А.А. Борисова
Общепризнанным в классификации методов исследования является то, что все методы делятся на теоретические и эмпирические.
Одним из теоретических методов исследования является метод изучения документации.
Документацией в социологии называют любую информацию, фиксированную в печатном или рукописном тексте, на магнитной ленте, фото или киноплёнке.
В зависимости от статуса документального источника выделяют документы официальные и неофициальные.
К официальным документам относятся правительственные материалы, постановления, коммюнике, стенограммы официальных заседаний, данные государственной статистики и т.п.
К неофициальным – многие личные материалы, а также составленные частными гражданами безличные документы (например, статистические, обобщения на основе собственных наблюдений).
Особую группу документов образуют многочисленные материалы средств массовой информации: газет, журналов, радио, телевидения, кино, а также художественная литература.
Психологов, пользующихся методом анализа художественной литературы, в нашей стране немного. Самым известным является Иван Владимирович Страхов. По художественным произведениям Л.Н. Толстого он изучал внутреннюю речь, язык чувств, сущность сновидений, характеры и многое другое. За свой труд по изучению литературного творчества Л.Н. Толстого И.В. Страхов был включён в серию издания избранных психологических трудов “Психологи отечества” в 70 томах.
К сожалению, в настоящее время художественная литература почти не используется психологами как метод изучения документации.
Между тем, ещё Г.В. Плеханов указывал на непосредственную связь искусства с психологией, говоря о том, что нередко художники постигают истину интуитивно гораздо раньше, чем учёные дойдут до неё путём доказательств [2].
Задачами настоящей статьи являются: 1. Показать на конкретных примерах, что подлинно художественная литература является неисчерпаемым источником гипотез для психологических исследований, что на многие психологические феномены писатели указали гораздо раньше, чем психологи-исследователи обратились к их экспериментальному изучению. 2. Художественная литература является мощным средством формирования личности.
Необходимым условием использования указанных выше возможностей художественной литературы является безусловное знание последней. К сожалению, для многих педагогов названное условие является серьёзным барьером в использовании художественной литературы как средства воспитания. В качестве доказательства приведу факты из личной практики, которые отнюдь не единичны.
Ситуация защиты дипломной работы. Дипломник говорит о необходимости экологического воспитания и в контексте выступления цитирует И.С. Тургенева, где его герой утверждает, что природа не храм, а мастерская, и человек в ней работник! Вижу, что студент не совсем понимает, то что говорит. Тема дипломной работы требует почти противоположной по содержанию цитаты, где бы говорилось, что пора относиться к природе, как к храму. Прошу назвать автора цитаты. И что же? Не моргнув глазом, выпускник отвечает: “Емельян Ярославский”. А ведь роман “Отцы и дети” Тургенева является программным произведением школьного курса литературы! Другой пример. Семинарское занятие по нравственному воспитанию.
Предлагаю для размышления студентам ситуацию из романа Е.А. Евтушенко “Ягодные места”. Суть ситуации. Главный герой романа Виктор Петрович Коломейцев, начальник геолого-разведочной экспедиции, спорит с участником экспедиции Борисом Абрамовичем Бурштейном о том, можно ли представить себе князя Мышкина, искусанного мошкарой, с рюкзаком, полным образцов, набившим до крови его спину. Коломейцев этого представить не может, а Бурштейн может и своё мнение отстаивает так: “Он бы выдержал. И его проповеди нам бы пригодилось. Проповедь – это тоже действие. Если бы это зависело от меня, я бы везде, и в нашей экспедиции тоже, ввёл должность человека, перед которым стыдно. “А я бы ввёл должность человека, которого боятся”, – ответил Коломейцев. Бурштейн настаивает на своём и аргументирует своё мнение так: “Между стыдом и страхом огромная пропасть.
Стыд учит мыслить, а страх отучивает”.
Предложив эту ситуацию для размышления, задаю вопрос: “Чью точку зрения Вы поддерживаете?” В ответ – тишина. Жду. Шушуканье и снова тишина. Через несколько минут спрашиваю, что означает это молчание? Встаёт староста и отвечает, обращаясь ко мне: “Мы не знаем, кто такой князь Мышкин”.
Будущие учителя не знают Достоевского, которого знает весь мир, о котором Генри Миллер в своём романе “Тропик рака” писал, что Достоевский – это сумма всех тех противоречий, которые или парализуют человека, или ведут его к вершинам. Для Достоевского не было ни слишком низкого, ни слишком высокого. Он прошёл весь путь – от пропасти к звёздам. И как жаль, что мы никогда уже не увидим этого человека, сумевшего дойти до самой сердцевины тайны и вспышками своего таланта осветившего глубину и огромность тьмы.
