Содержание
Введение
1. Сознание первобытного человека – первоначальное Я человека
2. Первобытная религия. Ритуал, миф, табу
3. Авторитет вождей и старейшин как институт морального права
Заключение
Список использованной литературы
Введение
С точки зрения антропологии и биологии человек практически не меняется, однако в качестве субъекта и носителя нравственных отношении, качеств и ценностей можно видеть весьма существенные трансформации, которые претерпевает как тип человеческой личности, так и вся система нравственных отношений в процессе исторического развития.
Социальная природа нравственности еще отчетливее прослеживается во взаимозависимости и взаимообусловленности изменений, которые претерпевает нравственность на различных исторических этапах общественного развития.
Первобытнообщинный строй существовал несколько десятков тысяч лет, отличаясь необыкновенной устойчивостью и традиционализмом, стабильностью и косностью. Человек здесь еще является орудием рода, он привязан к родовой общине пуповиной кровнородственных связей, воплощенных в системе запретов, обычаев и традиций. Обеспечиваемый ими порядок и дисциплина, организация взаимоотношений в родовой общине характеризуются отсутствием угнетения и эксплуатации, практически нецелесообразной при ничтожной производительности труда индивида, всеобщим характером труда, уравнительным равенством и непосредственным коллективизмом.
Все это обусловливает слитность и тождественность индивидов с коллективной жизнедеятельностью рода, совпадение их индивидуальных стремлений с отражающими коллективный опыт обычаями и традициями и неотделимость формирующегося у них нравственного сознания с практикой поведения. Отсюда внутренняя целостность индивида и однозначность нравов первобытного общества – должно быть именно то, что есть и всегда было, что имеет священный и непререкаемый смысл для всех.
Должное и сущее, отражающие в более развитом обществе различие между общественно необходимым и индивидуально-желаемым, здесь еще полностью совпадают на основе полного преобладания интересов коллектива. Это совпадение еще не опосредовано индивидуализацией бытия и сознания человека, столкновением и борьбой в его сознании интересов и мотивов и поэтому не является его моральной заслугой и не имеет той моральной ценности, приобрести которую он может, только пройдя через искушения и соблазны.
1. Сознание первобытного человека – первоначальное Я человека
Леви-Брюль, исследовавший обширный этнографический материал, сделал точные и глубокие выводы о сознании первобытного человека, в основе которого лежат коллективные представления. Правда, он сразу подчеркивает, что эти коллективные представления «не предполагают некий коллективный субъект, отличный от индивидов, составляющих социальную группу», чем ограничил свой метод и постепенно завел в тупик свою теорию (в конце жизни он отказался от некоторых краеугольных идей).
Для Я-человека выводы этого сознания – цельная данность, такая же, как объекты внешнего мира для глаза человека, глаз может их воспринимать как они есть, но непосредственно манипулировать ими не может.
Здесь необходимо определить, что такое личность человека, что такое то нечто, очень простое (что может быть проще «Я»?) и одновременно столь сложное и всеохватное?
Я – это неразрывное сочетание двух сложных комплексов, простых при обращении к себе и сложных как сам воспринимаемый мир, при обращении вовне.
Первый комплекс чувствуется, ощущается, эмоционально переживается (Я есть, Я – душа, Я – бытие). Второй является представлением, возможностью (Я – воля, Я – дух, Я свободный).
Первое Я изначально от рождения, но развивается в процессе жизни, наполняясь ее событиями, идеями, образами. Второе Я создается или не создается в процессе жизни (например, в первобытно-родовом обществе его почти не было), оно, собственно, и является тем, что называют личностью человека, немыслимой без свободной воли, без ощущения себя как игрока, без манящей неопределенности бытия.
В ранней первобытности, когда безусловной основой бытия был первобытный род (до 40, а, может быть, до 50–60, тыс. лет до н.в.) сознание человека развивалось прежде всего через развитие памяти и коллективных представлений – сложных эмоционально-чувственных образов.
Человек накапливал десятки тысяч ситуативных примеров поведения, которые прекрасно ориентировали его в достаточно простых практических ситуациях, например, для избежания очевидных опасностей от голода, холода, зверя, дождя (да и здесь не во всех ситуациях), а в ситуациях неопределенных, сложных, выходящих за пределы «ситуативной энциклопедии» (болезни, межродовые конфликты, коллективная охота на зверя) человек обращался через четкий ритуальный комплекс к коллективному общинному Я, которое, обладая свободой воли, и было предназначено для решения проблем в неопределенных ситуациях. Развитие первобытнообщинной (точнее, родовой) Я-воли сделало ненужным развитие индивидуальной Я-воли.
