на тему:
«Философия русских революционеров-демократов
(А.И. Герцен, В.Г. Белинский, Н.Г. Чернышевский)».
Москва
1. Введение. Своеобразие русского интеллектуализма в 30-50-х гг. XIX в.
Под революционными демократами в России 40-х гг. XIX в., так как это было представлено еще недавно в советской историографии мыслись «идеологи крестьянской демократии, ведущая сила освободительного движения на т.н. разночинском этапе»[1] , в числе которых, наряду с Н. Огаревым, М. Бакуниным, Н. Добролюбовым, Д. Писаревым и т.д., мы находим интересующих нас мыслителей - А. Герцена, Н. Чернышевского и В. Белинского[2] . По сути - это представители первого последекабристского поколения, которые являлись, с рядом принципиальных оговорок, сторонниками интеграции России в западноевропейскую цивилизацию[3] . Пути, способы и варианты социально-политического развития России - были в центре их размышлений, критика существующего в отечестве государственного устройства составляла развернутую основу их мировоззрения, осмысление общемирового исторического опыта (в безусловном отношении его к развитию России) – стало для каждого горизонтом познания собственной (российской) истории. Одним из основных и общих отличий их программы явилось то, что критикуя в целом несовершенства существующего в России строя, они тем не менее были достаточно далеки от того, чтобы напрямую копировать европейский опыт, представляя тем самым в западничестве более радикальное направление, нежели другое, - наиболее массовое - либеральное , в рамках которого, как известно, начиная со второй половины XIX в., идея «подражания» - «заимствования» - «приспособления» к Европе российской истории нашла интеллектуальную подпитку и основу посредством трудов Б.Н. Чичерина, П.Н. Милюкова и М.М. Ковалевского[4] .
Основу воззрений Герцена, Белинского и Чернышевского составило в целом, на мой взгляд, общее своеобразие социокультурной ситуации в России первой половины XIX в., среди характерных черт которой я бы выделил следующие определяющие.
Во-первых, вполне закончившийся процесс формирование новой модели русской культуры, которую для краткости можно определить как литературоцентризм : с одной стороны, это смена «дворянской культуры классицизма» в качестве ведущей силы просвещения формирующейся русской интеллигенцией со своим качественно отличным пониманием собственной «миссии» в социальном плане, с другой – это возможность влиять на «публику» российского общества посредством «толстых журналов»[5] , адаптируя к жизнь идеальные модели социального переустройства усилиями русской литературной критики.
Во-вторых, особая временная динамика («темпоритмика» истории), которая нашла отражение в интеллектуальных конструкциях большинства мыслителей данного времени и легла в основу их размышлений о прогрессе, эволюции, перспективе социального развития страны. Противоречивый ход русской истории выявил различные взгляды на настоящее ее состояние, вызвав качественно различную реакцию восприятия наличной современности развития России. Вследствие определенной девальвации настоящего (по-разному, то ли из-за неудач революции 1848 г., то ли по причине отсталости страны, погрязшей в рабстве, то ли в свете опасности разворачивания событий отечественной истории по «французскому» образцу – прямой угрозе самодержавию, или же в виду неспособности науки объяснить «ход истории) - социальная рефлексия мыслителей того времени приобрела вид различных утопических проектов : либеральный – поиск идеальной модели, противостоящей «настоящему»; консервативный – реформа «настоящего» ради будущего; эстетический – поглощение «настоящего» стимулировало потребность компенсации этой потери через открытость «будущего» и «прошлого»; и, наконец, радикальный – критика и отрицание «настоящего».
Интеллектуальные поиски «революционных демократов», группирующиеся вокруг последнего из названных типов проектов, в 30-х гг. XIX в. в России стали выражаться в особом качестве размышлений и споров вокруг феномена утопического социализма. Говорили о нем много и увлеченно (В.С. Печерин, В.П. Боткин, А.И. Тургенев, А.А. Краевский). Но впервые «перенос» европейского социализма на российскую почву был осуществлен А.И. Герценом и Н.П. Огаревым, которые с полным основанием могут считаться основоположниками «русского социализма». Дальнейшие поиски отечественных мыслителей так или иначе протекали в контексте и на основе критики их идей.
2. «Русский социализм» Герцена и Огарева
В русле полемики западников и славянофилов А.И. Герцен занимает особое место. Он не только принадлежал к партии западников, но и в определенном смысле возглавлял ее, был ее идейным вождем, переняв эту миссию от П.Я. Чаадаева, который оставался как бы над схваткой.
