Как же работала эта гигантская машина? Если для приведения в действие такого механизма, в одинаковой степени выполняющего как созидательную, так и разрушительную работу, необходимо единственное изобретение, то им, вероятно, была письменность. Этот способ преобразования человеческой речи в графическую запись не просто позволил передавать информацию и распоряжения в пределах системы, но и определять ответственность в случае невыполнения письменных приказов. Первоначально письменность использовали не для выражения каких-либо идей, а для ведения в храме записей количества зерна, посуды, домашнего скота, произведенных, хранящихся и использованных ремесленных изделий...
В основе действия машины лежали два элемента: систематизированное знание о природе и сверхъестественных явлениях и детально разработанная система отдачи, выполнения и соблюдения приказов. Первый элемент был воплощен в жречестве, без активной поддержки которого не появился бы институт священной монархии; второй — в бюрократии. Во главе иерархически организованных служителей культа стояли первосвященник и царь. Без их совместных усилий система власти не могла бы эффективно функционировать. Это условие обязательно и сегодня, хотя автоматизированные и компьютеризированные предприятия маскируют как наличие человеческих компонентов в машине, так и религиозную идеологию, значение которой велико даже в современной автоматике.
По мнению Мамфорда, то, что мы сегодня назвали наукой, изначально было составной частью новой механической системы. Зато систематизированное знание, согласованное с космическими закономерностями, расцвело, как известно, вслед за культом Солнца: наблюдения за звездами и составление календаря содействовали укреплению царской власти. Кроме того, жрецы и предсказатели уделяли большое внимание толкованию значений необычных событий, таких, как появление комет, затмение луны и солнца или непонятные феномены в природе, например, полет птиц или внутреннее строение жертвенных животных.
О наделении царской власти почестями, подобающими только солнцу, не в меньшей степени свидетельствовал и тот факт, что и солнце и царь применяли силу на расстоянии. Впервые в истории власть сохраняла свою мощь за пределами непосредственной слышимости человеческого голоса и вне пределов досягаемости. Теперь для поддержания власти силы только одного оружия было недостаточно. Оказалась в спросе особая форма передающего механизма: армия писарей, курьеров, управляющих, надзирателей, десятников, руководителей разного уровня. Другими словами, четко организованная бюрократия стала неотъемлемой частью мегамашины: группа людей, способных передавать и исполнять приказ с точностью жреца, выполняющего священные ритуалы с безумным повиновением солдата.
Парадоксально, но монополия власти породила) культ личности, ибо только царь наделялся всеми качествами, присущими личности, которые, по-видимому, именно в этот период постепенно зарождались в, человеческой душе, а сегодня проклевываются сквозь. социальную скорлупу, где они находились в зачаточном состоянии.
В то время, как считает Мамфорд, личность и, власть отождествлялись. Обе были соединены в лице царя, так как только он — монарх — был вправе принимать решения, изменять древние местные обычаи, создавать новые структуры, вдохновлять на свершение коллективных подвигов, о которых раньше нельзя было и помыслить, а тем более выполнить. Короче говоря, он мог поступать как отвечающий за свои по-, ступки человек, способный сделать сознательный выбор,. независимо от обычаев рода: он мог предстать бунтарем, когда этого требовала ситуация, и мог посредством указов и законов изменить сложившийся порядок.
Страстное желание царей обрести бессмертие было всеобъемлющим стремлением к преодолению любых границ, которое первой воплотила колоссальная концентрация власти, осуществленная мегамашиной. Был брошен вызов человеческим слабостям, более того, слабости человечества. Понятие «вечная жизнь» — без зачатия, роста, без наслаждения жизнью и смертью — застывшее, пустое, бесцельное существование, без любви, своей неизменностью напоминающее мумию фараона, — есть лишь иная форма смерти. С точки зрения человеческой жизни, а фактически всего живого, стремление к неограниченной власти свидетельствовало о психологической незрелости — о полной неспособности понять естественные процессы рождения, развития, зрелости и смерти.
Как считает Л. Мамфорд, воссоздание и распространение мегамашины ни в коем случае не были неизбежным результатом игры исторических сил. Вплоть до 1940 г. еще можно было рассматривать ускоряющийся технический прогресс как в целом благоприятствующий развитию человечества. И такое убеждение, по мнению Мамфорда, настолько прочно укоренилось в сознании людей, как и миф машины, полностью захвативший современные умы, что эти устаревшие представления до сих пор воспринимаются повсюду как обоснованные, общепринятые и, безусловно, «прогрессивные», короче говоря, как практически неоспоримые.
Представление о том, что технический прогресс несет освобождение, оставалось в целом неопровержимым в течение всего XIX в. Иного мнения придерживались только «романтики», такие, как Делакруа, Рёскин и Моррис и консервативно мыслящие философы. В самом деле, технические новшества сопровождались множеством единичных случаев освобождения, чем и оправдывали себя отчасти, это происходило даже во времена безжалостного вытеснения промышленных рабочих из многих отраслей.
