Введение. 2

1. Философско-культурная концепция науки Кассирера. 3

2. Роль и место культуры в концепции науки Кассирера. 10

3. Роль и место истории в концепции науки Кассирера. 12

Заключение. 17

ИСПОЛЬЗОВАННАЯ ЛИТЕРАТУРА.. 20

Введение

Рассмотре­ние науки как исторического и социально-культурного образования нашло свое отражение не только в широком развертывании исследований исторического (или историографического) направления в методоло­гии науки, но и в оживлении интереса к социологии науки, психологии научного исследования, а также к философско-историческим и философско-культурным кон­цепциям науки.

Новая концепция науки именно как концепция, учитывающая влияние на науку исторических и социокультурных факторов, которое изучается в ряде дисциплин (например, социология науки) в философских трудах представляется как отрицание бытовавшей ранее логико-эмпиристической концепции, потому что она, социология науки, исследует влияние социальных факторов на науку[1] .

Качественно новый под­ход к науке , пришедшем на смену логико-эмпиристи­ческой концепции подразумевает прежде всего изменение точки обозрения науки, в результате которого она предстает в некотором новом качестве. А именно—как историческое социально-культурное образование . В этом случае внутренние — гносеологические и логико-методологические — характеристики науки не просто до­полняются указаниями на исторические и социально-культурные факторы, извне влияющие на развитие науки; но и сами эти гносеологические и логико-методологические характеристики приобретают особенности, обусловленные исторической социально-культурной природой науки.

Представление о науке как о культурном образо­вании глубоко коренится в неокантианской концепции, развитие которой представлено в учении немецкого философа Кассирера (1874-1945). В настоящей курсовой работе мы рассмотрим основные положения философско-культурной концепции науки Кассирера.

1. Философско-культурная концепция науки Кассирера

Главная особенность концепции Э. Кассирера в том и состоит, что наука включается ею в культуру в качестве одной из основных ее форм .

Рассматривая кон­цепцию Кассирера о науке как форме культуры, сле­дует начать с истоков — с некоторых основных исход­ных положений философии Канта , а также учения Когена о культуре и «культурном сознании», с его поисков «логических оснований культуры».

Особенность теории познания, как она сформули­рована Кантом, заключается в том, что теория позна­ния исследует способ познания предметов. Различные виды постижения мира—научное знание (математика, естествознание) и философия (теоретическая и практи­ческая) оказываются разделенными друг от друга в самом основании—потому, что в них нашли выраже­ние различные способности души и различные формы познания. По этой причине различны их объекты. Так, различие между математическим и философским ви­дами познания (равным образом опирающимися на чистый разум) заключается в «их форме, а не осно­вывается на различии меж­ду их материей, или предметами. Форма математиче­ского познания есть причина того, что оно может быть направлено только на количества...»[2] . По той же при­чине различен характер их объективности. И наука, и фи­лософия—метафизика, этика, эстетика, религия—по со­держанию своему объективированы от отдельных субъ­ектов познания. Однако философское познание в этой объективации может достичь лишь общезначимости, философское суждение не может быть безусловно от­несено к самому предмету (данному в созерцании априорно или как предмет возможного опыта), ибо оно «не основывается на понятиях об объекте», ибо вообще «философия держится только на общих поня­тиях»[3] и т. п. Но философское суждение тем самым не обесценивается: философия есть познание из прин­ципов, и благодаря им она обеспечивает единство зна­ния в науке, этике, эстетике, религии, единство, без которого не может обходиться наш разум.

Только научное знание обладает достоверностью , т.е. помимо субъективной достаточности, имеет объ­ективное основание; и потому только оно не просто общезначимо, но и претендует на то, что его содержа­ние относится к предмету познания. Научное знание возможно благодаря определенным формам мышле­ния (чистым рассудочным понятиям, категориям) и основоположениям. Они обеспечивают объективность знания в смысле отчужденности его от познающего субъекта: всякое утверждение, сообразное с этими формами, может быть понято (и обсуждено, принято или отвергнуто) «всяким, кто только обладает разу­мом». Но эта внутренняя определенность научного знания имеет одно очень важное дополнение, благо­даря чему объективированное, отчужденное от субъек­та знание становится объективным знанием. Это дополнение заключается в том, что научное знание непременно должно быть применимо к предметам воз­можного опыта.

Это относится, равным образом, и к. естествознанию, и к математике. У Канта имеется одно очень важное замеча­ние о предметной содержательности математики. Математика, естествознание и даже эмпирические знания человека. имеют высокую ценность как средства главным образом для слу­чайных целей, а если они в конце концов становятся средством для необходимых и существенных целей человечества, то это дости­гается не иначе как при посредстве познания разума на основе од­них лишь понятий, которое есть не что иное, как метафизика.

