э.). Но почему сексуальные связи между близкими родственниками названы "кровосмешением" - непонятно. Возможно, речь идет о некоей метафоре на неясном основании или о т.н. "народной этимологии". В римской (латиноязычной) традиции инцест-кровосмешение также поздно выделился из инцеста-греха, из вообще недозволенного сексуального поведения. Так что инцест был, а специального термина не было. Кстати, для инцестуозного проступка царя Эдипа в трагедии Софокла вообще нет никакого отдельного понятия - это просто "грех".
Первоначально - в самую раннюю эпоху и, очевидно, в эпоху матриархата - вообще не было противопоставления "дозволенных" и "недозволенных" сексуальных связей. Господствовал т.н. "промискуитетный" (неупоpядоченный) брак. Связь между сексуальными отношениями и рождением детей тогда не осознавалась.
Первая ступень на лестнице социального развития - это разделение хозяйственных и религиозных функций между мужчиной и женщиной. Женщина стала хранительницей очага и распорядительницей продовольствия. Можно сказать, что это была первая гендерная революция ("гендер" - социальная и культурная функция пола, своего pода "социокультурный пол") - установление женской власти, матриархата. Женщина-матриарх была жестокой царицей и одновременно жрицей первоначального женского божества. Тогда также не наступило время осознания связи между сексом и деторождением. Мужчины брались матриархальными владычицами для сексуального удовлетворения и, как правило, раз в год приносились в жертву. Родословная в этот период велась, естественно, по материнской линии. Промискуитет (и инцест в том числе) был в порядке вещей. Итак, это мы будем называть примитивным (т.е. первоначальным) инцестом.
Далее наступила новая стадия в социальном развитии человечества. Произошла вторая гендерная революция - установление мужского социального и духовного главенства. Причины этого многообразны - и развитие трудовых навыков, и происшедшее по этой причине усложнение социальной структуры, и сдвиги в религиозном сознании. В это же время, очевидно, и произошло установление когнитивной связи между сексом и рождением ребенка. Все это и привело к патриархату - и, в частности, к родословной по мужской линии. Это важнейшее событие произошло в Европе приблизительно в XIII веке до нашей эры.
В эту эпоху - которая, с некоторыми оговорками, длится и по сей день - началась упорная и жестокая борьба с инцестом.
Но здесь начинается интересная культуpно-истоpическая динамика. Запрет на инцест, как представляется, менее всего связан с безличной, надчеловеческой тенденцией к "улучшению породы". Признать это - значить принять довольно архаичную, почти богословскую точку зрения о некоей целесообразности происходящего в природе и человеческом сообществе. Кроме того, с точки зрения "улучшения породы" инцест, возможно, как раз необходим - как в животном мире, где определенное количество болезненных и слабых "выродков" служит дополнительным регулятором численности и качества популяции.
Гонения на инцест - это, вероятнее всего, гонения победившего патриархата на матриархат и связанный с ним промискуитетный (то есть весьма часто инцестуозный) брак. В некотором смысле это гонения победившей революции на идеи и институты старого режима. Однако всякая революция относится к этим вещам весьма амбивалентно. Институты старого режима оказываются необходимы для придания устойчивости новому порядку (тому есть множество примеров из нашей истории советского периода, когда символы и ритуалы царской России осваивались коммунистической властью: ордена, погоны, присяги, образ жизни правящей верхушки). К этим атрибутам матриархального режима относился и инцест, и не только в силу своей изначальной психологической привлекательности. Инцест оказался необходимым для царей-мужчин, для подтверждения их права на престол. Дело в том, что в период разложения матриархата наследование престола шло по женской линии. Существовали и временные цари (так называемые "цари-жрецы"). Свое царское положение царь-жрец получал потому, что был мужем самой младшей дочери царской семьи. Поэтому, чтобы подтвердить свое положение царя, он должен был вступить в брак со своей дочерью. Таким образом, инцест стал еще и "технологией власти" для царей.
В мифологии инцест стал образом жизни богов. Вся древняя мифология полна инцестуозных и промискуитетных сюжетов. Например, Крон и Рея были братом и сестрой. Их дети Зевс и Гера также поженились. При этом Зевс изнасиловал свою мать Рею. Вся история Зевса - это цепь любовных похождений, также порождающих инцестуозные связи: например, на дочери Зевса Персефоне женился его брат (то есть ее дядя) Гадес. В так называемых "философских мифах", где действуют безличные силы (Ночь, Ветеp, Хаос и т.д.) - инцестуозные связи отмечаются не только между братом и сестрой, матерью и сыном, но и между бабушкой и внуком.
В реальности инцест стал прерогативой царей. В особенности это свойственно египетским фараонам, которые весьма часто женились на сестрах. Династический инцест связан с божественностью, с надчеловеческой особостью власти и личности монарха. Монарху дозволено то, что дозволено только богам и древним властителям. Кроме того, исключительность монарха порождает концепцию равнородного брака . Супруг монарха должен происходить тоже из царского рода. В древнеегипетском случае - из той же самой, единственной в стране царской семьи. Европейские династии Средневековья и Нового времени в итоге породнились и стали представлять собою одну обширную семью. Браки между двоюродными братьями и сестрами, между двоюродными дядьями и племянницами были обычным делом. Не случайно официальным обращением монарха к монарху было и остается "Брат мой". Конец этим близкородственным бракам положила эра республик, общая демократизация всей жизни и десакрализация личности монарха. Английский король Эдуард VIII заплатил за неравнородный брак отречением от престола. Его внучатые племянники женятся на особах некоролевской и даже не очень аристократической крови. Супруг нынешней датской королевы Маргреты II - "человек из народа". В 1945 году император Японии Хирохито объявил, что он - не Сын Неба, а простой смертный; его внук женился на девушке неаристократического происхождения. Однако современные российские монархисты оспаривают право на престол ветви наследников Владимира Кирилловича Романова, потому что считают "неравнородным" его брак с Леонидой Георгиевной, княгиней Багратион-Мухранской. Очевидно, какая-нибудь малокpовная принцесса, продукт вырождения заштатной немецкой династии, устроила бы их больше.
