СОДЕРЖАНИЕ

1. ТО, О ЧЕМ ВОТ УЖЕ ДВА ТЫСЯЧЕЛЕТИЯ СПОРЯТ ФИЛОСОФЫ

2. ПОВСЕДНЕВНОСТЬ. УТРАТА СМЫСЛА И ЖИЗНЕУТВЕРЖДЕНИЕ В ОБЫДЕННОМ СОЗНАНИИ

3. МЕЖДУ РЕАЛЬНОСТЬЮ ВЫМЫСЛА И ИЛЛЮЗИЕЙ СМЫСЛА ВОЗМОЖЕН ЛИ ВЫХОД

4. СЛАГАЕМЫЕ СЧАСТЬЯ

ВЫВОДЫ

ЛИТЕРАТУРА

1. ТО, О ЧЕМ ВОТ УЖЕ ДВА ТЫСЯЧЕЛЕТИЯ СПОРЯТ ФИЛОСОФЫ

Barba non fasit philosophum.

Борода не делает философом.

Латинский афоризм

Теоретическое осознание проблемы смысла жизни происходит на разных уровнях и средствами разных общественных дисциплин. Эта проблема поднимается в социологии, психологии, этике, эстетике, философии. К концу ХХ в. в общественных науках сложилось множество направлений, с разных точек зрения, анализирующих вопросы сущности, смысла бытия, проблемы смерти и бессмертия. Кстати говоря, проблема смерти и бессмертия считаются самыми первыми проблемами, которые в античные времена и послужили основой для рождения такой науки, как философия.

Традиционно принято считать проблему жизни и смысла прерогативой этики, которая действительно внесла, пожалуй, самый большой вклад в её развитие. По признанию большинства авторов – этиков и философов, понятие “смысла жизни” выражает не сущное, а должное, следовательно, оно изначально является внутренне “нравтсвенно” нагруженым. Отсюда совершенно правомерен вывод о невозможности теоретического ответа на вопрос о смысле жизни, так как это вопрос жизненно-практический.

Общая и социальная психология рассматривает смысл как основу личности, центральное, организующее звено жизненного мира. Осмысленность, индивидуальность существования позволяют связать в некую целостность сознание и деятельность, сознание и бытие. В психологии же уделяется специальное внимание проблеме конечности, смертности и ее осознание как стимула к реальному выражению личности. [1, c. 47]

Начиная с середины 70-х гг. в теоретическом постижении проблемы смысла жизни произошло качественное изменение: вместе с углублением антропологического подхода, ориентированного на индивида, стали развиваться теории социально-исторического и культурного творчества человека как его жизненно-смысловой реализации. Реализация человека в культуре, ее противоречивость и неоднозначность, творческая нацеленность личности стали предметом собственно философского размышления. В соединении с глубинными историко-философскими изысканиями на новую высоту поднялись и традиционно этические исследования.

Жизнь и смерть, любовь и эгоцентризм, этика и аморализм, осмысленность и абсурд, нигилизм и самопожертвование – эти полярные, и в своей полярности глубоко связанные “абсолюты” человеческого бытия стали предметом анализа в работах многих выдающихся философов.

Таким образом, состояние исследований о человеке и его месте в современном мире свидетельствуют об усилении исследовательского внимания к смысложизненной проблематике, широчайшем диапазоне возможных подходов и решений в рамках различных направлений. С другой стороны, сама жизнь, реальное состояние общества в условиях социальных и духовных изменений вызывают размышления о роли, назначении и смысле жизни отдельного человека в неоднозначных, требующих решительности и выбора, ситуациях.

Именно в пору “потрясений” общественного сознания становится, на мой взгляд, необходимым внимание к человеку, к его душе, разрешению вопросов, задаваемых им себе и миру: как жить; зачем жить; что делать; что есть жизнь; и самый главный вопрос – в чем смысл жизни?