Хотя Кант не исключает, что возможно и рассмотрение математики только как некоего формального построе­ния, однако он отвергает эту возможность. Все математические понятия, по его мнению, сами по себе не знания, если только не предполагать, что существуют вещи, ко­торые могут представляться нам только сообразно с формой... чистого чувственного созерцания. Но в прост­ранстве и времени вещи даются лишь постольку, по­скольку они суть восприятия (представления, сопровож­дающиеся ощущениями), стало быть, посредством эм­пирических представлений».

Кант формулирует это положение о пред­метной содержательности знания в отношении естест­вознания, непременным условием которого является применение рассудочных форм к «эмпирическому созерцанию», к опы­ту.

Кантом сформулированы теории научности: научное знание непременно содержит в себе два момента—оно построено сообразно с правила­ми и принципами мышления, и его понятия относятся к предметам, данным в чувственном созерцании. Эти формулировки одновременно являются внутринаучными. критериями объективности. И, соответственно, умопо­стигаемым сущностям, полагаемым в идеях разума, не­возможно приписать объективность, потому что они не могут быть даны в чувственном созерцании (для естест­вознания—в эмпирическом чувственном созерца­нии, в опыте); этим умопостигаемым сущностям (по сути дела, не только философским, но и всяким обще­теоретическим обобщениям) можно приписать лишь гипотетическое существование. Уже Гегелем была по­казана ограниченность такого понимания объективно­сти (Гегель так и называл ее—«кантовская объектив­ность»)[4] .

Эту же проблему Канта Кассирер излагает в терминах «объективации »: это, так сказать, «научная объективность»—неко­торая абстракция, которая успешно работает в весьма узких рамках общей методологии науки; между тем как философские трудности, встающие перед научным познанием, требуют доказательства то­го, что научная картина мира имеет объективное содер­жание в смысле отражения в ней независимой от поз­нающего субъекта действительности, того, что действи­тельность такова, как она представлена в научной кар­тине мира. Но доказательство этого не может быть по­лучено средствами логико-методологического и теоре­тико-познавательного анализа, как это пытались сде­лать Кант и кантианцы. Вопрос о том, свойственна ли человеческому мышлению предметная истина, говорил Маркс, вовсе не есть вопрос теории, а вопрос практи­ческий. Внутринаучные критерии объективности дейст­вительно способны вывести наше знание из пределов субъективности в объективный мир предметов, явлений и их сущности (и на эти критерии опирается «каждо­дневная» работа естествоиспытателя), но это не есть имманентная нашему мышлению способность; это про­исходит потому, что сами эти критерии (научные спосо­бы экспериментирования и теоретизирования) сложились исторически, на основе общественно-исторической практики. В неокантианстве же был подмечен факт «научной объективности», и превращен был в само­довлеющий факт. А этот факт можно проиллюстрировать следующим образом: наше знание об атомах, элементарных частицах, двойной спирали, гипотетических чер­ных дырах, кварках и т. п. имеет объектив­ное содержание, потому что существование всех этих «сущностей» доказано (или может быть обсуждено, до­казано или опровергнуто) в научном познании, теми средствами экспериментирования и теоретизирования, которые сложились в науке и которые составляют суть «научности». И наоборот, утверждения о дьявольской силе и пр. в принципе находятся за пределами этих средств и, соответственно, знания, и именно поэтому эти сущности не обладают существованием.

B марбургской школе неокантианства , к которой принадлежал Кассирер, нашла выражение кантовская идея о совпадении объек­тивного содержания знания с процессом познания—с мысленным построением предмета познания. Так, «закон нау­ки» и «закон природы» в определенном смысле употребля­ются как синонимические. В изложении Кассирера, именно проблема доступности или способа данности нам, должна предшествовать проблеме объективности ... Вместо того чтобы сравни­вать материю и дух или противопоставлять их друг другу, мы должны сравнить и противопоставить спо­собы физического и метафизического мышления.

Отсюда Кассирер развивает идею о культурном созна­нии : наука (научное знание) есть только одна из форм объективации сознания; искусство, религия и нравст­венность также являются формами, в которых снят, «элиминирован», отчужден отдельный субъект. Это все общие формы объективированного сознания обществен­ного человека, и в них осуществляется общественная жизнь человека.