Как же мало мы продвинулись в культуре чтения художественной литературы за полвека! Об этом можно судить по следующему факту. Учительница Н.
Долинина начала работать в начале пятидесятых годов, окончив Ленинградский университет. О своих первых шагах на этом поприще она рассказала в журнале “Нева”, No 1, 1988. Воспользуюсь фрагментом её рассказа, который поможет ощутить убогость эстетически не воспитанных людей и понять, что опоздание в деле привития художественного вкуса детям очень нежелательно. “Мы читали, – пишет Н. Долинина, – стихотворение Пушкина “Пророк”. Я старательно объясняла каждую строчку, потом, ещё раз с упоением прочла: Духовной жаждою томим, В пустыне мрачной я влачился, – И шестикрылый серафим На перепутье мне явился… Потом вызвала ученицу, чтобы она рассказала о своём восприятии стихотворения. Ученица начала так: “Пушкин шатался по пустыне и на путях встретил Симферополя…” Класс не (выделено автором – А.Б.) грохнул от смеха. Никто в классе не заметил, не почувствовал ничего особенного в её словах. Мне захотелось повеситься тут же, не выходя в коридор”. Мне представляется, что она повесилась бы на самом деле, услышав как уверенно выпускник педуниверстета приписывает известнейшую цитату Тургенева Емельяну Ярославскому.
Художественная литература имеет не только огромный воспитательный потенциал, она содержит массу идей для научных психологических исследований.
Многие психологические феномены были описаны в художественной литературе раньше, чем стали предметом психологических исследований. К примеру.
Впервые в психологической науке деление способностей на природные и духовные осуществил В.Д. Шадриков [8]. Природные способности, по его мысли, это способности действия, а духовные – способности поступка. Духовное поведение, по мысли учёного, безгрешно и добродетельно. Но задолго до научных изысканий академика Шадрикова А.С. Пушкин утверждал, что гений и злодейство – две вещи несовместные, имея в виду духовные способности Моцарта (“Моцарт и Сальери”). Однако ещё раньше В.Д. Шадрикова способности к искусству и способности к технике на предмет совершения злодейства обладателем этих способностей разделил Е.А. Евтушенко в романе “Ягодные места”. В этом романе автор писал, что наука прекрасно может сочетаться с безграмотностью души.
Прежде чем создать мыслящие машины, нужно создать этику мыслящих машин (выделено мною – А.Б.), иначе они будут образованными убийцами. Но кто заложит в машину этическую программу, если у их создателей не будет никаких моральных устоев? Гений и злодейство – две вещи не совместные. Но это – в искусстве. А в технике – совместные. Как видим, идея деления способностей на природные и духовные в художественной литературе появилась раньше, чем она была осмыслена в науке.
Идея информационной теории эмоций П.В. Симонова также имела место в художественной литературе. Примеры, иллюстрирующие эту теорию, можно найти в разных произведениях.
Мы обратимся к произведению А.П. Чехова “Драма на охоте”.
Как известно, суть информационной теории эмоций Симонова заключается в следующем. Благодаря эмоциям человек стремится к полезному и избегает вредного. Чтобы стремиться к полезному, надо знать, что полезно, что вредно.
Не знаешь, с чем имеешь дело – не испытаешь эмоций. Например, маленький ребёнок сидит на железнодорожных путях и играет с песком или собирает камушки.
Он видит, что к нему приближается поезд, но не собирается уходить и не испытывает эмоций страха, так как не знает, чем эта ситуация может закончится. В аналогичной ситуации взрослый перейдёт через железнодорожные пути, если поезд достаточно далеко, или подождёт, когда пройдёт поезд, если он достаточно близко. И в том, и в другом случае эмоции не возникают. П.В. Симонов видит здесь логический тупик: неведение делает невозможным возникновение чувств, а знание делает их ненужными. Но существование эмоций – непреложный факт.
Трудно допустить, чтобы их наличие было биологически бессмысленным. Эмоция, по мысли учёного, возникает при недостатке сведений, необходимых для достижения цели. Замещая, компенсируя этот недостаток, она обеспечивает продолжение действий, способствует поиску новой информации и тем самым повышает надёжность живой системы.
Следовательно, считает Симонов, эмоция связана с потребностью и возможностью её удовлетворения. Свою теорию Симонов кратко выражает формулой: Э = П (Н – С), где Э – эмоция; П – потребность; Н – информация, необходимая для организации действий по удовлетворению данной потребности; С – информация, имеющаяся в наличии для использования целенаправленного поведения.
