О русской дружбе

Культ мужской дружбы — характерное явление русской культуры на всем протяжении ее истории. Краткий исторический анализ известного психолога: от былинных богатырей, Пушкина, Белинского и Толстого до коллективизма, коммуналок и дружбы шестидесятников.

Игорь Семенович Кон, академик Российской академии образования

Культ мужской дружбы — характерное явление русской культуры на всем протяжении ее истории. Однако содержание канона дружбы исторически изменялось.

Былинные богатыри и побратимы

Древнейший образ дружбы в русской литературе — побратимство, «крестовое братство» былинных богатырей.

В «названное» или «крестовое» братство (обряд скреплялся обменом нательными крестами) вступают практически все былинные богатыри. «Крестовое» братство ставилось выше всех прочих отношений, даже кровного родства.

Побратимы принимают обет взаимного послушания, но, как правило, один из побратимов считался старшим: Илья Муромец старше Добрыни Никитича, Добрыня старше Алеши Поповича, а при встрече со Святогором сам Илья становится его младшим братом. С побратимством был связан также ряд брачных запретов: вдова богатыря не может выйти замуж за «крестового брата» покойного мужа, мужчина не может жениться на своей «крестной сестре» и т. д.

Этот институт не был исключительно мужским. В некоторых деревнях наряду с побратимством существовало и «посестримство», хотя в отличие от мужского братания, отношения посестрия распространялись только на непосредственных участниц, т. е. их мужья и дети не считались родными.

Романтическая дружба. Пушкин и его круг

Настоящий культ интимной дружбы в России, как и в Европе, появляется вместе с романтизмом. Почти все хрестоматийные образцы дружбы в русской литературе и жизни первой половины XIX в. (лицейские дружбы А. С. Пушкина, дружба А. И. Герцена и Н. П. Огарева, взаимоотношения В. Г. Белинского и М. А. Бакунина и т. д.) имели отчетливо романтический характер. При этом нормативный канон дружбы и индивидуальные переживания сплошь и рядом переплетаются, накладываются друг на друга.

Эволюция романтического канона дружбы особенно наглядно выступает в творчестве и биографии А. С. Пушкина. Тема дружбы всегда занимала важное место в творчестве поэта, но на разных этапах его жизни и творческого пути она звучит по-разному.

В произведениях лицейского периода (например, в стихотворении «Друзьям») дружба описывается преимущественно в анакреонтовских тонах бесшабашного группового веселья, перемежающегося настроениями элегической тоски и грусти.

Однако, как подметила Лидия Гинзбург, личная преданность и верность дружбе сочетаются у людей пушкинского поколения с определенной внутренней закрытостью. Их интимная жизнь «не открывалась ни дружеской беседе, ни письмам и дневникам (чему свидетельством дневники Пушкина, записные книжки Вяземского и проч.).

Белинский и Бакунин

Юные аристократы пушкинской поры умели владеть собой и держать на почтительном расстоянии даже самых близких людей, полагая в этом один из признаков своего дворянского достоинства. Жить по принципу «душа нараспашку» позволялось только в ранней юности, да и то не всегда. Напротив, юные разночинцы, попадая в чуждую им городскую среду, жестоко страдали от застенчивости и неумения держаться, испытывали особенно сильную потребность в человеческом тепле и самораскрытии.

Немаловажную роль играли в этом трудности психосексуального характера. Как пишет американский историк Джеймс Биллингтон, «страсть к идеям и развитие психологических комплексов вокруг некоторых имен и понятий, вообще типичные для европейского романтизма, в России были доведены до крайности. В русской привязанности этого периода к классической древности и к сублимации сексуальности в творческой деятельности было нечто нездорово-одержимое. Кажется, что удивительные и оригинальные творческие жизни Бакунина и Гоголя были в какой-то степени компенсацией их сексуального бессилия. В эгоцентрическом мире русского романтизма было вообще мало места для женщин. Одинокие размышления облегчались главным образом исключительно мужским товариществом в ложе или кружке. От Сковороды до Бакунина видны сильные намеки на гомосексуальность, хотя, по-видимому, сублимированного, платонического сорта».