Леви-Брюль обратил внимание на то, что в наиболее примитивных первобытных племенах XIX века (в целом, по-видимому, соответствующих уровню развития родового общества за 60–40 тыс. лет до н.в.) не было необходимости в религии, потому что коллективные представления были неотделимы от описываемых ими объектов или ситуаций:
«Нас, следовательно, не поразит то обстоятельство, что Спенсер и Гиллен не обнаружили у австралийцев, которых они изучили, «ни малейшего следа, ни слабейшего намека на что-нибудь такое, что могло бы быть описано как культ предков», что они не наткнулись на объекты культа в собственном смысле слова, на олицетворение сил природы, животных или растительных видов, что они встретили лишь очень мало преданий о происхождении животных и незначительное число мифов. Такая же бедность замечена Эренрейхом и в обществах низшего типа Южной Америки, которые, к несчастью, значительно менее изучены, чем австралийцы. Эта бедность свидетельствует о том, что в общественной группе еще преобладает пра-логическое и мистическое коллективное мышление. Чувство симбиоза, осуществляющегося между членами группы или между определенной человеческой группой и группой животной или растительной, получает прямое выражение в институтах и церемониях. Социальная группа в это время не имеет нужды в других символах, кроме тех, которые употребляются в церемониях…
В своем недавнем сочинении «Анимизм в Индонезии» Крейт полагает необходимым различать в эволюции обществ низшего типа два последовательных периода: первый, когда личные духи считаются обитающими в каждом существе и предмете (в животных, растениях, скалах, звездах, оружии и т.д.) и одушевляющими их, другой период, предшествующий первому, когда индивидуализация еще не произошла и первобытному сознанию представляется, будто некое текучее начало, способное проникать всюду, т.е. своего рода вездесущая сила, оживляет и одушевляет существа и предметы, действуя в них и заставляя их жить». «Там, где души и духи еще не индивидуализированы, индивидуальное сознание каждого члена группы тесно связано с коллективным. Оно не отделяется четко от коллективного сознания и, целиком соединяясь с ним, не противопоставляет себя ему: в нем господствует непрерывное ощущение причастности. Лишь гораздо позже, когда человек начинает ясно осознавать себя как личность и формально выделять себя из группы, к которой чувствует себя принадлежащим, лишь тогда внешние существа и предметы тоже начинают казаться личному сознанию наделенными индивидуальными душами или духами в продолжение жизни и после смерти».
Но точнее сказать не о неотделимости коллективных представлений (это следствие), а об отсутствии (или крайней неразвитости) индивидуальной воли и о том, что вся полнота воли была сосредоточена в Я-общины.
Поэтому первоначально не было никакой воли, отделенной от того, что Леви-Брюль назвал пра-логическим сознанием, но должно быть названо проявлением общинного Я в индивидуальном сознании Я-бытия. Первоначальное Я человека – это здравый смысл, т.е. набор ситуативных примеров, к которым относилось также и поведение индивидуума в сложных неопределенных ситуациях.
На такие ситуации индивидуум (и группа индивидов) отвечал просто – совершал стандартный ритуал приобщения к общинному Я, которое и находило ответы на вопросы. Конечно, первобытный человек, имеющий минимум воли, не был подобен сложной машине, он мог терпеть, говорить себе, например: «надоело, но подожду», и т.д., но эта свобода воли была цельной и системной лишь в узких, хотя и многочисленных вопросах бытовых ситуаций.
Она, кроме того, была зажата между инстинктами, привычками и примерами, с одной стороны, и средовыми воздействиями, мистически и чувственно (и, как правило, коллективно) воспринимаемыми человеком, с другой.
От людей, в состоянии активности общинного Я, требовалось быть вместе и прежде всего, слышать друг друга, а лучше еще видеть и обонять. Но слух и голос, по-видимому, уже 200 тысяч лет назад стали наиболее важным средством коммуникации, что и определило опережающее развитие звукового языка над языком жестов. Ведь звук голоса объединял людей в любое время суток, в любой точке пространства (конечно, в пределах слышимости) и в любом положении тела.
С течением времени словарный запас стал столь велик, что мог создавать картины, не менее сложные, чем зрительные образы. Мозг человека, включенный в общинную группу посредством звуковых сигналов, постепенно стал частью общинной «мыслительной машины», управляющей этой группой, но машины не механической, а «машины» со свободной волей, так как ее задачей было не только вспоминать, но и находить решения.
Так над родовой общиной начала надстраиваться племенная община первоначально в духе, в проекте и лишь значительно позже в «металле».