Между тем в течение XIX в. число самоуправляющихся обществ, организаций, ассоциаций, корпораций и сообществ заметно возросло: и региональные общности, когда-то подавленные национальным государством или деспотической империей, стали вновь утверждать свою культурную самобытность и политическую независимость. В начале XIX в. после отмены крепостного права и запрещения рабства, казалось, должны проявиться устойчивые тенденции к установлению всеобщей власти закона, самоуправления и сотрудничества, получая все более широкое распространение в мире.
В XX в. картина изменилась. Становится ясным, что нет ни одной части современной мегамашины, которая не существовала бы реально или потенциально в Древней модели. Подлинно новой была возможность претворить в жизнь мечтания древних, которые до сих пор были просто технически невыполнимы. Наряду с политическим абсолютизмом, палочной дисциплиной, усовершенствованием техники был вновь введен древний институт, деятельность которого была надолго приостановлена: это принудительный труд и всеобщая воинская повинность.
Мегатехника как феномен
Наша эпоха переходит от первобытного со стояния человека, выделившегося благодаря изобрететнию орудия труда и оружия с целью достижения господства над силами природы к качественно новому состоянию, при котором он не только завоюет природу, но полностью отделит себя от органической среды обитания. С помощью этой новой мегатехнологии человек создаст единую, всеохватывающую структуру, предназначенную для автоматического функционирования.
Человек из активно функционирующего животного использующего орудия, становится пассивным, обслуживающим машину животным, собственные функции которого, если этот процесс продолжится без изменений, либо будут переданы машине, либо станут сильно ограниченными и регулируемыми в интересах деперсонализированных коллективных организаций. Предельная тенденция подобного развития была верна предвосхищена сатириком Самюэлем Батлером более века тому назад. Но только в наше время его весела» фантазия начинает превращаться в совсем не безобидную реальность.
Л. Мамфорд подвергает сомнению исходные посылки, на которых основана наша приверженность к существующей форме научного и технического прогресса как цели самой по себе. Он критикует общепринятые теории фундаментальной природы человека, в течение прошлого столетия лежавшие в основе нашей постоянной переоценки роли труда и машин в экономике. Американский философ допускает, что не только К. Маркс ошибался, придавая орудиям труда направляющую функцию и центральное место в человеческом развитии. Даже на вид смягченная интерпретация Тейяра де Шардена относит ко всей истории человека узкий технологический рационализм нашего века и проецирует в будущее конечную стадию, на которой все дальнейшие возможности человеческого развития были бы исчерпаны, потому что ничего бы не осталось от первоначальной природы человека, что нe было бы поглощено (если вообще не подавлено) технической организацией интеллекта в универсальном всесильном слое разума.
По мнению Л. Мамфорда, существуют серьезные причины для пересмотра всей картины как человеческого, так и технического развития, на котором основывается современная организация западного общества. Социолог полагает, что мы не сможем понять роли, которую играла в человеческом развитии техника, без более глубокого понимания природы человека (хотя само это понимание в течение полувека потеряло ясность, будучи обусловлено социальной средой, в которой неожиданно распространилась масса новых механических изобретений, сметая многие древние процессы и институты и изменяя само наше представление как о человеческих пределах, так и о технических возможностях).
Более чем в течение века человека определяли как животное, использующее орудия труда. Платону такое определение показалось бы странным, поскольку он приписал восхождение человека из примитивного состояния в равной мере как Марсу и Орфею, так и Прометею и Гефесту, богу-кузнецу. Однако описание человека, как главным образом использующего и изготавливающего орудия труда, стало настолько общепринятым, что простая находка фрагментов черепов, вместе с грубо обработанными булыжниками, как в случае австралопитека, описанного Л.С. Лики, полагается вполне достаточной для идентификации существа как проточеловека, несмотря на его заметные анатомические отличия и от более ранних человекообразных обезьян, и от людей. И это несмотря на дискредитирующий подобную интерпретацию факт отсутствия в течение последующего миллиона лет заметного усовершенствования технологии обтесывания камней.
Многие антропологи, приковывая внимание к сохранившимся каменным артефактам, беспричинно приписывают развитие высшего человеческого интеллекта созданию и использованию орудий труда, хотя моторно-сенсорные координации, вовлеченные в подобное элементарное производство, не требуют и не вызывают какой-либо значительной остроты мысли. Поскольку субгоминиды Южной Африки имели объем мозга около трети мозга хомо сапиенс, в действительности не более, чем у многих человекообразных обезьян, способность к изготовлению орудий труда не требовала и не создавала развитого черепно-мозгового аппарата древних людей.
