Родитель – в этом состоянии человек делает, действует и думает так, как это делали родители. Люди нередко удивляются, когда некоторые их установки и жесты схожи с соответствующими чертами поведения их родителей. Это особенно характерно для тех, кто возмущался против родителей и потратил много энергии, чтобы от них отделиться. Родительское состояние можно подразделить на доставляющие как структурно (по содержанию Я-состояния), так и функционально (по тому, как функционирует Я-состояние). Структурно Родительское Я-состояние включает в себя Родителя, Дитя и Взрослого. Функционально состояние Родитель подразделяется на критическое и заботливое. Критическое состояние Родителя проявляется как набор произвольно установленных строгих правил (обычно запретительных), которые могут гармонировать или не гармонировать с правилами, установленными для себя данной личностью. Критический Родитель хранит в себе определенные заповеди, запреты, нормы, традиции, всю совокупность предрассудков. В этом состоянии человек учит, направляет, оценивает, запрещает, проводит границы, все понимает, не сомневается, ищет виновного, иронизирует, за все отвечает и за все требует. Он использует такие формулировки как "Ты должен", "Это нельзя", "Надо делать так". "Прекрати это немедленно" и т.д. Заботливый Родитель выражается через проявление таких качеств, как тепло, ободрение, готовность помочь, сочувствии "Не вешай нос", "Хорошо получилось", "Не ломай себе голову", "Я могу вас понять" и т.п. Родитель осуществляет две основные функции. Во-первых, благодаря этому состоянию человек может эффективно играть роль родителя своих детей, обеспечивая тем самым выживание человеческого рода. Во-вторых, благодаря Родителю, многие наши реакции давно стали автоматическими, что помогает сберечь массу времени и энергии. Это освобождает Взрослого от необходимости принимать множество тривиальных решений, благодаря чему человек может посвятить себя более важным проблемам. При этом обыденные вопросы можно оставлять на усмотрение Родителя.
Взрослый – Это наименее изученный тип состояния Я. Его часто определяют как состояние остаточное после сегрегации всех элементов Родителя и Дитя. Состояние Взрослого характеризуется совокупностью ЧУВСТВ, привычек и моделей поведения, свойственных собственно взрослому человеку и соотнесенных с реальной текущей действительностью. Взрослый может быть определен как приспособляемый, разумный, строящий объективные отношения с внешним миром на основе независимого реального опыта. В этом состоянии человек трезво рассуждает, тщательно взвешивает, логически анализирует, свободен от предрассудков, не поддается рассуждениям, открыто задает вопросы, может делить ответственность между собой и другими. Его вопросы начинаются со слов: Как? Что? Когда? Почему? Кто? Где? В высказываниях Взрослого используют такие слова, как возможно, вероятно, если сравнить, по моему мнению, я думаю, полагаю, по моему опыту, я буду и т.д. Он выбирает наиболее простые и убедительные решения и стремиться избежать небрежности и неаккуратности. Взрослый умеет быть независимым от предубеждений Родителя и архаических порывов Дитя. В отличие от них чувства Взрослого соответствуют реагированию на конкретную ситуацию. Взрослое состояние личности обеспечивает ее выживание»[14] .
Структурная методология давно и широко используется в книговедении , особенно при построении функциональных моделей самой науки, а также книжного дела, книги и их структурных составляющих. Наиболее примечательными следует считать модели A.M. Ловягина, М.Н. Куфаева, М.И. Щелкунова.
Как мы помним, и книга, и книжное дело представляют собой системы со сложной структурой и с достаточно большим количеством элементов. Следовательно, в зависимости от подхода к книге и книжному делу как с системе, от различного ее структурного деления, можно получить совершенно различные системы книговедения, книги и книжного дела.
Первой моделью принято считать модель Лисовского (Лисовский Николай Михайлович 1854-1920) – «1891 г. в статье «Материалы для словаря русского книговедения» Н.М. Лисовский писал: «Под книговедением, кроме библиографии, в собственном смысле, можно разуметь и все те отрасли деятельности, которые имеют к ней хоть какое-либо отношение: 1. а) книгописание до введения в России книгопечатания; б) книгопечатание и известия о деятельности типографий. 2. Книгоиздательство, а также вопросы о праве собственности на произведения литературные и художественные. 3. Книгоописание, или библиография в собственном смысле: разыскания о книгах; описание их, частное и общее; составление каталогов и указателей. 4. Книгохранение: библиофильство; собирание книг и рукописей, библиотечное дело; архивоведение. 5. Книжная торговля. 6. Цензура».
