Эрик Эриксон и восемь стадий человеческой жизни

ЭРИК ЭРИКСОН И ВОСЕМЬ СТАДИЙ ЧЕЛОВЕЧЕСКОЙ ЖИЗНИ

Теорию Эрика Эриксона о делении нашего жизнен­ного цикла на восемь стадий автор статьи называет од­ним из крупнейших вкладов в психоанализ и вообще в психологию. В отличие от Фрейда, Эриксон полагает, что характер человека хотя и формируется в детстве, но не раз и навсегда, а сохраняет способность значительно изменяться и дальше на каждом этапе жизни. Эриксоновская теория «кризиса идентификации» у подростков получила широкое распространение и за пределами про­фессиональных кругов.

Эрика Эриксона знают и читают сейчас в Сое­диненных Штатах, пожалуй, больше, чем любого другого психоаналитика. В вузах всей страны на факультетах психологии и психиатрии используются книги Эриксона, и почти каждый учебник, имеющий дело с развитием человека, воспитанием и патронажем, описывает восемь стадий жизненного цикла человека, встречающегося на каждой стадии все с новыми и новыми проблемами и конфликтами. Выражение «кризис идентификации», вве­денное Эриксоном более чем четверть века тому назад, вошло в повседневный обиход американцев. Внимание, которое Эриксон уделял проблемам юности и зрелости, помогло избавиться от одностороннего взгляда на детст­во как на период необратимого формирования личности. Удостоились похвал также психоисторические и психосоциапъные работы Эриксона. Его монография. «Лю­тер в молодости» (1958 г.) послужила канвой для шед­шей на Бродвее пьесы, а «Правда Ганди» (1969 г.) Полу­чила Пулицеровскую Премию и Премию Национальной книги по отделу философии и религии. В последние годы Эриксон много пишет по вопросам общего характера. Последняя книга его «Игрушки и мотивации» (1976 г.). Например, связывает творческий элемент в политичес­кой деятельности с детскими играми. Отнюдь не выводя поведение взрослого человека целиком из условий и со­бытий его детства, Эриксон все же проводит четкие па­раллели между детскими играми и «стратегией игр» у взрослых, между повторяемостью действий в некоторых играх и ритуализмом таких форм политической жизни как голосование и введение в должность государствен­ных деятелей.

Нужно подчеркнуть, что Эриксон отнюдь не отменя­ет, а именно развивает психоанализ, так как он принима­ет основные предпосылки фрейдизма, и на них надстра­ивает новые этажи. Этим Эриксон отличается от таких ранних сторонников Зигмунда Фрейда как Карл Юнг и Альфред Адлер, которые отошли от Фрейда, отвергли его положения и выдвинули собственные концепции. Отличается Эриксон и от так называемых неофрейдис­тов, таких как Карен Хорни, Абрагам Кардинер и Гарри Стак Салливен, которые считали (ошибочно, как выяс­нилось), что фрейдизму нечего сказать о взаимоотноше­ниях между человеком и обществом или человеком и куль­турой. Фрейд, как известно, подчеркивал роль сексуаль­ных влечений в жизни человека, но делал он это из жела­ния противодействовать жестким ограничениям, налагав­шимся в те времена обществом на отношения полов, тем табу, которые зачастую служили причинами неврозов. Впоследствии, однако, Фрейд уделял гораздо больше вни­мания психической структуре личности, в частности ее сознательному Я, которое служит исполнительной влас­тью в психике человека и хранит его сложившееся отно­шение к самому себе и окружающему миру. Наблюдения и теоретические построения Эриксона в основном каса­ются психосоциальных аспектов формирования Я. На этом пути Эриксону и удалось развить психоанализ, не отвер­гая и не игнорируя огромного вклада Фрейда.

Необычная биография

Этому выдающемуся ученому уже 76 лет. Седые во­лосы и усы, импозантная внешность и мягкость манер делают его похожим на таких актеров старого кино как Жан Хершолт и Пол Муни. В дружеском кругу Эриксон держится свободно и открыто, но, вообще говоря, отли­чается застенчивостью и избегает шумихи, сопровождаю­щей известность. Эта его черта, усугубленная нежеланием предавать гласности действительные случаи из своей прак­тики (даже с вымышленными именами), отчасти объяс­няет то, что Эриксон долго не опубликовывал свои на­блюдения и выводы его первая книга «Детство и обще­ство» появилась в 1950 году, когда автору исполнилось уже 48 лет.

