Конец рационализма
Современное мышление по своему происхождению принадлежит западноевропейской культуре, которая два века назад пережила революцию мышления и миропонимания, а вместе с ней и научно-техническую революцию. Основной признак нового сознания — тотальный рационализм, уверенность в безграничных возможностях человеческого разума, незаметно перетекающая в своеобразную религию, где место Бога занял сам человек. Спустя полтора столетия полного "триумфа" рационализма у человечества появилось более чем достаточно возможностей убедиться, что разум бессилен противостоять собственной мощи, направленной на уничтожение человечества. Две мировые войны, ядерная и экологическая угроза — все это охладило оптимизм по поводу прогресса.
Более того, как бы в отместку за двести лет господства рационалистического "Просвещения" мир охватила эпидемия болезни, которую в средние века величали дремучим суеверием. Широкая масса легко признала права иррационального опыта в связи с вошедшими в моду фантастикой, НЛО, паранормальными явлениями. Даже закосневшая в материализме коммунистическая пропаганда через телевидение в течение десятков лет уверяла, что "невероятное" может быть "очевидным". Прежде сознание, не знающее Бога, неистово сопротивлялось всякой метафизике, почему же теперь получили полную "индульгенцию" мистика и магия? По-видимому, ответ на этот вопрос надо все же искать не в массовом сознании, а в тех философских идеях, которые подготовили его изменение.
Одна из характернейших черт мышления XX в. состоит в том, что в понятийной системе, которой оно оперирует, понятие "бытия" почти совсем было вытеснено понятием "существования" (экзистенции). Различие между мышлением XX в. и классической философией XIX в. состоит в том, что последняя пыталась ухватить всю суть миробытия как бы в застывшем снимке, причем, "фотоаппарат" мыслился где-то снаружи, вне этого мира, а новое мышление принимает за аксиому, что наблюдатель всегда остается внутри реальности, им моделируемой, и не может ее покинуть, даже если очень захочет посмотреть на себя "со стороны". Экзистенциальное мышление по сути дела отказалось рассматривать понятие бытия, слишком умозрительное и не подлежащее опытному ощущению (трансцендентное): познать его можно лишь неким мистическим слиянием с ним, в соответствии с платоновской традицией приносящим невыразимое знание-гносис. Вместо этого новое мышление предпочитает оперировать понятием экзистенции, познание которой достигается в опытном переживании собственного существования. Бытие непостижимо и вечно, а существование познается в каждое мгновение здесь и сейчас. В соответствии с этим классические философские системы передают статичную картину бытия, даже если это диалектика Платона или Гегеля, а экзистенциальное мышление представляет реальность в виде потока явлений, как непрерывный динамический процесс, внутри которого обнаруживает себя познающий его субъект [1].
В XX в. в сознании людей произошла революция не менее решительная, чем в XVII в. Тогда ученым стало ясно, что для объяснения движения планет и того, что созревшие яблоки падают именно на землю, а не уносятся под облака, вовсе нет необходимости прибегать к мистическим симпатиям и жизненной силе алхимиков или к непосредственному воздействию ангелов и Бога на астрономические тела. Все это объясняется начальным импульсом движения и законами Ньютона. Кто-то запустил вселенную, и теперь все, что происходит, совершается как результат первоначального толчка. Кто это сделал? Тогда, как и теперь, для значительной части образованных этот вопрос показался излишним: можно жить, наслаждаясь бытием и благами вселенной, и без его выяснения.
Признание общей теории относительности в начале XX в. дискредитировало и веру "своим глазам", и убедительность "здравого смысла", опирающегося на опыт пяти чувств. Ведущие философские направления этого столетия (экзистенциализм, феноменология, фрейдизм и др.) констатировали, что опыт человека шире и глубже, чем это можно описать в словесных и других знаковых формах.
Ханс-Георг Гадамер, признанный одним из ведущих философов XX в., вступая в спор с Гегелем, возглавившим в начале прошлого века путь к "полной победе разума", заключил, что "диалектика опыта получает свое подлинное завершение не в каком-то итоговом знании, но в той открытости для опыта, которая возникает благодаря самому опыту" [2]. "Опытен в собственном смысле слова тот, — делает вывод Гадамер, — кто помнит о человеческой конечности, тот, кто знает, что время и будущее ему не подвластны <...> Познание того, что есть на самом деле, — таков, следовательно, подлинный результат всякого опыта, как и всякого стремления к знанию вообще" [3].