Александр Иванович Герцен (1812-1870) - незаконнорожденный сын богатого московского помещика И.А. Яковлева, в семье которого он получил хорошее по тем временам образование и воспитание. В 1829 г. поступил на физико-математический факультет Московского университета. Здесь вокруг него и его друга Н.П. Огарева образуется кружок студенческой молодежи, в котором преобладает социально-политическая проблематика. В июле 1834 г. вскоре после окончания университета за связь с революционным движением университетской молодежи был арестован и выслан в Пермь, Вятку, Владимир. В 1839 г. по возвращен»» в Москву он женится и знакомится с М.А. Бакуниным, В.Г. Белинским, Т.Н. Грановским. Вскоре он вторично ссылается под надзор полиции в Новгород (1841 — 1842). По ходатайству ему было разрешено вернуться на проживание в Москву. Здесь он примыкает к «западническому» направлению историософских исканий интеллектуального движения 40-х годов. В 1847 г., добившись разрешения посетить Европу, он покидает Россию, как оказалось навсегда. В 1848 г. Герцен стал свидетелем поражения Французской революции, что оказало на него глубокое идейное воздействие. С 1852 г. он поселяется в Лондоне, где уже в 1853 г. основывает вольную русскую типографию и начинает издавать альманах «Полярная звезда», газету «Колокол» и периодическое издание «Голоса из России». Издания вольной русской типографии Герцена стали первой бесцензурной печатью России, оказавшей огромное влияние не только на социально-политическую, но и на философскую мысль. Основные идеи Герцена по философии истории, рассредоточенные во многих его произведениях, что обусловлено их эпистолярно-публицистическим жанром, наиболее концентрированное выражение получили в работах: «С того берега» (1847-59); в главе «Роберт Оуэн» «Былого и дум» (1860); «Prolegomena» (1867); в работах 60-х гг. – «Концы и начала», «Письма к путешественнику», письма «К старому товарищу», и т. д.
Николай Платонович Огарев (1813-1877) родился в семье богатого русского помещика, действительного статского советника. В 1830 г. Огарев поступил в Московский университет и уже в студенческие годы увлекся социалистическим учением Сен-Симона; верность идеям социализма сохранится на всю жизнь. Позже он напишет о себе и Герцене: «Первая идея, которая запала в нашу голову, когда мы были ребятами, - это социализм. Сперва мы наше я прилепили к нему, потом его прилепили к нашему я, и главною целью сделалось: мы создадим социализм». Летом 1834 г. за организацию с Герценом кружка Огарев был арестован и выслан в Пензенскую губернию, в 1839 г. получил разрешение жить в Москве. В 1841-46 гг. находился за границей, где слушал лекции по философии, изучал естественные науки; в 1856 г. эмигрировал в Англию. Здесь вместе с Герценом издавал «Колокол» (1857 — 67 гг.), активно выступая на его страницах против крепостного права. В 60-х годах участвовал в создании тайного общества «Земля и Воля», поддерживал польское восстание 1863 — 64 гг. В 1869-70 гг. содействовал работе нечаевского «Колокола», сотрудничал с М.А. Бакуниным. В последние годы жизни сблизился с П.Л. Лавровым. Умер Н.П. Огарев в Гринвиче, близ Лондона. В 1966 году его прах был перевезен на Новодевичье кладбище в Москве. Основные сочинения Н.П. Огарева: Русские вопросы; Крестьянская община; Еще об освобождении крестьян; Государственная собственность; Революция и реорганизация; Письмо к соотечественнику.
Первоначально представления о грядущем социальном переустройстве были у основоположников «русского социализма» весьма неопределенны и не лишены религиозной окраски. (Так, Огарев истолковывал социализм как «новое христианство», акцентируя его нравственный аспект.) Но уже в начале 40-х годов их социалистические воззрения оформляются концептуально и из писем и дневников переходят в философскую публицистику, становясь фактом общественного сознания. Восприняв эстафету от декабристов, Герцен и Огарев направили освободительную мысль в новое русло. Соединив ее с идеями социализма, они создали своеобразную историософскую конструкцию - «русский социализм», явившийся ответом на определенные запросы национального духовного развития и результатом поиска иных путей, чем те, по которым пошел послереволюционный Запад.
