Этим историческим мирам-эпохам соответствует определенное историческое сознание и самосознание человека. Сознание, - перед лицом Бытия мыслящего духа всегда ложное, - характеризует как раз историческое бытие человека - das Dasein. Образом таких исторических "бытий" Гегелю служат известные нравственные (можно было бы сказать, экзистенциальные) характеры: стоик, скептик, прекрасная душа, несчастное сознание, религиозный человек, мастер, художник... которые занимают разные места на лестнице образования мыслящего духа (на его пути к абсолютному знанию и чистому самопознанию). При этом все, что захватывало некогда человека целиком, было целостным самоопределением его бытия, остается неприметной чертой, оттенком в (бесконечном) богатстве образованного самосознании. За этими экзистенциальными типами еще не проглядывает историческое Dasein определенного философского мира, культурной эпохи мысли и соответствующего этой мысли - и ее миру - сознания. Чтобы представить своеобразную фундаментальную (т. е. базирующуюся на аналитике мыслящего Dasein - или на аналитике исторического сознания в горизонте мышления) онтологию Гегеля в полноте кроющихся в ней возможностей, следовало бы вернуться в план "Феноменологии" вместе с "Историей философии" и "Логикой". Здесь же я вынужден ограничиться только примером (притом весьма запутанным примером). Дело в том, что мы встречаемся у Гегеля и с другим (чем в "Феноменологии") значением понятия Dasein.
В "Логике" Dasein рассматривается исключительно как категория мышления вообще и занимает строго определенное место в ряду абстрактных определений бытия. Выше я уже воспользовался этим категориальным значением: наличное бытие в смысле простой качественной определенности, чистой качественности. Речь идет не о качествах сущего, а о самом бытии как качестве, о бытии чего-либо в качестве себя, о качествовании, как говорили некогда русские философы. Бытие в этом смысле уже не пустое понятие. Бытие как самотличение от ничто (становление) стало определенностью нечто.
То, что есть, прежде всего есть в том смысле, что не не есть, есть не ничто. Но оно не ничто также и в том смысле, что отличает себя от другого (определенного ничто, его ничто), обособляет, определяет себя в качестве себя, есть что-то определенное. "Оно есть не голое бытие, а наличное бытие; взятое этимологически, Dasein означает бытие в известном месте; но представление о пространстве здесь неприложимо... <...> Определенность наличного бытия как таковая есть положенная определенность, на что указывает также и выражение "наличное бытие" (Dasein)". Качество это то, как само бытие имеет место (ist da). Оно имеет место в качестве простой определенности, в качестве разных "нечто". Определенность "нечто" в качестве самого себя и есть бытие в качестве этого "нечто". Бытие есть "тут" (положено, говорит Гегель), поскольку оно определилось как нечто: не мы определяем его, его собственное бытие и состоит в том, чтобы быть в качестве - звезды, камня, лошади, человека... Быть для каждого сущего самим собой и значит быть в качестве себя. Определяться среди другого, других в системе мира. Система сущего как система таких реальных взаимоопределений и есть мир (строй, космос). Но эта же система есть также и ум, знающий, как, где каждому лучше быть.
"Наличное бытие (Dasein), - пишет Гегель в (заметим!) "Феноменологии духа", - есть качество, сама с собой равная определенность или определенная простота, определенная мысль; это - смысл (Verstand) наличного бытия. Тем самым оно есть "нус" (noаj), в качестве которого Анаксагор впервые признал сущность. После него природа наличного бытия понималась определеннее как "эйдос" или "идея", т. е. как определенная всеобщность, вид. <...> Именно потому, что наличное бытие определено как вид, оно есть простая мысль; "нус", простота, есть субстанция". Мы, конечно, распознаем в этом описании (приведенном Гегелем как пример) черты и понятия, характерные для античной философии. Сопоставляя круг категорий бытия с тем, как воспроизводится греческая философия в "Лекциях по истории философии", мы замечаем, что категория Dasein как определенность понятия бытия, - а именно, бытия в смысле качественной определенности, - характеризует не просто момент в развертывании категориальной системы мышления как такового, но фокус, центральное понятие целостной философии, целостной онтологии, отвечающей особой исторической эпохе, особой форме присутствия (историческое Dasein) всеобщего духа: греческому сознанию.
Только указав на все эти возможности, мы, пожалуй, охватили в общих чертах многомерность того, что можно было бы назвать (заранее имея в виду соответствующий оборот у Хайдеггера) истолкованием греческого бытия (des Daseins) у Гегеля.