Однако «пережимать» этот мотив, как делают некоторые авторы, не следует. Нередко за любовными излияниями, обращенными к другу, стоит не столько гомоэротизм, сколько общая сексуальная нереализованность.

Образ юношеской дружбы у Толстого

Тема дружбы очень важна и для Льва Толстого. Толстовское описание юношеской дружбы Николая Иртеньева и Дмитрия Нехлюдова по своей психологической точности абсолютно безупречно. Герою «Юности» «невольно хочется пробежать скорее пустыню отрочества и достигнуть той счастливой поры, когда снова истинно нежное, благородное чувство дружбы ярким светом озарило конец этого возраста и положило начало новой, исполненной прелести и поэзии, поре юности».

Дружба с Дмитрием Нехлюдовым, «чудесным Митей», не только открыла 15-летнему мальчику «новый взгляд на жизнь, ее цель и отношения», но и явилась символическим рубежом начала юности. Дружба эта исключительно нежна, поэтична, скреплена пактом откровенности — «признаваться во всем друг другу», а чтобы не бояться посторонних (оба стыдливы и застенчивы), «никогда ни с кем и ничего не говорить друг о друге». Юноши действительно говорят обо всем и больше всего о самих себе, своих чувствах и переживаниях.

Безусловно, за толстовскими образами юношеской дружбы отчасти стоят собственные неосознанные гомоэротические переживания писателя. Но, каковы бы ни были экзистенциальные истоки его художественной интуиции, созданный Толстым образ юношеской дружбы оказал сильное влияние как на русскую литературу, так и на массовую психологию.

Советский канон дружбы

Как изменился российский канон дружбы и реальные межличностные отношения в советские времена?

Чтобы разобраться в этом вопросе, необходимо представить себе соотношение: 1) официальных идеологических позиций, сформулированных в партийных документах; 2) культурно-нравственного канона дружбы, воплощенного в литературе и искусстве, и 3) повседневных реалий и норм человеческого общения. Эти моменты взаимосвязанны, но не тождественны, и содержание их в ходе советской истории менялось.

Важнейший принцип коммунистической идеологии — коллективизм, провозглашающий примат общественных (прежде всего — государственных) интересов над личными. Этот принцип действует как на макро-, так и на микросоциальном уровне. В соответствии с этим одной из главных социально-нравственных ценностей признается товарищество, то есть «отношения между людьми, основанные на общности их интересов, проявляющиеся во взаимной помощи и солидарности, уважении и доверии, доброжелательстве и симпатии» (Словарь по этике, 1983). За более индивидуальной и избирательной дружбой также признавалось право на существование, но подчеркивалось, что социально-нравственная ценность любой конкретной дружбы «определяется ее общественной направленностью».

В «Моральном кодексе строителя коммунизма» (1961) сближение категорий «товарищества» и «дружбы» вылилось в казенную формулу «Человек человеку друг, товарищ и брат».

Однако ахиллесовой пятой советской идеологии было то, что провозглашаемые ею принципы абсолютно не соответствовали реальным взаимоотношениям людей. Выдать обязательное подчинение групповой дисциплине за добровольное включение индивида в социум или коллектив по формуле «коллектив всегда прав» было сравнительно нетрудно. Но дружба, как и индивидуальность, неизбежно «выламывается» из любой системы групповой солидарности. В этом смысле она всегда была «подрывной» силой.

Молодым красногвардейцам эпохи Николая Островского было нетрудно усвоить мысль, что классовая солидарность важнее любых личных привязанностей и что друг, идеи которого расходятся с волей партии, становится врагом и подлежит уничтожению. Враг партии или народа не может быть моим другом!

Но по мере утверждения тоталитарного строя число врагов народа неуклонно возрастало. В годы массовых сталинских репрессий почти каждому человеку приходилось выбирать между политической лояльностью, групповой принадлежностью (товариществом) и долгом дружбы. Люди решали этот вопрос по-разному. Одни сохраняли верность своим близким, другие (большинство) отворачивались от них и даже становились в ряды их гонителей.

Коллективизм или конформизм?