В последние годы, однако, Эриксон стал печататься охотнее, и книги его появляются все чаще и чаще. До настоящего времени он опубликовал шесть работ, не счи­тая ранее упомянутых монографий о Лютере и Ганди. Из этих книг наибольшее влияние на развитие современной психологической мысли оказала книга «Детство и обще­ство». Несмотря на признание и похвалы, которые Эрик­сону принесли его работы, он по прежнему озадачен об­щим интересом к себе и побаивается, что его могут не­верно понять и истолковать. Он предпочел бы, чтобы внимание привлекали только его книги, а сам автор оста­вался в тени, но все-таки уступил настойчивым требова­ниям читателей, желавших знать больше о нем самом.

Жизнь ученого была разнообразной и необычной. Он родился в немецком городе Франкфурте-на-Майне, но родителями его были датчане. Его отчим, сам врач, уго­варивал Эриксона учиться медицине, но Эриксон пона­чалу сделался художником и специализировался на детс­ких портретах. Он поселился в Вене, и в частной обста­новке познакомился с Фрейдом. В Вене же он стал изу­чать психоанализ и успешно закончил курс. О направле­нии и широте интересов Эриксона можно судить уже по одному тому, что еще в самом начале своей деятельности он изучал систему Монтессори и получил диплом педагога-воспитателя. Не удивительно, что темами первых статей Эриксона были связи психоанализа с педагогикой.

Североамериканские индейцы и ветераны войны

В Вене Эриксон познакомился со своей будущей же­ной американской художницей Джоан Мойват Серсон, ставшей впоследствии консультантом и писательницей по вопросам психогигиены. В 1933 году супруги перееха­ли в США: Эриксон был приглашен в Бостон в качестве преподавателя и специалиста по детскому психоанализу. В Бостоне оказался одним из пионеров в этой области. В течение следующих двадцати лет Эриксон сочетал работу в клинике с преподаванием в Гарвардском, Йельском и Ка­лифорнийском университетах. В 1951 году он присоеди­нился к группе психиатров и психологов, которые перееха­ли в Стокбридж (Массачусетс), чтобы в частной клинике Центр Остин Риггс проводить новую программу обучения и воспитания детей с физическими и психическими недостат­ками. Там Эриксон оставался до 1961 года, когда он полу­чил место профессора по кафедре развития человека и пре­подавателя психиатрии в Гарварде. В 1971 году он вышел на пенсию и переселился в северную Калифорнию. Там он много пишет и поддерживает связь с университетами и кли­никами, обращающимися к нему за консультацией.

Эриксон никогда не принадлежал к психоаналити­кам обычного типа, может быть потому, что жизнь свою начал художником. Когда он, например, работал с деть­ми, то всегда добивался возможности повидать их в до­машней обстановке и принять участие в семейных трапе­зах. Необычный подход он проявил и в 1930-х годах, переселившись сперва в Южную Дакоту, а затем на север Калифорнии, чтобы наблюдать жизнь индейцев в резервациях и собрать фактический материал для науч­ной работы. Его очерки о жизни у индейцев показывают, как чутко и глубоко Эриксон способен воспринимать чужой быт и нравы.

У индейцев Эриксон обнаружил синдром невроза, необъяснимого с точки зрения классического психоана­лиза. Основным источником душевного смятения индей­ца, видимо, служило ощущение беспочвенности, оторван­ности от корней, разрыв между нынешним образом жиз­ни и тем, который сохранился в преданиях племени. Индеец ощущал пропасть не только за спиной у себя, но и впереди, на пути ассимиляции. Психологические кон­фликты такого рода, догадался Эриксон, тесно связа­ны с человеческим «Я» и с культурой, но имеют очень мало отношения к сексуальным влечениям, которые ста­вил во главу угла Фрейд.

Догадка, возникшая у Эриксона в индейских резер­вациях, окрепла в годы Второй мировой войны, когда он работал в Сан-Францисском центре восстановления тру­доспособности инвалидов войны. Многие инвалиды, с которыми Эриксону и его кол­легам приходилось иметь дело, не соответствовали клас­сическому представлению о жертвах контузии, сложив­шемуся в Первую Мировую Войну. Они казались Эрик­сону людьми, потерявшими представление о том, кто они такие. Их чувства, мысли и действия в роли солдат слиш­ком резко отличались от их образа жизни и мышления до войны. Даже если в психике этих солдат и возникали конфликты в связи с подавленными сексуальными влече­ниями, главное их затруднение, по мнению Эриксона, заключалось в том, что он назвал тогда «идентификаци­онной спутанностью», то есть неспособностью индивида опознать свое «Я».

Восемь стадий человека

Прошло почти 10 лет, прежде чем Эриксон систематизировал свои клинические наблюдения и изло­жил свою концепцию в книге «Детство и общество». Суммируя 15 лет практической и теоретической работы, он выдвинул три новых положения, ставшие тремя важными вкладами в изучение человеческого «Я».