Н.М. Лисовский здесь же впервые намечает структуру научного знания о книге: «Все эти отрасли книговедения имеют свое прошлое, следовательно, имеют свою историю… У многих из них есть своя теория, т.е. принципы, направляющие их деятельность. Наконец, почти всем им принадлежит практика, или, так сказать, современная текущая деятельность. Сообразно с этим различные отрасли книговедения могут быть изучены со стороны исторической, теоретической и практической».
В лекции, прочитанной для студентов Петербургского университета в 1913 г. (28 сентября), Н.М. Лисовский предлагает усовершенствованный вариант принципиальной схемы книговедения, которой суждена была долгая и плодотворная жизнь в последующих теоретических разработках вплоть до наших дней.
Схема представляла собой триединство: книгопроизводство – книгораспространение – книгоописание. К этим трем основным прибавлены еще разделы: журнализм, законы о печати, книжная статистика.
Нетрудно заметить, что в схеме, по сути дела, перечислены основные отрасли книжного дела, а не научные дисциплины. Одним из теоретических недостатков концепции Н.М. Лисовского было именно неразделение практической деятельности и науки, хотя в то время более или менее отчетливо такое разделение было осознано для «библиотечной техники» и библиотековедения, для библиографической практики и теоретического обоснования ее (в библиографических указателях и теоретических статьях самого Н.М. Лисовского).
Подобный технологический подход к конструированию состава книговедения обусловлен тем, как Н.М. Лисовский определяет книгу. Это предметное, вещное, внешнее определение: «Соединение листов писчего материала, на котором воспроизведен текст, предназначенный к распространению в удобнопереносимой форме».
Предметом книговедения Н.М. Лисовский считал выяснение «условий возникновения, распространения и эксплуатации произведений письменности и печати», а также «выяснение причин и следствий количественного состава этих произведений при различных обстоятельствах».
Александр Михайлович Ловягин (1870-1925) – На основе опубликованной схемы Н.М. Лисовского А.М. Ловягин продолжил разработку принципиальных основ книговедения. В небольшой статье «Методологическая заметка» (1915) он отметил слабые места в концепции Н.М. Лисовского и попытался интерпретировать предмет библиологии: «Технология – наука, коммерческие знания тоже имеют научный характер, но в то же время техника книжного производства и книжная коммерция обладают только точками соприкосновения с библиологией, но не входят в нее целиком со всеми своими деталями. Библиология изучает книгу прежде всего по ее содержанию и значению для читающих ее и интересуется техническим производством книги как товара лишь постольку, поскольку технические совершенства или несовершенства влияют на проявление в ней человеческой мысли и распространение этой мысли среди человечества. Если мы не будем упускать из виду основных целей библиологии, то мы можем говорить, оставаясь библиологами и не становясь техниками, и о бумаге, и о наборных машинах, и о лавках букинистов, но эти предметы будут интересовать нас с существенно иной точки зрения, чем типографа, бумажного фабриканта или лицо, заведующее книжным магазином».
И если определение предмета, данное А.М. Ловягиным, сегодня нельзя принять безоговорочно, то мысль его о том, что единство многодисциплинарной науки в единстве ее методологии, в единстве предмета, была плодотворной и смелой. Только в 70-е гг. она начнет обосновываться в теории книговедения.
Попытку создания такой «целой системы» науки представляет собой фундаментальный труд А.М. Ловягина, которым он завершил свой жизненный путь «Основы книговедения».
Как и Н.М. Лисовский, А.М. Ловягин не задается целью исследовать сущность книги, не раскрывает своего понимания книги «как орудия общения людей между собой». A.М. Лoвягин определяет книгу как «изложение или изображение человеческих мыслей» особыми условными знаками (графикой) на материале доступном для многих, и в форме, допускающей легкое перенесение с места на место; притом эта форма должна соответствовать обычаям, традициям, установкам в той или иной местности на этот счет».
Плодотворный тезис о том, что книга есть орудие общения (только не индивидуального, а социального) людей, А.М. Ловягин не довел до последовательного раскрытия классовой природы книги в классовом обществе. Однако достойной уважения представляется его попытка осмыслить это в нескольких фрагментах своей книги. К сожалению, отдельные высказывания не стали методологической основой первой русской монографии по книговедению.