Но реальность мира и бытия не укладывается в схему философского догматизма. "На самом деле", как его понимают в основных философских течениях XX в. — это не исчерпывающие ответы на все вопросы, а экзистенциальный опыт ощущения себя внутри потока жизни. Таков общий итог столетия. Смысл жизни заключается в самой жизни, а не в выводах, сделанных из нее. Он — в переживании самого течения жизни. Поэтому к жизни надо относиться как к непрерывно воспринимаемому опыту, а не как к решению задачи, совпадающему или не совпадающему с ответом в конце учебника.
Но и в учение Христа заложен именно динамический, а не статический подход к жизни, хотя люди очень часто стремятся перетолковать Его учение в юридических категориях, представить Бога лишь как Судию, в последний день выносящего окончательный вердикт, и вовсе не хотят видеть в Нем Того, перед лицом Которого непрерывно совершает свой выбор человеческая совесть. Сам Христос определяет Свой суд, как бы мы сегодня сказали, полностью экзистенциально: "Суд же состоит в том, что свет пришел в мир; но люди более возлюбили тьму, нежели свет, потому что дела их были злы" (Ин 3:19). Это значит, что суд уже идет, идет непрерывно, мы живем в потоке совершающегося суда Божия и сами влечем себя на скамью подсудимых: "Я не сужу <...> ибо Я пришел не судить мир, но спасти мир. Отвергающий Меня и не принимающий слов Моих имеет судью себе: слово, которое Я говорил, оно будет судить его в последний день" (Ин 12:47—48).
Христианское учение — предмет ума или опыта?
Рационалистическое мышление господствует в христианском мире более трехсот лет. За этот период богословие хотя и приобрело иммунитет против рационализма, но в нем выработался своеобразный "комплекс неполноценности" перед позитивистской наукой и ее методологией. Только в первой четверти XX в. новые веяния в философском осмыслении бытия принесли осознание, что предмет богословия — опыт религиозный — не "научный" факт, воспроизводимый в эксперименте и поддающийся описанию математическим языком; он всегда уникален, неповторим и не фиксируется в качестве объекта "научного" наблюдения.
Смысл единения Двенадцати учеников Иисуса Распятого и Воскресшего, также как единения с ними всех вновь присоединяющихся членов Церкви, заключается в совершении Евхаристии. Благодаря этому совместному их действию все они получали общий евхаристический опыт, то есть само переживание любви Богочеловека, а не слова и формулировки учения. Что касается собственно христианского учения, то оно — всего лишь словесное описание евхаристического опыта христианской общины.
В противоположность этому, ересь — это попытка приходящих в Церковь внести в нее свою собственную систему понимания Бога и мира, основанную на опыте, чуждом опыту евхаристической общины. Предание повествует о святителях Спиридоне Тримифунтском и Николае Мир Ликийских, которые участвовали в 1 Вселенском соборе (325 г.). Они не обладали столь блестящей философской подготовкой, как их оппоненты, но имели подлинный опыт знания Бога. Они защищали именно этот церковный опыт, а не свои диалектические построения. В этих случаях именно евхаристический опыт общины-Церкви противостоял "авторскому" учению ересиархов. В соборном формулировании истинного учения — церковных догматов — вовсе не диалектика и аристотелевская логика, не создание новых терминов, и даже понятий, как, например "личность" (испостась), были самым последним критерием выявления истины. Выявлялась не некая абстрактная истина, как были уверены ересиархи, а реальность опыта, полученного Церковью от Христа в Его воспоминании — Евхаристии, и хранимого ею. Поэтому-то последним критерием истинности оказывались не логические аргументы, а именно соответствие тех или иных формулировок реальному знанию Бога-Троицы, которым владеет христианская евхаристическая община. Евхаристический опыт Церкви — единственный реальный критерий истинного догматического учения.
Понятие опыта — неотъемлемый элемент современного мироощущения
Между тем рационализм нового времени и всецелая вера в собственный рассудок как раз базируются на эмпиризме, доктрине, основанной Дж. Локком на закате XVII в. В соответствии с ней все знания выводятся из опыта и не существует ничего, кроме того, что можно ощутить пятью чувствами или воспроизвести в исследовательской лаборатории. Однако на пороге XXI в. мало что осталось от наивной веры в то, что вселенная и сам человек — это простые механизмы, которые от пружинных часов отличаются лишь количеством "шестеренок"; разве что идея, что когда-то в будущем все тайны вселенной будут разгаданы и не останется места никакой мистике...