Эти формы, взятые конкретно, вполне самостоя­тельны; присущий каждой из них свой способ видения мира («данности своего предмета») обеспечивает внут­реннее ее единство (синтез) и ее отличие от других форм. Однако самосознание каждой из них происходит в соответствующей науке—в юрис­пруденции, в науке о прекрасном (эстетике), в теоло­гии, и потому исследование логических оснований науки оказывается достаточным для обоснования всего куль­турного сознания. Более того, при этом исследовании в качестве идеала науки имеется в виду «точное естест­вознание».

В философии Кассирера находит дальнейшее развитие кантовская идея о заданности форм восприятия и мыш­ления как условий возможности опыта и познания . По­добно тому, как кантовские априорные формы восприя­тия и мышления определяют «мир для нас», так и «формы культуры» Кассирера суть единственно возможные фор­мы существования «мира для нас»; потому и они суть формы именно культуры, т. е. мира, созидаемого общественным человеком.

Характерные особенности критического идеализма Кассирера можно сформулировать следующим образом : 1) расши­рение области применения критического анализа; 2) по­пытка построить на основании философии Канта (и да­же вывести из «критического, или трансцендентального, идеализма Канта») философию культуры и философию истории; 3) отказ от сведения форм культурного созна­ния к логическим основаниям науки; и наоборот, поиск оснований всей культуры в исторически первичных, «низших» ее формах.

Эти формы, «содержащие в себе систему символов, призваны не просто отображать мир, в них отложились различные основные способы мышления, понимания, представления, вооб­ражения и описания» мира человеком; они (каждая из них) составляют тот целостный мир, в которых осу­ществляет себя человек и в которых он живет.

2. Роль и место культуры в концепции науки Кассирера

Отношение не миру самому по себе, а к миру как он дан нам в со­зерцании,—эта мысль обобщается Кассирером таким образом, что она относится не только к познаватель­ному отношению человека к миру. Согласно Кассиреру, человек живет в мире культуры, и его отношение к объективной действительности опосредствовано фор­мами культуры; объективная действительность дана человеку не иначе, как в формах языка, мифа, рели­гии, искусства, науки, т. е. как некоторое культурное явление.

Концепция Кассирера сохраняет самостоятельную ценность каждой из форм культуры ; они не сводятся им к их научному осознанию; и вообще они не ограничивают­ся духовной сферой, аферой сознания человека, сфе­рой «культурного сознания»; объективированные от человека, они составляют тот мир, мир культуры, в котором человек живет, ту подлинную действитель­ность, которая непосредственно дана человеку.

Кассирер говорит о культуре и формах культуры, имея в виду то обстоятельство, что термин «культура» уже обозначает объективированный от индивидуального бытия и сознания человеческий мир. Чтобы разъяс­нить эту функцию форм культуры, обеспечивающую переход от индивидуального бытия к общечеловече­скому миру, в некоторых случаях Кассирер употреб­ляет «формы культуры» как синонимичные «формам «общественной жизни», ибо человек есть общественное существо, и его индивидуальное бытие возможно (и может быть понято) в общественном целом. Это — важная особенность форм культуры: каждая из них есть некоторая целостность, «тотальность». И, соответ­ственно, задача философско-исторического исследова­ния в том и состоит, чтобы включить отдельные яв­ления в эту целостность, рассмотреть их в этой целост­ности, т. е. производить синтез. Эта идея и лежит в основе философии истории Кассирера.

Другая важная особенность форм культуры заключается в том, что каждая из них представляет собой качественно определенную систему символов и образов . У человека, отмечает Кассирер, нет раздель­ного индивидуального бытия: он живет в великих фор­мах общественной жизни—в мире языка, религии, искусства, политических учреждений. Он творит вербальные симво­лы, религиозные символы, образы мифов и искусства, и только в целостности, в системе этих символов и об­разов он может поддерживать свою общественную жизнь, т. е. быть способным сообщаться с другими человеческими существами и сделать себя доступным для понимания другими.