Михаил Николаевич Куфаев (1888-1948) – М.Н. Куфаев начинает разрабатывать проблемы структуры науки о книге и в своей основной работе по общей теории книговедения выделяет 3 уровня книговедческого знания: философии книги, философии книговедения (которую называет библиологией) и методологии частных книговедческих дисциплин (эмпирические науки о книге). Исходя из этого, он конструирует системную науку о книге. Причем системность науки для него уже не догадка, как для А.М. Ловягина, а аргументированное убеждение, что книговедение – «это не простой конгломерат знаний, а система их, объединенная общностью предмета», не совпадающая целиком с каждой в отдельности, но вместе с тем и не противоречащая их выводам. <...> Под книговедением мы разумеем систему знаний о книге, условиях и средствах ее существования и развития. Книговедение – наука о книге в ее эмпирической и идеальной данности».
В этой системе знания «философией книги» М.Н. Куфаев называет дисциплину, задача которой выявить «сущность, природу, характер книги, обусловленность и свободу ее процесса, роль книги и закономерность ее развития».
На следующем, более конкретном уровне познания книги М.Н. Куфаев выделяет «философию книговедения», или «библиологию», которую именует также «методологией книговедения». И называет этот уровень теорией книговедения, основная проблематика которого, по его мнению, разработка специальной терминологии; конструирование структуры и состава науки о книге, выявление содержания, объема и границ частных книговедческих дисциплин, их места в системе общей науки о книге и в системе научного знания вообще; разработка методов исследования для каждой книговедческой дисциплины.
«Библиология», или теория книговедения, подробной разработки в трудах М.Н. Куфаева не имела, но ученый предложил несколько вариантов классификации науки о книге. В связи с этим он поставил, хотя и не исследовал специально, вопрос о взаимоотношении книговедения и других наук (истории литературы, истории искусства и культуры, социологии, психологии и др.).
Третьим уровнем в структуре науки о книге М.Н. Куфаев называет эмпирическое, или конкретное книговедение, которое конструирует как систему частных книговедческих дисциплин, опираясь на разработки Н.М. Лисовского и А.М. Ловягина, оставляя за каждой из дисциплин право лишь на эмпирическое изучение, фиксирование отдельных фактов, дающих материал для «библиологии» (теории книговедения), которая в свою очередь питает «философию книги» в ее наиболее общих выводах и положениях.
Таким образом, идеи М.Н. Куфаева, сформулированные им проблемы, поставленные задачи актуальны и сегодня. Важно подчеркнуть, что М.Н. Куфаев первым в книговедении поднял проблему познания сущности книги до уровня специально-научной методологии. Его теоретическим разработкам присущ именно философский, теоретический, а не эмпирический описательный подход. Однако предлагаемые М.Н. Куфаевым конкретные решения во многом противоречивы. В своих рассуждениях о сущности и содержании категории «книга» он фактически имеет в виду книжное издание, т.е. неправомерно отождествляет сущность и явление. Кроме того, в этих рассуждениях он оперирует широко распространенной тогда во многих гуманитарных областях знания идеалистической терминологией. Там, где эта терминология оказывается недостаточной для обозначения рассматриваемых явлений и в первую очередь книги, М.Н. Куфаев переходит на образный и даже религиозно-мистический стиль.
В своих построениях М.Н. Куфаев творчески переосмыслил и продвинул вперед теоретические достижения предшествующего и современного ему книговедения; предпринял попытку создания методологии книговедения и выхода на более высокий уровень обобщения, сформулировав кардинальные вопросы теории книговедения: что есть книга; что такое наука о книге; каковы объект, предмет, состав, структура и методы книговедения. Осознание и постановка этих вопросов были явлением прогрессивным в отечественном книговедении.
Нельзя не отметить, что М.Н. Куфаев одним из первых выдвинул и попытался исторически доступными ему средствами обосновать мысль о системном характере самого книговедения и обозначить его место в системе наук. Плодотворность осознания М.Н. Куфаевым необходимости именно такой постановки проблемы подтверждается тем, что и современной наукой о книге не решена сложная задача определения, интерпретации и формулировки своего объекта и предмета. Поэтому, несмотря на слабость методологических позиций М.Н. Куфаева, в современных историко-книговедческих работах отмечается то ценное в его трудах, что может быть использовано и в наши дни.
Очевидная методологическая ограниченность теоретических построений стала стимулом для последующих теоретиков книговедения в попытках разработать марксистско-ленинскую концепцию науки о книге.
Михаил Ильич Щелкунов (1884-1938). Наиболее значительная работа М.И. Щелкунова появилась примерно в те же годы, что и работы А.М. Ловягина и М.Н. Куфаева. В основной своей части она представляет собой фундаментальное историческое обозрение развития технологии изготовления книги – рукописной и печатной. Особенно подробно М.И. Щелкунов рассматривает технологию полиграфического производства. Им систематизированы факты из истории развития письма и письменности, изобретения бумаги, ксилографической книги, биографические сведения о крупнейших типографах и издателях прошлого, сведения о состоянии и динамике развития репертуара отечественной и зарубежной книги, об истории развития и совершенствования полиграфического производства и машиностроения, об историческом развитии технологических способов иллюстрирования книги.