Личности человека в нашем понимании, то есть личности, как воли, в ранней первобытности не существовало. Человек был, жил, наслаждался, боялся, радовался, страдал, переживал сложнейшие эмоциональные состояния, но не имел свободной воли, ощущения собственных, а не коллективных возможностей.
Его реакции на вызовы окружающей среды (в наиболее общих и существенных для общества случаях) были инстинктивными или обусловленными «ситуативной энциклопедией», т.е. памятью и опытом.
Зато реакция надличностного субъекта (Я-общины) была подобна нашей. Человек в полной мере не принадлежал себе ни вовне, ни внутри. Но его эмоциональный мир был необыкновенно богат, он чем-то напоминал зрителя захватывающего фильма: ничего не зависит от него, но он живет, переживает и сопереживает.
Развитие родовой общины одновременно с развитием звуковой коммуникации – языка создало 50–60 тыс. лет до н.в. возможность для создания более широких общинных объединений – племен, для существования которых людям уже не обязательно было поддерживать почти непрерывное общение в рамках звукового круга и быть вовлеченным в почти непрерывную совместную деятельность.
Язык, как сложная система образов, а также ритуал, как сложная система символического поведения, начали отделяться от непосредственной жизни и деятельности общины, становиться самостоятельными системами.
Началось формирование первобытной религии, которой потребовались новые средства фиксации образов, способные, в отличие от звуковых сигналов, переноситься на расстояния и сохраняться во времени. Появились первые сакральные рисунки, священные предметы (статуэтки «венер» и т.д.), имеющие значение ритуальных символов.
Началась верхнепалеолитическая революция, духовной основой которой была первобытная религия, «оторвавшая» символ от непосредственности коллективного представления и, тем самым, впервые породившая в сознании человека не просто живое ощущение причастности к внеличностному коллективному субъекту, но и представление об этом субъекте.
Это, в свою очередь, породило ряд важных следствий. Индивидуум впервые ощутил себя как что-то отдельное от мира, Я-бытие стало устойчивым субъективным ощущением, ощущением определенной ценности личного бытия, возможно, действительно появились первобытные философы как философы не нравственности, а красоты (наскальные рисунки того времени наполнены естественной и чистой красотой).
2. Первобытная религия. Ритуал, миф, табу
Первобытная религия и ее новые символические средства запустили процесс создания первых «надстроечных» общин – племенных, клановых, фратриальных. Это не были уже физически определенные, полностью подчинившие себе эмоционально-чувственную сферу человека, родовые общины. Это были общины, основанные на объективированной символике языка, обряда, религиозных церемоний.
Религиозный обряд (религиозный ритуал) здесь занял столь же важное и, самое главное, самостоятельное место, как и общение в обыденной жизни и обычной деятельности, в то время, как в позднеродовой общине ритуал еще оставался только средством (хотя и основным) обучения и «настройки» в процессе коллективной деятельности и коллективного решения ситуативных вопросов, «заданных» внешней средой. Иначе говоря, родовая община была преимущественно реактивной, тогда как племенная стала преимущественно активной системой, направленной на изменение среды.
Революция перехода от родового к племенному обществу, по-видимому совершившаяся в самом конце среднего и в первой половине верхнего палеолита (60–20 тысяч лет до н.в.) как раз и создала наблюдаемые еще в XIX веке различия между первобытными общинами низшего и высшего типа:
«Во вторых обществах потребность сопричастности, может быть, не менее жива. Однако, поскольку эта сопричастность больше не ощущается непосредственно каждым членом общественной группы, она достигается непрерывно растущим умножением религиозных или магических актов, священных и божественных существ и предметов, обрядов, выполняемых жрецами и членами тайных обществ, мифов и т.д. Удивительные работы Кэшинга о зуньи показывают, как пра-логическое и мистическое мышление уже несколько повышенного типа проявляет себя в великолепном расцвете коллективных представлений, призванных выразить или даже осуществить партиципации, которые больше не ощущаются непосредственно…
Будучи рассмотрены в своих отношениях к мышлению групп, в которых они рождаются, мифы привели бы к подобным соображениям и выводам. Там, где сопричастность индивидов общественной группы еще не чувствуется непосредственно, где сопричастность группы окружающим группам существ переживается в собственном смысле слова, т.е. в той мере, в какой продолжается период мистического симбиоза, мифы остаются редкими и бедными (у австралийцев, у индейцев Центральной и Северной Бразилии и т.д.). В обществах более развитого типа (у зуньи, ирокезов, полинезийцев и т.д.) мифологическая флора становится, напротив, все более и более богатой. Соответственно и мифы следовало бы признать за такие продукты первобытного мышления, которые появляются тогда, когда оно пытается осуществить сопричастность» (Л. Леви Брюль).