Вы наверно заметите, что эти вопросы, которыми философия задается столько, сколько вообще существует, и ответов – столько, сколько людей на земле было есть и будет. Тем не менее в разные времена люди по-разному приходили к их осознанию. Я поставил перед собой задачу, при написании этой курсовой работы: попытаться понять, как и почему с такой остротой эти вопросы возникают, как и почему на них так или иначе отвечают – сейчас, на наших с вами глазах, в нашем шатком мире, привычный облик которого – повседневность,

2. ПОВСЕДНЕВНОСТЬ. УТРАТА СМЫСЛА И ЖИЗНЕУТВЕРЖДЕНИЕ В ОБЫДЕННОМ СОЗНАНИИ

Боже правый, неужели

Вслед за ним пройду и я

В жизнь из жизни мимо цели

Мимо смысла Бытия.

Арсений Тарковский

“Пушкинские эпиграфы»

Размышляя над проблемой смысла жизни, нельзя игнорировать ту первоначальную сферу, в которой она, как проблема, может не осознаваться, но в которой она назревает именно как проблема.

Необходимость обращения к ней обусловлена, прежде всего, жизненно-практическим характером смысла жизни. В наших условиях это обращение важно также в силу сложившихся социальных обстоятельств, о которых очень точно и остро говорят современные публицисты: “У нас большинство людей озабочены, главным образом, обеспечением элементарных биологических потребностей: как добыть мясо, масло, сахар; как достать обувь, одежду; как хоть на старости лет получить крышу над головой; как прокормить, одеть, выучить, вылечить наследников... И пока что они, первичные потребности, а не добро и зло являются героями главного боя – сердца человеческого”. Из всего вышеизложеного видно , что в публицистике и художественной литературе идет разговор о быте, “вещном” воплощении повседневности. Но понятие повседневности не тождественно быту. Ощущение некоторой утраты смысла жизни в условиях трудного быта нельзя сводить к сосредоточенности именно на бытовых проблемах. Дело в том, что сама повседневность, как непосредственное, эмперическое бытие человека в мире, оказывается под час самим миром, жизненным миром индивида, организующее в нечто целостное его деятельность и сознание. Наша социальная философия, как это не покажется странным, также не оставила без внимания сферу обыденного сознания и повседневности, хотя исходила отнюдь не из критического пафоса современной публицистики, а из «гносеологической» проблематики.

В середине 70-х гг. исследователи общественного сознания зафиксировали в своих теоретических изысканиях так называемое вненаучное социальное знание, соотносяещееся с практически-духовными видами деятельности, с обыденной жизнью человека. [5, c. 114]

Содержание «вненаучного» знания понималась разными философами по-разному. Но для нас важно то, что реальная жизнь «заставила» теоретиков обратить внимание на существование в сознании общества, с одной стороны, обыденно-практического сознания, утверждающегося в повседневности, – это сознание функционировало достаточно независимо от той вульгаризированной идеологии, которая прокламировалась официальным обществознанием и политическими структурами, а с другой стороны – эстетического постижения бытия, также, по всей видимости, «самодостаточного».

В рамках данного направления исследований первостепенное место уделяется анализу непосредственно интересующего нас феномена так называемого обыденного сознания.

Известно, что сознание как осознание бытия с необходимостью сопровождает любую человеческую деятельность. Оно зарождается в процессе этой деятельности, и прежде всего – деятельности материальной «производство идей, представлений, сознания первоначально непосредственно вплетено в материальную деятельность и в материальное общение людей… Образование представлений, мышление, духовное общение людей являются здесь еще непосредственным порождением материального отношения людей», – писали К.Маркс и Ф.Энгельс в «Немецкой идеологии».

Существуя как «рефлекс» реальной практической деятельности и жизни людей, обыденное сознание «воплощается» в самом потоке жизни, в актуальных речевых высказываниях, моральных нормах, эстетических ценностях, но не имеет письменно закрепленного выражения в виде текстов или материальных продуктов деятельности.