Из данного выражения с неизбежностью вытекает минимум четыре следствия: 1. Э = 0 при П = 0; то есть эмоция не возникает в отсутствии потребности и исчезает при её удовлетворении.
2. Э = 0 при Н = 0; то есть эмоция не возникает (или резко ослабляется) у вполне информированной системы, даже при больших значениях П.
3. Э – максимальна, если С = 0; при наличии потребности живая система в известных пределах тем эмоциональнее, чем менее она информирована.
4. При С > Н – Э – изменяет свой знак [4].
Теперь посмотрим, насколько соответствует максимальная эмоция героини “Драмы на охоте” Надежды Калининой формуле Симонова. Героиня влюблена в Сергея Петровича Камышева. Он же ведёт себя по отношению к ней настолько неопределённо, что Наденька мучительно переживает вопрос, можно ли ей надеяться? Когда страдания её стали невыносимыми, она отваживается на откровенный разговор с возлюбленным: “Сергей Петрович! Мне всё кажется, что вас… отделило от меня какое-то недоразумение, каприз, мне кажется, что выскажись мы – и всё пойдёт по-старому… Если бы мне так не казалось, то у меня не хватило решимости задать вам вопрос, который вы сейчас услышите... Я, Сергей Петрович, несчастна… Вы должны это видеть… Жизнь моя не жизнь. Вся высохла… А главное – какая-то неопределённость. Не знаешь, надеяться или нет… Поведение ваше по отношению ко мне так непостоянно, что невозможно вывести никакого определённого заключения… Скажите мне, и я буду знать, что мне делать. Тогда моя жизнь получит хотя какое-нибудь направление… Я тогда решусь на что-нибудь”.
Здесь С = 0, следовательно, эмоция максимальная. Примеров и в литературе, и в жизни предостаточно, когда эмоция меняет свой знак, если С > Н. Например, в поговорке “не было ни гроша, и вдруг алтын!” Какая радость! Или наоборот. В рассказе В.М. Гаршина “Надежда Николаевна”, где герой художник Андрей Лопатин добился несказанного счастья взаимной любви Надежды Николаевны, он ликует и вдруг теряет её навсегда по вине своего приятеля. В результате эмоция меняет свой знак. Герой смертельно заболевает.
А сколько копий было сломано в диспутах о значении биологического и социального в развитии личности! В угоду идее равенства и братства всех народов на земле в своё время были разгромлены педология, генетика и др., хотя сам Буревестник революции писал, что рождённый ползать – летать не может.
Позднее В.Д. Дудинцев в своём романе “Белые одежды” более чётко и ясно скажет устами героя Свешникова в беседе с другим героем, Дежкиным, о большом учёном Стригалёве. “Равенство – понятие абиологическое, – любил говорить Стригалёв. – В природе равенства нет. Равенство придумано человеком, это одно из величайших заблуждений, породивших уйму страданий. Если бы было равенство – не было бы на Земле развития.
Интересно, что высказал эту мысль не заинтересованный в своём превосходстве богач, а человек бедный, каким мог бы показаться Иван Ильич тому, кто посмотрел бы на него с денежной стороны. Сам он был доволен своим имущим положением. Правда, не мог бы объяснить почему”. Но Фёдор Иванович (Дежкин. – А.Б.) легко ответил бы на этот вопрос: потому, что Стригалёв владел такими богатствами, которые не давали спать даже академику Рядно, чьи денежные доходы превышали заработную плату заведующего проблемной лабораторией по меньшей мере в восемь раз. Академик очень остро чувствовал неравенство, он был обделён!… Идея равенства позволяла бездарному жить за счёт одарённого, эксплуатировать его. Иван Ильич признавал только одно равенство для всех: равенство предварительных условий для деятельности… Нигде в мире не сыщешь двух человек с одним рисунком капиллярных линий на пальцах. Линии эти – штамп неравенства, который природа выслала на поверхность.
Этот пример показывает также, как разрушительна зависть, мало изученная психологами. У А.С. Пушкина Сальери добился славы и признания самоотверженным трудом, усердием. В то время он не был завистником.
Не завидовал ни Пуччини, ни Глюку.
А ныне – сам скажу – я ныне Завистник. Я завидую; глубоко, Мучительно завидую. – О небо! Где ж правота, когда священный дар, Когда бессмертный гений – не в награду Любви горящей, самоотверженья, Трудов, усердия, молений послан – А озаряет голову безумца, Гуляки праздного…? О Моцарт, Моцарт!” Зависть продиктовала злодейство Сальери! Как доходчиво и просто объясняет Пушкин устами Моцарта неравенство способностей у людей, их назначение.