Итак, речь у Гегеля идет о бытии (мышлении), проходящем - в разных смыслах и планах - через частные моменты своего определенного наличествования. Можно сказать, что Гегель - на свой лад, т. е. в понимании бытия как бытия-мышления - делает основной темой философии онтологическое различие, внутренний конфликт, порождаемый различием сущего и бытия сущего (понятия и мыслящего его духа). В определении мысли и Гегель говорит о фундаментальном противоречии между бытием сущего и сущим, которое есть этим бытием, т. е. одновременно - и вот-это (без вот-этого, определенного, наличного нет никакого бытия) и не-вот-это (бытие ведь всеобще). Бытие сущего есть осуществление на деле этого противоречия: сущее, если оно есть (существует), есть не это (не только это) наличное, а и бытие, само бытие, вообще бытие, снимающее свою вот-эту моментальную наличность в бытии. Снимающее, следовательно, и само различие сущего и бытия в чистой негативности бытия (всякое Dasein есть ложное Dasein). Быть для сущего значит полагать свое бытие как не то, в чем оно на данный момент обналичено. Быть значит становиться, переходить в другое, соотноситься с другим, развиваться. Бытие и есть эта чистая продуктивная, исполняющаяся в полноте проживаемых моментов негативность существования. В этом смысле бытие есть дух, осуществляющий конкретное единство своих моментов. Бытие как этот конкретный, знающий себя во всей своей истории дух есть действительность - тождество бытия и наличного бытия, или, собственно, Da-Sein.
Я нарочито изложил здесь гегелевскую диалектику в таком онтологическом ключе, чтобы сразу же заметить, где и как с ней может перекликаться и размежевываться онтология Хайдеггера. Разумеется, действительность или сущее бытие есть у Гегеля действительность и бытие мыслящего себя мышления или абсолютного знания. Но мышления, понятого вполне онтологично. Ведь само различение бытия мысли и бытия мыслимых (познаваемых) вещей есть для Гегеля недоразумение разума, не уразумевшего, что действительность бытия есть сущая мысль, дух.
Нетематическое Dasein
Приведенный материал до некоторой степени позволяет охватить многомерное поле возможных значений слова Dasein, его, как говорят нынче, виртуальную семантику. Обыденный язык, поэзия и - что особо важно для нас - философия пробудили в нем, связали с ним мощные, разноречивые и противоречивые смысловые тяги. Прежде всего - два существенно разных семантических поля: одно связано с существительным, образованным от глагола со значением присутствовать, прибыть, настать; другое - с переводом латинского existentia, обремененного всеми схоластическими отголосками. Dasein-существование (почти синонимически близкое к die Existenz) в свою очередь имеет очень широкий семантический диапазон: оно может означать простое наличное бытие вещи, бытие Бога или существование-жизнь (das Leben) человека (бытиё)...
Это последнее, - поначалу в самом деле ведущее для Хайдеггера значение - само отличается многозначительным расхождением смысловых интенций. В частности: смысл предельной индивидуации, индивидуации лирически, интимно проникновенной (моё бытий, всё моё бытиё , моё единственно-одинокое бытиё, даже особое я-бытиё возраста: детства, юности..) неприметно сливается со смыслом бытия, эпически, как судьба, вершащегося с человеком, с людьми ('unseres Dasein', 'чаша бытия', 'хлад бытия', 'что ты пытаешь бытие?'), с народами, даже со всей Европой (в историческом бытии которой, по Хайдеггеру, изживается судьба метафизического забвения бытия); смысл бытия как целостного, единственного события жизни - всегда моей - сплетается со смыслом бытия как общечеловеческого жизненного поприща, взятого в его типичных чертах и возможностях (можно говорить, например, о 'Dasein повседневности, обыденности'), как положения человека в мире (или в мирах?); оно - бытиё - подразумевает некую несказуемость, смысловую неисчерпаемость, тайну, молчание, и вместе с тем глухое переживание жизни складывается в осмысленное бытие как поэма, в слове, обращенном к другому как со-участнику, со-общнику, со-ответчику в деле о бытии...
Когда Хайдеггер говорит о Dasein еще не тематически, он обнаруживает в речи эту обыденную многосмысленность. Возьмем для примера его лекции о платоновском 'Софисте', читанные им в Марбурге зимним семестром 1924/25 гг. Вот несколько фраз, содержащих разные смыслы слова Dasein, которое мы оставим без перевода.