Итак, на смену примитивному, первоначальному инцесту пришел сакральный инцест , символ царственной вседозволенности, символ пренебрежения главным моральным запретом. Такой инцест практиковали римские императоры (особенно популярны в этом смысле Нерон и Калигула). Надо отметить, что биографы, современные этим императорам, осуждали такое поведение - и вместе с тем упоенно его описывали, как описывали и прочие императорские распутства.
Наиболее яркие и вместе с тем концептуальные описания "сакрального инцеста" (равно как и "сакрального промискуитета") мы видим в книгах маркиза де Сада. Интересна смысловая двойственность инцеста у маркиза де Сада. С одной стороны, носители инцестуозно-промискуитетной активности - это люди, стоящие над моралью. Циники, убийцы, сластолюбцы, насильники и растлители малолетних - это "люди как боги", чуждые любых ограничений и служащие только влечениям своего тела, которое, по маркизу де Саду, выше души, как Природа выше Закона. Таким образом, это цари в предельном субъективно-позитивном смысле. Но тут есть и вторая сторона дела. Маркиз де Сад, как известно, был революционером и даже революционным активистом в эпоху Великой революции 1789-94 гг. Народное сознание - особенно в революционные эпохи - приписывало свергаемой элите все и всяческие пороки и грехи. Поэтому герои маркиза де Сада (а все его "садисты" - аристократы) - это цари в предельном объективно-негативном смысле. Но двойственность оценки людей, имеющих безраздельную власть над телами других людей и над моралью общества, делает их одновременно и явно отвратительными, и тайно привлекательными.
Итак, инцест является одновременно пугающим и притягательным Также отвратительно-привлекательным является и промискуитет как контекст, в котором инцест становится естественным.
Страх перед инцестом в произведениях искусства становится страхом перед судьбой. Тут надо вспомнить трагедию об Эдипе, где его грех был осуществлением предсказания, был роком - и только, а не проявлением его свободной (допустим даже, преступной) воли. Страх перед инцестом как судьбой читается, напpимеp, в рассказе Мопассана "Фpансуаза", который в России широко известен в пересказе Льва Толстого, а также в романе Макса Фриша "Homo Фабер".
Но вместе с тем в художественной литературе прослеживаются феномены привлекательности инцеста. Чаще всего это квази-инцест и промискуитет (еще раз подчеркну, что промискуитет привлекателен как "оправдательный контекст" для инцеста). Под квази-инцестом имеется в виду одновременная связь с матерью и дочерью или отцом и сыном (либо как с любовницами/любовниками, либо с женой/мужем и тещей/тестем), с сестрами или братьями (либо как с любовницами/любовниками, либо с женой/мужем и свояченицей/деверем). Так называемое "снохачество" является трансформацией инцеста, равно как и связь с падчерицей и пасынком.
Описанная в трагедии Евpипида "Федpа" любовь царицы Федpы к своему пасынку Ипполиту традиционно pассматpивается как инцест. Существует даже выражение "комплекс Федpы", то есть сексуальное влечение матери к сыну. Но, как указывалось выше, в классической Греции не было специального понятия для инцеста в современном смысле. В трагедии Евpипида поступок Федpы осуждается как вообще греховный, как всякое прелюбодеяние.
От промискуитета квази-инцест отличается наличием кровно-родственных связей с одной партнерской стороны. Ступень от квази-инцеста к собственно промискуитету - это "любовь втроем" или "любовь вчетвером". Известна картина немецкого художника Филиппа Рунге (1777-1810) под названием "Мы втроем" (1805), изображающая женщину, которую обнимают двое мужчин. Считается, что это автобиографичная картина. Известно много подобных случаев в художественной среде - например, жизнь Маяковского в семье Осипа и Лили Бpиков.
Но чистый пpомискуитет связан с инцестом как культурным мотивом лишь тогда, когда круг сексуальных связей ограничен сообществом более или менее близких людей, вследствие чего все тайные связи легко могут стать явными - таким образом реализуется их запретная привлекательность. Иначе речь пойдет о феномене Дон-Жуана, где на первый план выходят нарушения в доэдиповом периоде развития (несфоpмиpованность постоянного либидинозного объекта).
Квази-инцестуозные и собственно промискуитетные мотивы обуславливают глубинную привлекательность т.н. "мыльных опер" в латиноамериканском варианте. Там все оказываются "тайными родственниками" друг друга - авторы умело балансируют на грани инцеста как такового. Мистико-инцестуозные мотивы используются в кино и литературе ужасов: всевозможные вампиры и оборотни часто находятся друг другом в инцестуозной связи. В повести Гоголя "Страшная месть" колдун принуждает к сексуальной связи свою дочь.
Сейчас мир постепенно вступает в третью гендерную революцию
, то есть в эпоху становления социального и духовного равноправия мужчин и женщин. Трудно предположить, что инцест будет столь же приемлем, сколь и в эпоху гендерного безразличия, предшествовавшего матриархату. Однако не исключено, что промискуитетные и квази-инцестуозные формы, равно как и другие "неортодоксальные" формы сексуального поведения, станут восприниматься более терпимо, чем
9-09-2015, 17:37