Уже выпив яд, Моцарт отвечает Сальери на комплимент за “безделицу”, сочинённую Моцартом ночью во время бессоницы: Когда бы все так чувствовали силу Гармонии! Но нет: тогда б не мог и мир существовать; Никто б не стал заботиться о нуждах низкой жизни; Все предались бы вольному искусству.
Нас мало избранных, счастливцев праздных, Пренебрегающих презренной пользой, Единого прекрасного жрецов.
Не правда ль? Задолго до того, как появился системный подход в изучении психических явлений и оценена перспективность этого подхода психологами, А.С. Пушкин писал: Друзья мои, прекрасен наш союз! Он, как душа, неразделим (выделено мною – А.Б.) и вечен…” Мысль о том, что взрослые люди редко используют свои инстинкты, интуицию продуктивно, что этому мешают привычки, рассуждения, могущие изменить путь первоначального импульса, тоже давно отражена в художественной литературе, в частности в романе японского писателя Кобо Абэ “Чужое лицо”.
Герой романа, учёный-химик, в рискованном эксперименте опрокинул на своё лицо жидкий воздух. Остался “без лица”.
Задумал сделать маску из синтетических смол. Для её изготовления учёный снимает комнату за городом. Лицо забинтовано абсолютно всё. У всех взрослых людей он вызывал либо отвращение, либо испуг. В отличие от них девочка, дочь управляющего домом, глупая, умственно отсталая, увидев его, заплакала (выделено мною – А.Б.).
Когда маска была изготовлена, герой представился окружающим как младший брат забинтованного. Разговорился с девочкой и обещал купить ей новую игрушку йо-йо (куклу – А.Б.).
Следующая встреча с девочкой произошла с “забинтованным лицом”.
Дочь управляющего требовала йо-йо. Герой был смущён и озадачен. Вот как он рассказывает об этой встрече: “Я едва было не ответил, но это продолжалось лишь мгновение, а потом, в ужасе запрокинув голову, я чуть не убежал. Договаривался ведь с девочкой не я, а маска. С трудом сдерживаясь, в смятении, я жестом показал, что не пониманию, о чём идёт речь! – единственное, что мне оставалось. Нужно было показать девочке, будто я думаю, что она просто обозналась. Но девочка, не обращая, никакого внимания на устроенный мной спектакль, повторила своё требование: йо-йо. Может быть, она думала примитивно, что, поскольку “маска” и “бинты” – братья, договор с одним автоматически распространяется и на другого? Нет, это заманчивое объяснение было начисто разбито словами девочки: – Не волнуйтесь… Ведь мы играем в секреты… Неужели она меня с самого начала раскусила! Как же ей это удалось? Где я допустил ошибку? Может быть, она сквозь щель в двери видела, как я надеваю маску? Но девочка, недоверчиво покачивая головой, без конца повторяла, что не понимает, зачем я делаю вид, что не понимаю. Наверное, моя маска не в состоянии обмануть даже глаза недоразвитой девочки… Нет, наоборот, пожалуй именно потому, что девочка умственно отсталая, она смогла увидеть меня насквозь. Так же как моей маске не удаётся провести собаку. Нерасчленяющаяся интуиция (выделено мною – А.Б.) часто оказывается острее аналитического взгляда взрослого человека”.
То, что из всех видов речи письменная монологическая речь, является самой сложной по структуре, не допускает опущений структурных компонентов, возможных в устной диалогической речи, что она максимально развёрнута, позволяет многократно обращаться к уже написанному, обеспечивает сознательный контроль за протекающими операциями, позволяет уточнить и отработать мысли, ярко показал М.А. Булгаков в романе “Мастер и Маргарита”.
Герой романа поэт Иван Бездомный попадает в лечебницу для душевнобольных после того, как перенёс тяжелейший стресс, оказавшись свидетелем гибели Берлиоза.
Все его попытки объяснить медперсоналу, что он не шизофреник, что ему необходимо уйти из лечебницы немедленно, не приводят к успеху, так как его устная монологическая речь постоянно соскальзывает на аффективную и ещё больше убеждает персонал лечебницы в своём диагнозе. Только высококвалифицированный и проницательный профессор Стравинский предложил Ивану изложить на бумаге все подозрения и обвинения против человека, которого Иван называл Понтием Пилатом, и распорядился выдать Ивану бумагу и карандаш.
Обрадованный поэт начал довольно бойко: “В милицию. Члена МАССОЛИТа Ивана Николаевича Бездомного. Заявление. Вчера вечером я пришёл с покойным М.А. Берлиозом на Патриаршие пруды…” И сразу
10-09-2015, 03:52