'В 'Софисте' Платон рассматривает человеческое Dasein в одной из его наиболее крайних возможностей, а именно в философской экзистенции'. 'Сначала сущее берется совершенно неопределенно, а именно как сущее мира, в котором существует Dasein, и как сущее самого Daseins. Это сущее раскрыто сначала лишь в некотором известном окружении. Человек живет в своем окружающем мире, который разомкнут лишь в известных границах. Из этой естественной ориентации в своем мире вырастает для него нечто такое, как наука, которая есть некая разработка существующего (daseiende) мира и собственного Dasein в определенных аспектах.' Dasein здесь, хотя и определяется дополнительно как человеческое, но и без этого определения именует, кажется, исключительно человеческое бытие (о котором можно, например, сказать также и 'повседневное Dasein', см. S.16.). Но вот, без каких-либо дальнейших уточнений Хайдеггер может сказать: 'Прозрачность греческой философии обретена, стало быть, не в так называемой ясности греческого Dasein, как если бы она была дарована грекам во сне'. Классицистский оборот, который, видимо, подразумевает тут Хайдеггер, предполагал бы на месте Dasein что-нибудь, вроде 'духа' или 'мироощущения'. (Нынче сказали бы 'ментальность'). Субъектом этого Dasein оказывается уже не просто человек, но некая историческая общность. Речь идет об особом опыте бытия, свойственном народу или эпохе.
Хайдеггер интерпретирует в этих лекциях Аристотеля и Платона. Какие же из греческих понятий он передает словом Dasein? Поначалу Хайдеггер долго занимается разбором тех глав 6-й книги 'Никомаховой этики', где Аристотель рассматривает способы 'истинствования' (alhqeuein), свойственные человеческой душе (yuc). Хайдеггер переводит начало 3-й главы, где Аристотель перечисляет эти способы истинствования души, так: 'Итак, пусть тех способов, которыми человеческое Dasein (h yuc) раскрывает сущее в утверждении и отрицании, будет пять...' Хайдеггер переводит здесь словом Dasein то греческое слово - псюхе, - которое обычно переводится и понимается как душа. Впрочем, немного ниже Хайдеггер изменяет акцент. 'Душа (die Seele), - формулирует, например, Хайдеггер платоновско-аристотелевское понимание истинствования, - бытие (das Sein) человека, строго говоря, есть, следовательно, то, что пребывает в истине'. Душа, то есть бытие человека... Чуть далее Хайдеггер поясняет: 'Незакрытость уделяется вещи не поскольку она есть, а поскольку она встречается, поскольку она есть предмет некоего обихода. Поэтому бытие несокрытости есть специфическое проявление des Daseins, которое имеет свое бытие в душе...' Иными словами душа понимается здесь уже не просто как Dasein человека, но как бытие этого 'бытия', бытийное средоточие, благодаря которому, в котором человеческое бытиё так или иначе встречается с открывающимся ему бытием сущего.
Рассматривая далее рассудительность (fronhsiV) как один из способо истинствования, Аристотель говорит: 'Рассудительным кажется тот, кто способен принимать верные решения в связи с благом и пользой для него самого, однако не в частностях - например, что [полезно] для здоровья, для крепости тела, - но в целом: какие [вещи являются благами] для хорошей жизни (poia proV to eu zhn olwV)'. Последние слова Хайдеггер переводит: '...was zuträglich ist für die rechte Weise des Seins des Daseins als solchen im Ganzen', - '...что благотворно для правильного бытия человека как такового в целом'. (Если же стремиться сохранить хайдеггеризм, следовало бы сказать: '...что благотворно для того, чтобы <человеческому> бытию в целом быть правильно'). Здесь, значит, das Sein des Dasein переводит слово to zhn, которое обычно переводят как 'жизнь'. Dasein именует, следовательно, характер существования человека, бытие которого сосредоточено в душе, который может вести правильную или неправильную жизнь (бытиё).
В общем дальнейший контекст этих лекций подтверждает этот неопределенный, но улавливаемый смысл. Вот, например, как Хайдеггер пересказывает учение Аристотеля о мудреце (sofoV). 'sofoV это тот, кто обладает способностью раскрыть то, что раскрыть трудно, т.е. то, что для человека в его ближайшем Dasein, для polloi <большинства>, раскрыть не легко. То, что может раскрыть sofoV, не только закрыто, но и раскрыть его трудно, поскольку оно просто так, привычно, без труда не размыкается для повседневного Dasein'.