В силу этого изучение обыденного сознания происходит, как правило, на основе его рационализации в искусстве, религии, философии, науке, морали, праве, т. е. посредством создание типологий обыденного сознания, их моделей. Непосредственной данностью «обычного» осмысления реальности являются практическое действие и актуальная языковая, речевая деятельность в их абстрактно – всеобщих характеристиках, труднопредставимых наглядно-эмпирически. Именно поэтому теоретическое изучение обычного сознания возможно подчас лишь как одновременное воссоздание и даже конструирование обыденных представлений и суждений.

Проблема обыденного сознания возникает в социальной философии неслучайно. Нельзя представлять себе дело так, что резкое увелечение числа научно-исследовательских работ по этой теме в отечественной философии обусловлено нашими специфическими социально-бытовыми трудностями. Дело в том, что в современном мире сфера повседневности в силу развития техники предельным образом стандартизируется, унифицируется и включает в свое функционирование огромные массы людей. В западной социологии сложилось целое направление исследований, так называемое социология повседневности. Первооткрыватель ее А.Шюц выделяет две основные черты повседневности – первая, устойчивость, стабильность, нормальное, обычное течение жизни, и вторая – типологическая определенность повседневности. Самое важное достижение западной так называемой понимающей социологии в отношении обыденного сознания и повседневности – это понимание внутренней целостности и специфической организованности «мышление повседневности».

Чтобы понять, о чем идет речь, придется остановить наше внимание на одном примечательном явлении современной словесности, на так называемой новой прозе. Это повести, рассказы, пьесы и «монологи», в которых «исследуются» – трудно подобрать другое слово – логика и абсурд повседневности. В результате именно такого исследования читатель вынуждается логикой – или абсурдом – рассказа поставить перед собой в первозданном виде вопрос о смысле жизни. Это роза виртуозно справляется с почти неразрешимой для теоретика проблемой конструирования, объектирования обыденного сознания. Непосредственная «вплетенность» в повседневную жизнь позволяет человеку воссоздавать в своем «обычном» знании на которые внутренние черты общественной жизнедеятельности, которые бывают скрыты от агентов специализированного духовного производства, как в силу идеологических соображений, так и в силу «давления» теоретической картины мира, которая может заслонить картину реальную. Сама повседневность, в которую обыденное сознание включено непосредственным образом, является результатом сложного, многоступенчатого опосредствования, изменений, вызванных культурой, а поскольку прошлый социальный опыт приобретенный человеком, может не соответствовать изменившимся условиям, постольку и становятся возможной смена представлений укоренившихся в обыденном сознании «с прочностью предрассудка». Именно поэтому вполне возможно и критическое восприятие казавшихся прежде незыблемыми суждений своего непосредственно опыта. Обыденное сознание настолько изменчиво и многообразно, насколько многообразна и изменчива повседневность и настолько ограничено, насколько ограничен тот фрагмент повседневности, который становится «полем» деятельности человека. При этом обыденное сознание и являет собой некую ценностно организованную целостность, которая в определенном смысле неуловима. [7, c. 74]

В условиях отчужденной жизнедеятельности сам труд, каким бы он ни был, способен порождать у человека ощущение жизненной опоры, и тщательное добросовестное выполнение работы может заменять нереализованные смысложизненные потребности. Вспомним хотя бы гоголевского Акакия Акакиевича, который самозабвенно отдавался каллиграфическому выписыванию букв в одной из бессмысленнейших чиновничьих контор, – но именно в этом умении Башмачкин чувствует себя незаменимым специалистом, что вызывает у него самоуважение. Легко ли такую жизнь признать бессмысленной, абсурдной? Видимо, повседневность способна порождать смысл не только иллюзорной, хотя для того, чтобы избавиться от иллюзорности, необходимо все-таки пережить повседневность и осознать ее узость и недостаточность.