В это время (1845-1849 гг.) появляются первые социалистические кружки, группирующиеся вокруг М.В. Петрашевского-Буташевича, автора «Проекта освобождения крестьян» (1848). Петрашевцами была создана богатая библиотека по социально-философской литературе, был издан «Карманный словарь иностранных слов, вошедших в состав русского языка», который можно считать первым шагом к развернувшейся позже социалистической пропаганде. Кружок был разогнан, его участники (123 человека) арестованы. Петрашевский и еще 20 подсудимых по этому делу были приговорены к смертной казни, замененной в последний момент каторгой и последующей ссылкой. Среди тех, кто ожидал на Семеновском плацу в Петербурге расстрела, был Ф.М. Достоевский.
Формирование концепции «русского социализма» происходило под значительным влиянием разочарований в прежних формах социалистического утопизма. Герцен и Огарев выступили как наиболее последовательные и глубокие критики капитализма. Они отвергали не только его социально-экономические основы, покоящиеся на частной собственности на средства производства, но и весь образ жизни, называемый ими буржуазным мещанством, «ничем не обуздываемым стяжанием». Критика капитализма естественно подвела к идее «перескока» Россией буржуазной стадии, которая позже оформилась в теорию некапиталистического развития. «Мы можем и должны пройти через скорбные, трудные фазы исторического развития наших предшественников, но так, как зародыш проходит низшие ступени зоологического существования»[6] , - писал Герцен. Идея подкреплялась ссылками на объективные социально-экономические предпосылки, которые связывались с общиной, отсутствовавшей в западной «формуле развития».
В обращении Герцена и Огарева к общине можно усмотреть связи с славянофильством. Но эта связь чисто внешняя, ибо защита общинных принципов подчинена учению о социализме и продиктована не склонностью к национализму, а желанием соединить достижения западной цивилизации с особенностями жизни русского народа. В отличие от славянофилов они не отрицали внутренней противоречивости общины: с одной стороны, связи с признанием равного права каждого на пользование землей, коллективизмом, без которых невозможен социализм, с другой стороны, ее косности, проявляющейся в существенном ограничении ею возможностей свободного развития человека. «Община - это детище земли — усыпляет человека, присваивает независимость», - отмечал Герцен[7] . В снятии этого противоречия - «как развить личность крестьянина без утраты общинного начала, ... в этом-то и состоит весь социализм»[8] . То, что это противоречие преодолимо, Герцен и Огарев не сомневались. «Дайте общине свободно развиваться, она договорится до самоопределения отношений лица к общине, она даст право независимости лицу», - убеждал Огарев[9] . Община, способная к развитию и обеспечивающая свободное развитие личности, видилась как основание, зародыш будущего общества.
В доводах основоположников «русского социализма», однако, полностью отсутствовали элементы социального мистицизма и мессианизма, которые были характерны для первых интерпретаторов идеи преимуществ «новых» и потому отставших» народов, в частности для Чаадаева. В равной мере в них не было и акцента на насильственных методах и коренном разрушении существующих социальных структур, что будет характерно для последующих защитников этой идеи.
Историософское обоснование идея «перескока» нашла в гeрценовской философии случайности: будущее за Россией, но сама возможность вырваться вперед связана с тем, что ход истории не так предопределен, как обычно думают, ибо в формулу ее развертывания входит много изменяемых начал и соответственно возможность случая, в силу чего она склонна «к импровизации». Социализм в экономически отсталой стране вполне может быть результатом такой импровизации. В истории нельзя сказать: позднему гостю - одни лишь кости. На этом тезисе - о роли случая и склонности истории к импровизации в силу заложенных в ней возможностей двигаться в разнообразных направлениях - основана идея о социализме вообще, и о достижении его в России, в частности. Очевидно, что и в таком обосновании идеи немало утопизма, несмотря на очевидный сциентизм (рацианальность) исходных философских посылок. Как отмечал В.В. Зеньковский, именно включением в модель исторического развития категории случайности «Герцен открыл для русской мысли очень плодотворную и творческую основу для разных утопических и теоретических построений»[10] .
Эта «основа» определила наиболее существенные отличия «русского социализма» как от западных социалистических утопий, так и от других социалистических моделей, получивших распространение в русской общественной мысли позже. «Русский социализм», с одной стороны, был бесспорно «навеян» национальными и остро развитыми патриотическими чувствами его основателей, с другой стороны, он очевидно тяготел к рационалистическому обоснованию, к философски оформленным сциентистским (научным) доводам, что придавало ему черты универсальности. Да и сами основоположники «русского социализма» вовсе не отрицали иных, кроме как через крестьянскую общину, путей к социализму. «Мы представляем частный случай нового экономического устройства, новой гражданственности, Одно из их приложений», — подчеркивал Герцен, убежденный в том, что социалистические идеи в своем воплощении будут обладать многообразием форм и применений.