Dasein - характеризует человеческое существование вообще. Оно характеризует это существование как жизнь, действие, труд - как 'праксис'. Это общая характеристика, но относится к каждому человеку в отдельности (даже если один человек ведет себя 'как все', это все же определение его собственного Dasein-бытия), т.е. в самом деле именует особое, собственно человеческое 'практическое' бытие. Слово это, как можно было уже заметить и как мы еще сможем убедиться, буквально дар языка Хайдеггеру (для которого вся 'мудрость' человеческого бытия и состоит в том, чтобы дать бытию в его истине быть, присутствовать, da zu sein). Оно будто подсказывает ему мысль самого бытия.
Но всякая подсказка опасна, и семантическая неопределенность, своего рода безличная амбивалентность этого 'бытия, целиком присутствующего здесь и сейчас', может сказаться неожиданным образом. Мы уже замечали, сколь естественно, например, выражение греческое Dasein, европейское Dasein... Осенью 1918г. Хайдеггер в качестве служащего военной метеостанции отбывает воинскую повинность на западном фронте, возле Седана. В ноябре он пишет Элизабет Блохманн: 'Как в самом деле жизнь вообще сложится после конца, который должен наступить и в котором наше единственное спасение, неясно - безусловно и неколебимо требование, предъявляемое истинно духовному человеку, именно теперь не расслабляться, но со всей решимостью взять на себя руководство народом, чтобы воспитать его в духе правдивости и настоящего уважения к настоящим благам бытия (des Daseins)'. Слово (письма пишут словами, а не терминами) не возражает, оно допускает тот смысл, что быть - в смысле: жить, осуществлять себя, обходиться со своим бытием, вести своё бытиё, осмысленное определенным единым образом (по-настоящему), - может целый народ (ведомый, разумеется, духовным вождем).
Определяя тему аналитики Dasein в 'Бытии и времени', Хайдеггер пишет: 'Сущее, анализ которого стоит как задача, это всегда мы сами. Бытие этого сущего всегда мое'. Позже, на полях рукописи замечает, уточняя слова 'мы сами': 'всякий раз 'я''. Лекции, которые Хайдеггер читал во Фрайбурге в 1929/30 гг., изданы под общим названием 'Основные понятия метафизики'. В подзаголовке эти основные понятия перечислены: Мир -Конечность - Одиночество. Именно этот мотив ведет мысль Хайдеггера в эпоху 'Бытия и времени': Dasein, человеческое бытиё, способное открыться к миру в целом, к бытию в целом (как таковому), могущее, значит, быть выдвинутым из существования в некое ничто, чтобы иметь возможность отнестись к бытию в целом (в законченности, в горизонте ничто; равно и к своему собственному бытию в законченном целом своей конечности - из ничто смерти), тем же самым движением сосредоточивается в единственности (отдельности, уединенности, одиночестве), своей одинокостью соразмерной единственности бытия как всегда моего бытия. 'Конечность существует только в истинной обращенности к концу. А в этой последней совершается в конечном итоге уединение человека до его неповторимого присутствия (auf sein Dasein [60] ). Смысл уединения не в том, что человек упорствует в своем тщедушном и маленьком Я... Такое уединение есть, наоборот, то одиночество, в котором каждый человек только и достигает близости к существу всех вещей, к миру...'
Словом: бытие (мир) - и - человек, один на один. Входя в присутствие бытия (в целом), человек входит в собственное присутствие, в свое уединенное (в качестве этого, единственного) бытие.
Но проходит год, и Хайдеггер в лекциях о Платоне заводит речь о 'перевороте всего человеческого бытия (des Seins), в начале которого мы стоим'. Речь идет о втором после греков начале европейской истории, о втором выходе из исторической 'пещеры' на просторы исторического бытия. В речи, произнесенной М. Хайдеггером 30 ноября 1933г. в Тюбингене, он уточняет: ныне, в метафизических глубинах начавшейся революции происходит 'полный переворот нашего немецкого бытия (unseres deutschen Daseins'. 'Субъектом' Dasein оказывается теперь немецкий народ в своем государстве. Он принимает на себя все бремя, риск и решимость экзистирования, собственного присутствия в бытии, истине которого он сам дает место присутствовать.
Что же тогда выпадает на долю индивидуального Dasein, которому случилось быть фактически заброшенным сюда (da): в этот исторический момент, в этот народ. Разумеется, включиться в общенародное
10-09-2015, 22:00