Во-первых, Эриксон предположил, что наряду с опи­санными Фрейдом фазами психосексуального развития (оральной, анальной, фаллической и генитальной), в ходе которого меняется направленность влечения (от аутоэротизма до влечения к внешнему объекту), существуют и психологичес­кие стадии развития «Я», в ходе которого индивид уста­навливает основные ориентиры по отношению к себе и своей социальной среде.

Во-вторых, Эриксон утверждал, что становление лич­ности не заканчивается в подростковом возрасте, но рас­тягивается на весь жизненный цикл.

И, наконец, Эриксон говорил, что каждой стадии при­сущи свои собственные параметры развития, способные принимать положительные и отрицательные значения.

Доверие и недоверие. Первая стадия развития чело­века соответствует оральной фазе классического психо­анализа и обычно охватывает первый год жизни. В этот период, считает Эриксон, развивается параметр социаль­ного взаимодействия, положительным полюсом которого служит доверие, а отрицательным — недоверие.

Степень доверия, которым ребенок проникается к окружающему миру, к другим людям и к самому себе, в значительной степени зависит от проявляемой к нему заботы. Младенец, который получает все, что хочет, по­требности которого быстро удовлетворяются, который никогда долго не испытывает недомогания, которого ба­юкают и ласкают, с которым играют и разговаривают, чувствует, что мир, в общем, место уютное, а люди—существа отзывчивые и услужливые. Если же ребенок не получает должного ухода, не встречает любовной заботы, то в нем вырабатывается недоверие - боязливость и подозритель­ность по отношению к миру вообще, к людям в частно­сти, и недоверие это он несет с собой в другие стадии его развития.

Необходимо подчеркнуть, однако, что вопрос о том, какое начало одержит верх, не решается раз и навсегда в первый год жизни, но возникает заново на каждой пос­ледующей стадии развития. Это и несет надежду и таит угрозу. Ребенок, который приходит в школу с чувством настороженности, может постепенно проникнуться до­верием к какой-нибудь учительнице, не допускающей не­справедливости по отношению к детям. При этом он мо­жет преодолеть первоначальную недоверчивость. Но зато и ребенок, выработавший в младенчестве доверчивый подход к жизни, может проникнуться к ней недоверием на последующих стадиях развития, если, скажем, в слу­чае развода родителей в семье создается обстановка, пе­реполненная взаимными обвинениями и скандалами.

Достижение равновесия

Самостоятельность и нерешительность. Вторая ста­дия охватывает второй и третий год жизни, совпадая с анальной фазой фрейдизма. В этот период, считает Эриксон, у ребенка развивается самостоятельность на основе развития его моторных и психических способностей. На этой стадии ребенок осваивает различные движения, учит­ся не только ходить, но и лазать, открывать и закрывать, толкать и тянуть, держать, отпускать и бросать. Малыши наслаждаются и гордятся своими новыми способностями и стремятся все делать сами: разворачивать леденцы, дос­тавать витамины из пузырька, спускать в туалете воду и т.д. Если родители предоставляют ребенку делать то, на что он способен, а не торопят его, у ребенка вырабаты­вается ощущение, что он владеет своими мышцами, сво­ими побуждениями, самим собой и в значительной мере своей средой — то есть у него появляется самостоятель­ность.

Но если воспитатели проявляют нетерпение и спе­шат сделать за ребенка то, на что он и сам способен, у него развивается стыдливость и нерешительность. Конеч­но, не бывает родителей, которые ни при каких условиях не торопят ребенка, но не так уж неустойчива детская психика, чтобы реагировать на редкие события. Только в том случае, если в стремлении оградить ребенка от уси­лий родители проявляют постоянное усердие, неразумно и неустанно браня его за «несчастные случаи», будь то мокрая постель, запачканные штанишки, разбитая чашка или пролитое молоко, у ребенка закрепляется чувство стыда перед другими людьми и неуверенность в своих способностях управлять собой и окружением.

Если из этой стадии ребенок выйдет с большой до­лей неуверенности, то это неблагоприятно отзовется в дальнейшем на самостоятельности и подростка, и взрос­лого человека. И наоборот, ребенок, вынесший из этой стадии гораздо больше самостоятельности, чем стыда и нерешительности, окажется хорошо подготовлен к раз­витию самостоятельности в дальнейшем. И опять-таки соотношение между самостоятельностью, с одной сторо­ны и стыдливостью и неуверенностью - с другой, установившееся на этой стадии, может быть изменено в ту или другую сторону последующими событиями.