Существенной особенностью «русского социализма> была попытка «навести мосты» (Герцен) между идеалом и исторической действительностью. «Без всякого сомнения социализм связан с наукой действительного опыта и расчета», в свою очередь «наука опыта и расчета ... связана с философским реализмом, она не может взять себе другого основания, не изменяя самой себе; от этого Сен-Симон уклонялся — и в этом его ошибка»,— упрекал учителя Огарев. «Наука опыта и расчетов» напрямую соотносилась с экономическими вопросами, под которыми поднимались вопросы материального благосостояния народа и которые рассматривались в качестве главных вопросов социалистической теории. «Наука общественного устройства все больше и больше приходит к необходимости принять за свое средоточие экономические отношения общества. Таким образом, основная задача переходит из неопределенности слишком широкой постановки в пределы, яснее очерченные. Мы сводим постановку основной задачи на экономические отношения общества» - писал Герцен.
Так понятая задача обращалась к политической экономии, которая, как писал Огарев, «крепко уселась на почве» и потому вынудит социализм поставить свои идеи на земную основу, что свою очередь «вдохнет» воздух в саму политическую экономию. Соединение политической экономии с социализмом на территории» идеи о роли общинного землевладения, таким образом, разворачивало социалистический идеал к реальной жизни, давало ему необходимое «экономическое начало». Чуть позже из такой постановки проблемы вырастет народнический социализм, а еще позже - экономический материализм.
Важно отметить еще один момент. Герцен и Огарев не принимали западные социалистические утопии без критики. Среди отмечаемых ими «нелепостей» этих учений чаще всего фигурировали требование регламентации индивидуальной жизни, дух уравнительности и нивелирования - то, что потом найдет законченное выражение в «казарменном коммунизме»[11] . Последнему Герцен и Огарев, как, впрочем, и их последователи, категорически отказывали в социалистических началах: социализма нет, если нет свободы личности, а свобода личности невозможна, если есть жесткая регламентация со стороны государства (и общества). «Нелепости» западной теории во многом связывались ими со слабостью философской проработки социалистической идеи. Сами создатели «русского социализма» пытались «опереть» последнюю на гуманизм антропологической философии Фейербаха и диалектику Гегеля, утверждающую изначальное стремление истории (Духа) к разумному строю.
Подводя некоторый итог, приведем следующее определение «русского социализма», сделанное Герценом за два года до смерти: «Мы русским социализмом называем тот социализм, который идет от земли и крестьянского быта, от фактического надела и существующего передела полей, от общинного владения и общинного управления, — и идет вместе с работничьей артелью навстречу той экономической справедливости, к которой стремится социализм вообще и которую подтверждает наука»[12] .
3. Чернышевский: экономическое обоснование социалистического идеала. Народнический социализм.
В конце 50-х годов идеи социализма развивал Николай Гаврилович Чернышевский (1828 — 1889). Правда, его взгляды на общину и на вопрос о судьбах социализма на Западе не во всем совпадали с герценовской концепцией. Модель Чернышевского называют «крестьянским, общинным социализмом». Главным в его теории было экономическое обоснование социалистического идеала.
Однако нужно отметить, что еще раньше, в конце 40-х годов о значимости экономических вопросов для социалистической теории много писал близкий по своим взглядам к
петрашевцам Владимир Алексеевич Милютин (1826-1855), критиковавший западно- европейское общество и апологетическую буржуазную политическую экономию в работах.: «Пролетарии и пауперизм в Англии, во Франции», «Мальтус и его противники», «Опыт народного богатства, или о началах политической экономии». Ставя вопрос о преодолении утопизма социалистических теорий, Милютин подчеркивал, что последние, если хотят быть на уровне науки, должны решать прежде всего экономические вопросы. Социалистическая теория должна соединиться с политической экономией, это придаст ей необходимый философско-исторический характер, включит в нее знание об объективных законах истории. Философия истории, общая цель которой связана с доказательством существования «независимых от воли человека законов», занимает, по мнению Милютина, «среднее» положение между чистым идеалом и чистой действительностью. Вот почему философия истории освобождает утопию от элементов мечтательности и пророчеств и придает ей рациональный характер. Последнее принципиально меняло отношение социалистического идеала с действительностью, делая возможным переход ее «мало-помалу» из несбыточной мечты в «идею совершенно практическую», основанную на знании, что человечество не может по своему желанию перейти в состояние «полного и безусловного совершенства». Такой переход требует определенных приготовлений, которые, считал Милютин, связаны с
10-09-2015, 23:54