Эта мысль лежит в основе и другой идеи Кассирера, которая условно получила оценку «исторический релятивизм» . Идея Кассире­ра заключается в том, что человеческая цивилизация осуществляет себя в единичных, уникальных формах, она строит себя в каждую эпоху каждый раз по-но­вому. Она создает новые формы, новые символы, но­вые материальные вещи, в которых жизнь человека находит свое внешнее выражение. В отличие от объектов природы, которые обладают относительной устойчивостью, символическое, внешнее выражение жизни человека изменчиво: меняются значения, смыслы символов, появляются новые символы; по сущест­ву, каждому времени присущи свои системы символов, свои синтетические целостности, составляющие различ­ные формы культуры данного времени. Поэтому мо­жет появиться «культурная разобщенность» и во вре­мени. Она не появляется благодаря истории, историческиму сознанию. Ведь через короткий промежуток времени те символы, в которых человек выражает свои идеи и чувства, свои эмоции и желания, свои мысли и верования, становят­ся непонятными. И здесь начинается действительная работа науки истории. Эта действитель­ная работа заключается в том, чтобы реконструиро­вать—воссоздать, заново строить—ту реальную жизнь, которая лежала в основе символов и их систем; вос­создать таким образом, чтобы они стали понятными теперь, для тех, кто живет в мире новых систем сим­волов. Без такой работы, без исторического сознания не было бы связи времен, прошлого с настоящим и ожидания будущего, ибо «мысль о будущем и мысль о прошлом зависят друг от друга».

3. Роль и место истории в концепции науки Кассирера

Важно отметить, что согласно Кассиреру, объективно история возможна благодаря тому, что существует историческое сознание .

Задача реконструкции прошлого, задача воссозда­ния подлинной жизни, получившей внешнее выраже­ние в символических системах своего времени, выпол­няется историей благодаря особому научному методу, характерному только для истории—методу интерпре­тации. Интерпре­тация как историческое понимание у Кассирера — научный метод, рационально представимый и рацио­нально применимый. Кассирер полагает, что всякое понятие и рассуждение содер­жит моменты и универсальности, и индивидуальности; общие понятия и общие законы (правила), открываемые познанием, должны применяться к частным, осо­бенным случаям. Образование поня­тий и суждений, формы рассуждения и аргументации, метод гипотез и подтверждений должно быть использовано в истории в таком же смысле, как во всякой другой науке. Логическое единство науки истории и естествознания дополняется указанием на то, что историк так же, как и естествоиспытатель, име­ет дело с эмпирической реальностью и должен иссле­довать и описать эту реальность. И действительно, мы можем сказать, что исторические закономерности, устанавливаемые историческим исследованием, эмпирич­ны в том смысле, что они обнаружены в эмпирическом материале и обнаруживают себя в опыте. Что же касается различий в методах наук, то они, по Кассиреру, относятся к способу, по которому они производят интеллектуальный синтез эмпирических яв­лений, таким образом, что они, эти явления, будучи включены в некоторую целостность, в некоторое си­стематическое .целое, получают объяснение, интерпре­тацию, смысл.

История, как и всякая наука, включает в себя знание общих законов: Однако историю составляют исторические со­бытия, которые нельзя уже дедуцировать из общих законов. Кассирер считает, что историческое событие есть нечто большее, чем результат совокупности причин. Описать и понять явление не значит най­ти и указать всю совокупность причин, приведших к нему. Понять явление—значит интерпретировать его; в истории же—это значит включить его в ту целост­ность, в которой оно функционировало, т, е. произво­дить особого рода синтез.

Опытное основание исторической науки—это осо­бого рода физические объекты—исторические докумен­ты и исторические памятники. Вся работа историка зависит от этих документов и памятников, данных ему в виде материальных вещей: письмен, надписей, книг, статуй, построек и т. д. Он не только собирает эти фрагменты, он должен восполнить и синтезировать их, привести их в согласованный порядок, показать нам их единство и логическую последовательность. Этот интеллектуальный и воображаемый синтез и есть то, что мы называем историей [наукой истории], точно так же, как синтез частных материальных феноменов в пространстве и времени согласно общим законам на­зывается естествознанием.

Этот «интеллектуальный и воображаемый синтез», составляющий суть работы историка, хорошо иллюст­рируется аналогией с расшифровкой неизвестных пись­мен: отдельные знаки и их сочетания представляются в качестве символов, за которыми скрывается целый человеческий мир; с самого начала они мыслятся как элементы некоторой системы, в которой только они ос­мыслены и через которую только могут быть поняты; воссоздав эту систему, эту целостность, мы можем ус­лышать чуждую нам речь и войти в неведомый нам человеческий мир.

Эта аналогия хороша тем, что иллюстрирует имен­но рациональный, логически эксплицируемый, характер кассиреровского метода «исторического понима­ния», «интерпретации» и, тем самым, его качествен­ное отличие от других концепций понимания, противо­поставляющих понимание научным, рациональным ме­тодам и связывающих его с интуицией, «вживанием», «вхождением» в иную культуру и в иное время и т. п.

Работа историка, по Кассиреру, в зна­чительной части состоит именно в


10-09-2015, 21:28