Конечно, направленность на решение сложных практических вопросов в племенном ритуале (племенной религии) оставалась главной, но сами практические вопросы здесь стали другими, соответствующими задачам племенного, а не родового общества.
3. Авторитет вождей и старейшин как институт морального права
Религиозная деятельность превратилась в самостоятельную, а не сопутствующую обычной. Как следствие, началось формирование специализированной группы (или общественной функции) вождей, старейшин, жрецов, знахарей и колдунов, началось формирование классовых структур. Племена стали устойчивыми образованиями и постепенно становились сильнее самостоятельных родовых общин.
Но возникло внутреннее противоречие между авторитетом Я-рода и Я-племени, что, возможно, впервые остро поставило перед индивидуумами проблему выбора. Хаос, начавшийся 40–60 тыс. лет назад борьбой племенных и родовых субъектов, вскоре сменился периодом S-скачков, а где-то около 15–25 тысяч лет назад сложился новый космос, космос не родовых, а племенных общин, подмявших под себя и переделавших под себя общины родовые.
В конце новой революционной эпохи произошел мощный культурный взрыв, стимулированный поиском воюющими сторонами средств для победы в этой войне, ведь эта война была реальной войной на уничтожение между интегрированными в племена родами и родами, отставшими от процесса племенной интеграции.
Примерно в это время (15–20 тыс. лет до н.в.) вымерли последние неандертальцы, более сильные физически, чем человек, с сильными челюстями, но к этому времени уже необратимо отстававшие в умственном развитии. Хотя еще пятьдесят тысяч лет назад их мозг был конкурентоспособен, но мощная челюсть и неразвитый тонкий язык оказались фатальными недостатками, помешавшими создать племенные общины, основанные на языковом символизме.
Но почему и сейчас, среди кроманьонцев, встречаются общества родового, «неандертальского» типа? Произошла ли в затерянных уголках Австралии и кое-где в дебрях Амазонии деградация кроманьонца обратно в неандертальцы, или это общества, рожденные атавистическими особями? Более правдоподобно предположить, что в определенных условиях племенные, символьные «гены», т.е. юнговские архетипы, оказались зарезервированы, остались в «свернутом» состоянии, поскольку родовая организация была востребована, а племенная нет, ведь речь идет о малолюдных «заброшенных» уголках планеты.
Около 200 тысяч лет назад появился человек разумный, который в течение 150–100 тыс. последующих лет постепенно осваивал стандартные технологии производства орудий труда, приручил огонь, его рука стала такой же, как у современного человека. Человек в это время создал звуковой язык, который постепенно оттеснил на второй план язык жестов. Но рука, оттесненная от языка, сотворила революцию стандартизации в каменном производстве. Этим фактически исчерпываются достижения человечества в 200–50 тысячелетиях до н.в.
После 40–50 тыс. лет до н.в. появляются первые наскальные рисунки, скульптуры «венер», погребальные обряды. Каменные орудия труда достигают совершенства. Люди начинают покорять водную стихию (которой до этого боялись), появляются лодки. Охота ведется уже не только копьями и топорами, но и с помощью луков и стрел. Люди начинают пользоваться жерновами, строить дома и целые деревни, приручают животных. И все это внедряется всего лишь за 25–40 тысяч лет (с 40–50 по 10–15 тысячелетие до н.в.).
Племенная община, утверждаясь и побеждая, перестраивала сознание человека. Если раньше его сознание было исключительно ситуативным, образно-чувственными и естественно-мистическими (т.е. человек не обращался к внеличностному субъекту, а просто выполнял его команды), то теперь его сознание стало осознанно мистическим (религиозным), сознательно обращающимся к внеличностному субъекту – богу, божеству, духу, а позже создает сложные мифологии – классификации богов и системы их отношений.
Человек верхнего палеолита еще лишь в малой мере наделен индивидуальной свободной волей, но он включен в жизнь многочисленных субъектов – духов и память его наполняется не только сложнейшими чувственными представлениями – образами, но и символами, то есть мистическими образами и предпонятиями.
Племенная община, сделала гигантский шаг в развитии общинного мышления, впервые увидев себя не только в качестве одной из форм самоорганизации человеческого рода в борьбе за выживание в процессе естественного природного отбора, но и как силу, направленную на изменение природы посредством создания ее моделей в виде мифологического мировоззрения и эти модели реализующая.
Символьный ряд первобытной религии впервые объясняет мир, тем самым делая заявку на его сознательное преобразование в отличие от прежних преимущественно реактивных (пусть сложных) реакций общины на импульсы и состояния среды.
Сила малой общины – это непосредственность, эмоциональная
10-09-2015, 23:04