Сегодня установка на духовный опыт уже стала привычной. Уходящий век вернул серьезное отношение исследователей к внутреннему опыту человека, который позитивистское сознание XVIII—XIX вв. отвергало как "ненаучный". Понятие опыта оказалось центральным для феноменологии, экзистенциализма и структурализма, для прагматизма, фрейдизма и материализма. Новое по сравнению с классической философией — это то, что опыт как форма познания Действительности вобрал в себя практически все прочие познавательные формы; споры ведутся лишь о трактовках вокруг понятия опыта.
Для многих систем миропонимания исходной позицией стало признание уникальности, принципиальной неповторимости любого опыта. Такова позиция основателя феноменологии Э. Гуссерля и основателя прагматического инструментализма Дж. Дьюи. Х.-Г. Гадамер, развивавший герменевтическую феноменологию М. Хайдеггера, подчеркивал, что опыт действительности, ценный для науки своей принципиальной повторимостью, строго говоря, можно приобрести только однажды — уже приобретенный опыт нельзя получить еще раз заново: "То же самое не может стать для нас еще раз новым опытом" [4].
С начала XX в. в европейское философское мышление прочно вошло и понятие религиозного опыта. Этому способствовало философское направление прагматизма, развитое Ч. Пирсом, У. Джемсом, Дж. Дьюи и др. Благодаря им сложилась новая норма в богословии и религиоведении: все богословские рассуждения стали строить исходя из понятия религиозного опыта, то есть реальности, признаваемой всеми, в том числе позитивистами. Представители прагматизма, разумеется, трактовали религиозный опыт чисто материалистически. Тем не менее, признание позитивистами религиозного опыта как объективной реальности было значительной уступкой со стороны агрессивного неверия.
Сегодня наиболее авторитетные христианские проповедники и богословы, объясняя Откровение и Священное Писание, обращаются главным образом к внутреннему опыту, а не к рассудку аудитории. Современным миссионерам в основном приходится иметь дело с людьми, находящимися во власти агностических предубеждений. Разъясняя им, что такое христианское Откровение, или передавая содержание Евангельских писаний, проповедники вынуждены отбросить логическую и рациональную аргументацию как бесполезную.
Почему сегодня христианская проповедь обращена к внутреннему опыту, а не интеллекту человека
Для христианских миссионеров сегодня главная проблема состоит в том, что ныне человек если даже и признает действительность опыта знания Бога, его по большей части не имеет. Современный греческий богослов и философ Хр. Яннарас, например, для объяснения понятия Бога находит путь, способный убедить современного человека. Он обращается к тому минимуму метафизического опыта, который есть у каждого человека: "Какая-нибудь нелепая случайность, “авария” <...> автомобильная катастрофа, рак, сердечный приступ, — и вот уже броня самодовольства пробита, и человек предстает во всей своей беззащитной наготе <...> В такие мгновения “метафизического пробуждения” суть всех вопросов сосредотачивается для нас в одном резко запечатленном в сознании слове, таком привычном и вместе с тем остающемся вечной загадкой-Бог" [5].
В своей книге Хр. Яннарас раскрывает учение о Боге Троице, о человеке, о Христе, о Церкви, ориентируясь прежде всего на опыт знания Бога, зафиксированный в библейских текстах. Этим его книга отличается от традиционных катехизисов, где главный аргумент — догматический авторитет Писания, а не созвучие его содержания собственному опыту читателей. Греческое название книги "Азбука веры" точнее соответствует ее назначению. Это — почти энциклопедическое описание мироощущения современного человека в наиболее важных узловых моментах и вместе с тем, — переложение основ христианства на язык категорий и понятий, которыми привык мыслить современный человек европейской культуры.