Однако продуктивная способность человеческого сознания столь высока, а желание обрести смысл жизни так же непоколебимо, как желание и право жить, что человек непременно пытается найти выход из ситуации. Отделяя себя от обыденности и даже разрушая ее человек, однако, не всегда способен сделать дальнейший шаг именно в сторону истины и нередко попадает в ложную ситуацию выбора между воплощенным вымыслом и иллюзией смысла, т. е. Когда смыслы или вымышлены и принимаются за действительные и когда они попросту иллюзорны.

3. МЕЖДУ РЕАЛЬНОСТЬЮ ВЫМЫСЛА И ИЛЛЮЗИЕЙ СМЫСЛА ВОЗМОЖЕН ЛИ ВЫХОД

Быть понятым людьми пора настала,

При этом помня и о тех, кто глух.

Л.Арагон

Из вышеизложенного можно сделать вывод, что обычная, земная жизнь рано или поздно подводит человека к необходимости осознать свое бытие или решить для себя проблему смысла жизни. Одновременно человек поднимается до осознания недостаточности обыденного существования или до понимания абсурдности существования, сведенного лишь к повседневности.

Итак, осознав недостаточность обыденного проживания, человек может сделать шаг в сторону общества, в сторону «гражданского бытия». Этот шаг еще более труден, нежели обретение смысла в повседневности. Хотя современная философская литература и публицистика предлагают немало различных моделей гражданского обновления в различных областях жизни, обычный человек, воспитанный годами двоемыслия, или не вполне им доверяет, или устраняется от активных переживаний назревших проблем гражданской жизни. Дело, по-видимому, в том, что социальная память крепко накрепко зафиксировала общественные ситуации, когда многочисленные попытки гражданского поведения создавали ложную дилему, вынесенную в заголовок данного раздела.

Давайте обратимся к восточной философии, в частности к учениям Лао-Цзы и Конфуция. Дело в том, что в учениях этих философов также поднимается вопрос о реальности или о вымышленности. В частности там идет рассуждение о том, возможно ли «придумать» себе новый смысл или же смысл должен появиться сам собой во время каких-то жизненных переживаний. Мне кажется, что эти тезисы не лишены смысла, поскольку жизнь не всегда «дает» нам тот смысл, который мы хотим. И в то же время нам всегда удается выбрать желаемый смысл, но мы не можем найти той дорожки, по которой нам необходимо к нему добраться. Есть даже такой афоризм: «Величайшее счастье в мире – смысл жизни обретенный в радости». [9, c. 90]

Необходимость личностно, смыслового оправдания бытия в условиях «неподлинной» реальности с неизбежностью порождает иллюзию смысла. Как можно судить по состоянию общественного сознания, в наши дни эти иллюзии оказываются необычайно прочными и надолго закрепляются в социальной памяти.

Это иллюзорной «смыслотворчество», псевдотворчество охватило все идеологические институты: достаточно вспомнить, как подхватывался претендующий на глубину, «диалектику» очередной лозунг и как он виртуозно «обыгрывался» далеко не злонамеренными деятелями науки, искусства, разрастался, укреплялся и, хотя реальной силой не обладал, сознанием не отторгался.

Конформизм, совсем не при отсутствии критической способности и здравости, выливавшейся в «разговоры на кухне», процветал и пускал глубокие корни и в сознании научном , теоретическом, в идеологии, искусстве.

Наше обществоведение, обладающее вроде бы формально-логическим единством и противоречивостью, вряд ли может претендовать на роль теории, имеющей «личностный смысл», – в нем нет проблемы смысла жизни.

При своем образовании и внедрении в сознание общества подобное «обществоведение» меньше всего задумывалось как «наука», «познание» и было, скорее, удобоваримым набором идеологических идей.