Предприимчивость и чувство вины. Третья стадия обычно приходится на возраст от четырех до пяти лет. Дошкольник уже приобрел множество физических на­выков, он умеет и на трехколесном велосипеде ездить, и бегать, и резать ножом, и камни швырять. Он начинает сам придумывать себе занятия, а не просто отвечать на действия других детей или подражать им. Изобретатель­ность его проявляет себя и в речи, и в способности фан­тазировать. Социальный параметр этой стадии, говорит Эриксон, развивается между предприимчивостью на од­ном полюсе и чувством вины на другом. От того, как в этой стадии реагируют родители на затеи ребенка, во многом зависит, какое из этих качеств перевесит в его характере. Дети, которым предоставлена инициатива в выборе моторной деятельности, которые по своему же­ланию бегают, борются, возятся, катаются на велосипе­де, на санках, на коньках, вырабатывают и закрепляют предприимчивость. Закрепляет ее и готовность родите­лей отвечать на вопросы ребенка (интеллектуальная предприимчивость) и не мешать ему фантазировать и затевать игры. Но если родители показывают ребенку, что его моторная деятельность вредна и нежелательна, что воп­росы его назойливы, а игры бестолковы, он начинает чувствовать себя виноватым и уносит это чувство вины в дальнейшие стадии жизни.

В этот период у ребенка обостряется интерес к тому, как вещи устроены, как их можно освоить, приспособить к чему-нибудь. Этому возрасту понятен и близок Робин­зон Крузо; в особенности отвечает пробуждающемуся интересу ребенка к трудовым навыкам энтузиазм, с ко­торым Робинзон описывает во всех подробностях свои занятия. Когда детей поощряют мастерить что угодно, строить шалаши и авиамодели, варить, готовить и руко­дельничать, когда им разрешают довести начатое дело до конца, хвалят и награждают за результаты, тогда у ребен­ка вырабатывается умелость и способности к техничес­кому творчеству. Напротив, родители, которые видят в трудовой деятельности детей одно «баловство» и «пач­котню», способствуют развитию у них чувства неполно­ценности.

В этом возрасте, однако, окружение ребенка уже не ограничивается домом. Наряду с семьей важную роль в его возрастных кризисах начинают играть и другие об­щественные институты. Здесь Эриксон снова расширяет рамки психоанализа, до сих пор учитывавшего лишь влияние родителей на развитие ребенка. Пребывание ре­бенка в школе и. отношение, которое он там встречает, оказывает большое влияние на уравновешенность его психики. Ребенок, не отличающийся сметливостью, в особенности может быть травмирован школой, даже если его усердие и поощряется дома. Он не так туп, чтобы попасть в школу для умственно отсталых детей, но он усваивает учебный материал медленнее, чем сверстники, и не может с ними соревноваться. Непрерывное отстава­ние в классе несоразмерно развивает у него чувство не­полноценности.

Зато ребенок, склонность которого мастерить что-нибудь заглохла из-за вечных насмешек дома, может ожи­вить ее в школе благодаря советам и помощи чуткого и опытного учителя. Таким образом, развитие этого пара­метра зависит не только от родителей, но и от отноше­ния других взрослых.

Кризис подросткового возраста

Идентификация личности и путаница ролей. При переходе в пятую стадию (12-18 лет) ребенок сталкивает­ся, как утверждает классический психоанализ, с про­буждением «любви и ревности» к родителям. Успешное решение этой проблемы зависит от того, найдет ли он предмет любви в собственном поколении. Эриксон не отрицает возникновения этой проблемы у подростков, но указывает, что существуют и другие. Подросток созревает физиологически и психически, и в добавление к новым ощущениям и желаниям, которые появляются в результате этого созревания, у него развиваются и новые взгляды на веши, новый подход к жизни. Важное место в новых особенностях психики подростка занимает его интерес к мыслям других людей, к тому, что они сами о себе думают. Подростки могут создавать себе мысленный идеал семьи, религии, общества, по сравнению с которым весьма проигрывают далеко не­совершенные, но реально существующие семьи, религии и обще­ства. Подросток способен вырабатывать или перенимать теории и мировоззрения, которые сулят примирить все противоречия и создать гармоническое целое. Короче говоря, подросток - это нетерпеливый идеалист, полагающий, что создать идеал на практике не труднее, чем вообразить его в теории.

Эриксон считает, что возникающий в этот период параметр связи с окружающим колеблется между поло­жительным полюсом идентификации «Я» и отрицатель­ным полюсом путаницы ролей. Иначе говоря, перед подростком, об­ретшим способность к обобщениям, встает задача объединить все, что он знает о себе самом как о школьнике, сыне, спортсмене, друге,


10-09-2015, 15:04