Особый интерес представляют теоретические положения М.И. Щелкунова, содержащиеся в главе «Классификация библиологии», завершающей монографию «История, техника, искусство книгопечатания», и в выступлениях М.И. Щелкунова на Первом и Втором Всероссийских библиографических съездах.
Классификация книговедения, разработанная М.И. Щелкуновым на базе схемы Н.М. Лисовского, имеет следующие основные разделы: Методология библиологии – философия книги. Общие вопросы книговедения. Значение книги. – I. Производство книги. – II. Книга в готовом виде (изданная книга). Ее регистрация (классификация и каталография книг – библиография).-III. Распространение книги (книжная торговля). – IV. Собирание и сохранение книг и пользование ими. Библиотековедение и библиофилия.
В этой классификации очень важно обратить внимание на наличие обобщающего раздел а, т.е., по сути дела, общего книговедения, необходимость которого в структуре книговедения подчеркивал М.И. Щелкунов: «...куда по классификации автора отнести общие вопросы об изучении книги и ее методологию, ее философию? Все эти дисциплины, являясь „надстройкой“, стоят над нашей классификацией как определяющие самые принципы построения книговедения...».
Достижением в концепции М.И. Щелкунова следует считать и то, что он, хотя и не вполне отчетливо, но обозначил границу между книговедческой практикой (книжное дело) и книговедческой теорией (книговедение).
Выделив три уровня исследования объекта в каждой дисциплине: история, теория, практика (методика), М.И. Щелкунов обозначил структуру книговедческих дисциплин.
Попытка М.И. Щелкунова встать, в отличие от М.Н. Куфаева и А.М. Ловягина, на материалистические позиции в трактовке книги и книговедения привела его, однако, к «перекосам» в иную сторону и в определении сущности книги, и в схеме науки о книге. В понимании М.И. Щелкунова, «книга есть продукт и орудие материальной и тесно с ней связанной духовной культуры, назначение которого – непосредственная и точная передача фактов и мыслей автора в виде писем и изображений максимальному числу людей с затратой минимальных усилий с их стороны. И если эту формулу пока что не могут опровергнуть, то причина ясна: в ней книга рассматривается не как духовная сущность идеалистического порядка, а как материальный предмет, вещь; поскольку же вещь является предметом потребления, притом таким предметом потребления, на изготовление которого требуется затрата человеческих сил, – вещь становится товаром. Поскольку же вещь становится товаром, постольку она в своих судьбах следует законам, входящим в круг политической экономии, – пусть это будет и книга, „товар особого рода“, в котором на первом месте содержание, но все же товар».
Абсолютизация тезиса «книга есть вещь, товар» привела М.И. Щелкунова к неправомерному введению в предмет книговедения производственно-технологических и экономических аспектов процесса функционирования книги как предмета, вещи и как товара. Поэтому библиологию он называл «книжным товароведением» и в своей схеме представил ее как конгломерат экономических, технологических, юридических и даже биологических (есть раздел «Борьба с вредителями») дисциплин.
Тезис >М.И. Щелкунова «книга есть продукт и орудие материальной и тесно с ней связанной духовной культуры» заставил ученого как бы раздвоить саму сущность книги на материальную и идеальную, что, с одной стороны, свидетельствовало о стремлении М.И. Щелкунова преодолеть противоречия в концепциях Н.М. Лисовского и М.Н. Куфаева, а с другой стороны, неизбежно привело к дроблению единого предмета книговедения, а потому к выделению циклов дисциплин, по сути, некниговедческих. Единой системы науки, сохраняющей свою целостность благодаря единству объекта и предмета, у М.И. Щелкунова не получилось. Он считал, что «...создаются: в идеологическом отношении науки о книгах по их содержанию, в материальном отношении – науки о произведениях печати как вещах и в публичном и правовом отношении – науки о юридической стороне книжного дела».
Главенствующую роль он отводил экономическим аспектам, подменяя книговедение отсутствовавшей тогда, а в значительной мере и сегодня, экономикой книжного дела (при наличии разработанной экономики отдельных отраслей книжного дела).
Еще в 1923 г. в предисловии к первому изданию своей монографии М.И. Щелкунов писал: «...автору неизвестно ни одной работы, где бы появление тех или иных изобретений
10-09-2015, 16:30