О том, что представляет собой этот комплекс, можно судить не только по школьным и вузовским учебникам, но и по всей массе научно-исследовательских работ, какая бы тема не значилась в заголовке. Более того, существуют вполне добротные попытки представить стабильные черты обществоведческого мышления в качестве «системы категорий»; при чем кропотливое и скрупулезное промывание массы частных разработок сквозь это «сито» с целью дальнейшей рациональной кладки храма из чистого золота рассматривается их авторами как фундаментально-теоритическая работа, единственно претендующая на подлинность «связи с практикой».

В одной из таких работ показано, что существует некоторая система категорий обществознания, которая мало что значила бы без выработанного ее научного аппарата, при этом система и аппарат представляются «вдохом» и «выдохом» обществознания: «Система категорий и категориальный аппарат материалистического понимания общества находятся в отношении предполагающей рефлексии, взаимного обусловленного. Образно говоря, они образуют последовательные фазы «дыхания» исторического материализма». Термин «аппарат» является находкой ученых, без которой невозможно было бы объяснить бытие исторического материализма.

Необходимо обратить Ваше внимание на то, что в жизненно-практической ситуации осмысления жизни готовые рецепты не срабатывают. Т. е. все сначала необходимо пропустить через себя, через свой внутренний мир и только потом принимать какие-то решения. При осмыслении назначения и сущности человека приходится оставить за непригодностью весь опыт художественной литературы. Вы конечно со мной не согласитесь, мол лучше учиться на чужих ошибках, чем на своих, но с другой стороны, времена меняются, а это значит, что нельзя все написанное в художественной литературе применять как нечто шаблонное в решениях жизненно важных задач. Необходимо также учитывать, что вы не главный герой рассказа или романа, где все заканчивается хорошо. Вы всего-навсего житель этой многострадальной планеты Земля. Вы лишь тот ходок, который пытается найти выход из лабиринта жизни. Конечно, правильное решение не всегда удается принять, и часто мы попадаем в трудные ситуации, из которых на первый взгляд, вообще нет ни какого выхода. Но это не так, выход есть всегда, просто мы еще не научились его отыскивать. А как спросите Вы найти выход из трудного положения. Зачастую выход находится там же где вход. Да это небольшая игра слов, которая присуща в целом философии, но, тем не менее, как показывает жизненный опыт, это изречение правильное. Все вышеизложенное взято из учебников по философии и психологии, поэтому очень тяжело понять, а еще труднее осмыслить все то о чем там идет речь. Но я попробую перевести все это на простой, понятный всем «Великий и могучий». Итак, можно выделить основную идею: нет шаблона или какой-нибудь системы выбора смысла жизни. Все мы должны делать сами. При чем нам необходим глубочайший анализ нашей жизни. Для того чтобы правильно выбрать себе смысл жизни необходимо представить свою будущую жизнь. Для многих из Вас покажется, что смысл – это и есть планы на будущее. Это абсолютно неверно. Смысл жизни есть то, к чему надо стремиться на протяжении всей жизни, но это похоже на цель: скажете Вы. Да, конечно есть нечто схожее между смыслом и целью. Тем не менее: цель – это конкретная задача, это та вершина на которую мы ориентируемся в нашей жизни. Смысл же есть то, на что мы ориентируемся в нашей повседневности. Смысл может меняться каждый день, а цель нет. Смысл мы можем потерять в любой ситуации, а цель, если только это настоящая цель, мы можем утратить лишь тогда, когда достигнем ее. Тогда нам придется ставить новую и с новыми силами достигать ее. Но обрести новый смысл гораздо труднее нежели обрести новую цель. В этом и есть одно из принципиальнейших различий между смыслом жизни и жизненной целью. Итак, мы подошли к решению извечной проблемы, проблемы смысла жизни и проблемы цели в жизни. Серая повседневность, те жизненные неурядицы, которые нам приходится переживать, все угнетает человека, даже самого сильного энтузиаста. Но если у


10-09-2015, 21:23