Помимо воздействия массовой пропаганды, этому способствовали страх и внутренние, психологические механизмы конформности. Массовый конформизм, на котором держалась советская система, подрывает глубинные психологические и нравственные основы индивидуальной дружбы, но одновременно повышает ее социально-нравственную ценность.

На разных этапах развития советского общества на первый план выступали разные аспекты дружбы.

Громадный подъем чувства дружбы, если так можно выразиться, произошел в годы Великой Отечественной войны. Воинское товарищество было действительно братством — один за всех и все за одного. Для людей, прошедших войну, солдатская дружба навсегда остается эталоном идеальных человеческих отношений. Именно потому, что солдатская жизнь предельно деиндивидуализирована, война порождает исключительно острое чувство индивидуальности.

Окопная дружба становится нравственным эталоном, камертоном, по которому оценивается действительность и с которым она никакого сравнения не выдерживает. Социальное неравенство и всесилие партократии, которых до и во время войны не замечали, в послевоенные годы становятся все более кричащими, подрывая иллюзию всеобщего товарищества. Более того, оказалось, что при столкновении с коррумпированной бюрократией пасует даже проверенная кровью фронтовая дружба.

Общежития и коммуналки

Существенные сдвиги происходили и в быту. Поскольку процессы урбанизации протекали в СССР медленнее, чем на Западе, советская ментальность дольше оставалась относительно патриархальной. Вчерашние крестьяне пытались и в городе воспроизводить стиль деревенской жизни. Этому способствовала пространственная скученность. Значительная часть населения многие годы жила в общежитиях, а еще большая — в коммунальных квартирах. Складывавшиеся в них бытовые отношения отнюдь не всегда были дружественными, но порой они создавали иллюзию тепла и человечности.

Однако преимущества бытового коллективизма оказались иллюзорными. Начатое при Хрущеве расселение коммуналок способствовало приватизации повседневной жизни. В отличие от коммуналок, где тесное общение с соседями было неизбежным и принудительным, обитатели отдельных квартир для установления контакта с соседями должны были приложить усилия. Это порождало психологические проблемы двоякого рода. Некоторые люди чувствовали себя в новых условиях одинокими. В советской прессе появилась даже ностальгия по коммуналкам, но обратно в них почти никто не переезжал (как и в деревню, в которой также видели воплощение нравственной чистоты и слияния с природой). Другие люди, напротив, намучавшись в прошлой жизни, не желали иметь никаких контактов и с новыми соседями. Однако очень быстро выяснилось, что добровольное общение, свободное от бытовых дрязг и конфликтов, делает жизнь более комфортной и вызывает больше положительных эмоций, чем отрицательных.

Об этом говорят не только личные воспоминания, но и сухие социологические данные. В 1973 г., через 5 лет после заселения нового микрорайона Москвы почти 2/3 его жителей еще не имели личных контактов с соседями. В 1979 г., при опросе жителей сходного московского микрорайона, доля жителей, не имеющих никаких контактов с соседями, уменьшилась до 30%, а число имеющих дружеские отношения с соседями выросло с 40 до 66%.

В том же направлении изменялись и социальные установки. В 1973 г. за развитие тесных дружеских связей с соседями высказались только 33% опрошенных, а в 1979 г. — 47,4%; за взаимопомощь и совместную общественную деятельность, но без личных отношений в 1973 г. высказались 55%, в 1979 — 41,4%, а против всяких контактов с соседями — соответственно 23 и 8,2%.

Совершенно очевидно, что люди стремились не к самоизоляции, а к персонализации своего жизненного пространства и отношений с окружающими.

Дружба шестидесятников

Один из важнейших социально-психологических процессов 1960-1970-х гг., обусловленный разочарованием молодежи в официальной идеологии, — деполитизация и деидеологизация понятия дружбы и «перемещение» ее из сферы официального политического и делового «товарищества» в сферу интимной, частной жизни.

Центр дружеских связей перемещается из политических и трудовых структур в туристические походы, альпинизм, романтику дальних странствий.