Известный пастырь, митрополит Сурожский Антоний свои рекомендации к чтению Евангелия также полностью ориентирует на внутренний опыт читающего. Владыка Антоний предупреждает, что Писание может вызвать различный отзыв в душе; это может быть не только положительный опыт, но и отрицательный: "Некоторые места остаются непонятными, чуждыми, — мы можем их принять к сведению и пройти мимо, читать дальше, ожидая момента, когда мы дорастем до того, чтобы их понять. Другие места у нас могут вызвать отказ: “я не согласен с этим, я не могу этого принять” <...> Надо и это принять к сведению: значит, Евангелие и я не созвучны в каком-то отношении. И, наконец, будут такие места, на которые я могу отозваться всем сердцем, всей душой, от которых заволнуется все мое нутро, места, которые мне кажутся такими прекрасными, такими значительными, о которых хочется сказать: “Боже, как это хорошо!..”. Знайте, что такое место говорит о том, что вы и Бог единодушны, что, вчитываясь в это место, вы вчитываетесь в глубины Божий, вы познали Бога Каким Он есть, вы знаете, каковы Его мысли, каковы Его чувства, каково Его отношение. Но одновременно вы обнаружили какую-то глубину в себе, о которой вы не имели никакого представления" [6].
Личный опыт того, к кому обращена проповедь, — последний аргумент, который остался в руках миссионера; собственно, так было всегда, и только более чем двухвековое господство рационализма приучило думать иначе. Истина не рождается в споре, она открывается в опыте того, кто с нею соприкоснулся. Христос не доказывал теоремы Своим ученикам, как учителя Древней Греции. Он обращался к собственному опыту учеников: скажите, что слышите и видите: "слепые прозревают и хромые ходят, прокаженные очищаются и глухие слышат, мертвые воскресают и нищие благовествуют; и блажен, кто не соблазнится о Мне" (Мф 11:5—6). И Апостолы были посланы не для систематизации Его учения, а для свидетельства того, как меняется жизнь принявших Его Благую Весть: "вы примете силу, когда сойдет на вас Дух Святый; и будете Мне свидетелями в Иерусалиме и во всей Иудее и Самарии и даже до края земли" (Деян 1:8).
Опыт веры и неверия
Первое и самое главное условие, которое сегодня проповедник не может не учитывать, заключается в следующем: требуется, чтобы прежде всего опыт встречи с Богом состоялся. Увы, многое, очень многое препятствует появлению такого опыта!
Для того, чтобы человек смог пережить опыт встречи с Богом через чтение Писания, митрополит Антоний Сурожский определяет два условия (впрочем, они одинаково необходимы для любого опыта в науке или искусстве): "необходимо приступить к чтению Евангелия непредвзято, с единственным желанием — открыть истину, понять, что там сказано. И во-вторых, относиться к этому занятию столь же серьезно и добросовестно, как должно относиться ко всякому научному делу" [7] Если эти условия будут соблюдены, то чтение Евангелия принесет опыт общения с Евангелистом, откроет его опыт как очевидца Христа или евхаристический опыт апостольской общины.
Поэтому и чтение Евангелия митрополит Антоний приравнивает к беседе с Евангелистом: "раньше, чем приступить к самому Евангелию, я хочу, во-первых, сказать кое-что о Евангелисте, потому что прежде чем беседовать с живым человеком, конечно, хочется узнать, кто он, что он говорит, почему его слушают..." [8] Убедительность проповеди самого владыки Антония в том, что он раскрывает только собственный опыт: "...почему я выбрал именно это Евангелие (от Марка). Выбрал я его по очень личной причине. Я стал верующим, встретившись именно с этим Евангелием" [9].
Если все вопросы так просто разрешаются с точки зрения опыта, тогда правомерно задать противоположный вопрос: почему же есть скептики, не верящие Библии? Неужели все они неискренни в своем восприятии веры? Ответ следует искать не в недостатке путей решения той или иной проблемы, а все в том же внутреннем опыте. Любой человек, даже неверующий или агностик, имеет собственное представление о Боге — свой опыт Бога. Чаще всего человек не помнит, когда и как пришло его понимание того, что есть Бог и какой Он. Религиозное чувство присуще человеку, и что значит быть верующим, достаточно ясно понимают верящие в то, что Бога нет. Главная проблема веры и неверия состоит не в отсутствии понятия Бога, а в содержании, которое человек вкладывает в это понятие.
Неверующий обычно не может принять Бога в силу полученного им некогда отрицательного опыта. Это может быть и отсутствие (пока еще) опыта встречи с Ним, но чаще всего — это опыт страха ответственности перед Ним, безусловно, отрицательный в эмоциональном отношении, или богоборческое нежелание уступить Богу право "распоряжаться мной". Этот отрицательный опыт отнюдь не исчерпывает всей реальности Бога, но в том-то и дело, что неверующий, утвердившийся в своем опыте, об
10-09-2015, 22:04