Коллективизм студенческих стройотрядов и романтический культ дружбы позволял советским людям чувствовать себя менее одинокими, чем их западные ровесники. В 1970-х гг. 2/3 ответивших на социологическую анкету американцев сказали, что они «часто» или «иногда» чувствуют себя одинокими. В девяти странах Западной Европы на сходный вопрос аналогичным образом ответили свыше трети опрошенных. Советские люди испытывали это чувство значительно реже. Правда, их об этом не спрашивали, да и признаваться в одиночестве было стыдно. Советский человек должен был всегда находиться в коллективе и был обязан быть счастливым, а если это у кого-то не получалось, то исключительно по его собственной вине.

Сохранится ли «русская дружба»?

Распад Советского Союза и переход к дикому капитализму повлиял и на характер межличностных отношений. Однозначно оценить эти сдвиги невозможно, да и эмпирических данных для этого недостаточно, но некоторые тенденции кажутся очевидными.

Прежде всего, общение между людьми стало менее интенсивным. Опрос, проведенный ВЦИОМ в 1992 г., показал, что 41% опрошенных стали реже встречаться с родными и 49% — с друзьями, 30% стали реже общаться с родными и друзьями по телефону, а 40% стали реже переписываться.

Атомизация общества и усиление социального неравенства способствовали росту чувства одиночества и недоверия к людям. Дефолт 1998 г. усилил эти настроения. В 1994 г. 42% людей, опрошенных ВЦИОМ, сказали, что у них «много близких, надежных друзей», а в 1999 г. так ответили только 13% (в основном молодые люди); 74% респондентов сказали, что могут вполне доверять только одному-двум близким людям.

Ценностные ориентации россиян глубоко противоречивы. На уровне общих деклараций массовый респондент в 1994 г., как и в советское время, выражал «лояльность коллективу — этой первичной ячейке принудительного и двусмысленного единомыслия». 59% опрошенных целиком или в основном согласны с тем, что «в России люди привыкли относиться друг к другу по-свойски, не думая о выгоде» (против — ровно вдвое меньше, 30%). Почти столько же (58 против 22%) соглашается с тем, что «у нас привыкли делать все сообща, а потому не терпят тех, кто ставит себя выше коллектива».

Но стоит только поставить вопрос более конфликтно и личностно, как картина меняется. «Только 20% полагает, что человек "должен поступать так, как решило большинство" даже вопреки собственному мнению; для 56% более близка другая точка зрения — "человек волен думать и действовать, как он сам считает правильным". Демонстративный коллективизм уступает место декларативному индивидуализму».

Еще более индивидуалистично настроена молодежь. Отвечая на вопрос, какие качества им присущи, 15-29-летние россияне в 1999 г. поставили коллективизм на последнее (7-е) место. Его признали характерным для себя только 24,8% опрошенных. Даже меньше, чем «бескорыстие» и «законопослушание», которым наша молодежь никогда не отличалась. Разумеется, эти самохарактеристики нельзя понимать буквально, они отражают скорее притязания, чем констатацию факта. Тем не менее они характерны.

Социальное и имущественное расслоение умножает социально-психологические барьеры не только между богатыми и бедными, но и между Я и Другими вообще. Порождаемые неустойчивостью социального бытия равнодушие и холодность распространяются и на отношения человека к тем, кого он называет своими друзьями. Однако этот процесс отнюдь не линейный. В системе важнейших жизненных ценностей современной российской молодежи дружеское общение занимает одно из первых мест.

Не обошла влиянием институт дружбы и всеобщая криминализация страны. Не случайно одним из самых популярных кинематографических образов мужской дружбы стало воровское братство. Слово «братки» сейчас употребляется едва ли не чаще, чем «друзья» и «товарищи».

В том, что привычный канон «русской дружбы» меняется в том же направлении, что и на Западе, нет ничего катастрофического. Глобализация мира не лишает его многогранности и многоцветности. США, Германия и Япония — страны с развитой рыночной экономикой, тем не менее национальные культуры общения у них разные. Темпераментные итальянцы дружат и общаются совсем не так, как англосаксы. Не утратит своей самобытности и русская дружба. Только обсуждать это лучше не с похмелья и не в шовинистическом угаре.