Вторая ошибка в интерпретации природы человека, по мнению Л. Мамфорда, менее простительна. Это существующая тенденция датировать доисторическими временами непреодолимый интерес современного человека к орудиям, машинам, техническому мастерству. Органы и орудия древнего человека были такими же, как и у других приматов — его зубы, когти, кулаки, так было в течение долгого времени до тех пор, пока он не научился создавать каменные орудия, боле функционально эффективные, чем эти органы. «Я полагаю, что возможность выжить без инородных орудий дала древнему человеку достаточное время для развитая тех нематериальных элементов его культуры, которые, в конечном счете, обогатили его технологию».
Антропологи, рассматривая с самого начала изготовление орудий как центральный момент в политической экономике, недооценили или пренебрегал массой устройств (менее динамичных, но не менее искусных и оригинальных), в использовании и изготовлении которых многие другие виды в течение долгого времени оставались значительно более изобретательными, чем человек.
Несмотря на противоположное свидетельство, кс рое выдвинули Р.У. Сэйс, К. Дэрил Форд и ан Леруа-Гуран, все еще существует устаревшая тенденция приписывать орудиям и машинам особый статут технологии и совершенно пренебрегать не менее важной ролью различных приспособлений. Такой взгляд на вещи, по мнению Л. Мамфорда, оставляет без внимания роль контейнеров: горнов, ям для хранения, хижин, горшков, ловушек, корзин, бункеров, загоне для скота, а позже рвов, резервуаров, каналов. Эти статические компоненты всегда играют важную роль в технологии, не меньшую и в наши дни, ее высоковольтными трансформаторными, гигантски ми химическими ретортами, атомными реакторами.
Из любого исчерпывающего определения техники должно бы следовать, что многие насекомые, млекопитающие сделали значительно более радикальные новшества в изготовлении контейнеров, чем достижения в изготовлении орудий предки человека до появления хомо сапиенс. Примем во внимание сложные гнезд: домики, бобровые плотины, геометрические ульи, баноидные муравейники и термитники. Короче говоря, по мнению Л. Мамфорда, если техническое умение было бы достаточным для определения активного человеческого интеллекта, то человек долгое время рас сматривался бы как безнадежный неудачник по сравнению с другими видами.
В таком случае, полагает Мамфорд, в начале развития человеческая раса достигла своего положения н только на основе способности использования и производства орудий. Или, скорее, человек обладал одним основным всецелевым орудием, которое было более важным, чем любой последующий набор, а именно — его собственным, движимым умом, телом, каждой его частью, а не только сенсорно-моторными действиями, которые произвели ручные топоры и деревянные копья. Для компенсации своего чрезвычайно примитивного рабочего механизма древний человек обладал значительно более важным и ценным качеством, которое расширяло весь его технический горизонт: тело, которое не создано для какого-либо одного рода деятельности.
Вывод Л. Мамфорда важен как культурологическая интуиция: орудийная техника и наша производственная машинная техника являются лишь специализированными фрагментами биотехники. Под биотехникой подразумевается все необходимое человеку для жизни. На основе такой интерпретации вполне можно оставить открытым вопрос, происходят ли стандартизированные образцы и повторяющийся порядок, который стал играть такую эффективную роль в развитии орудий, начиная с древних времен, как указал Роберт Брэйдвуд, единственно из производства орудий. А разве не происходят они в такой же мере, а может, даже более, из форм ритуала, песни, танца — форм, которые существуют в развитом состоянии среди примитивных народов, часто даже в более совершенной и законченной форме, чем их орудия.
Тот факт, что техника обязана игре и игре с игрушками, мифу и фантазии, магическому обряду и религиозному механическому запоминанию, освещен в книге Л. Мамфорда «Техника и цивилизация». Он должен быть достаточно осознан, хотя нидерландский историк и философ Йохан Хейзинга зашел так далеко, что рассматривает саму игру как формирующий элемент всей культуры. По мнению социолога, производство орудий в узком техническом смысле действительно, возможно, восходит к нашим африканским человеческим предкам. Но техническое вооружение клэктонской и ашельской культур оставалось чрезвычайно ограниченным до тех пор, пока не появились существа с нервной системой, более близкой к системе хомо сапиенс, чем к каким-либо другим человекоподобным предкам, и не привели в действие не только руки и ноги, но и все тело и ум, воплощая их не просто в материальное богатство, но и в более символические неутилитарные формы.
Как считает Л. Мамфорд, рассматривать человека в качестве главным образом изготавливающего орудия животного — это значит пропустить основные гл человеческой предыстории, которые фактически решающими этапами развития. В противовес типу, в котором доминировало орудие труда, точка зрения утверждает, что человек является иным образом использующим ум, производящим волы, самосовершенствующимся животным; и основной акцент всей его деятельности — его собственный организм. Пока человек не сделал нечто из самого себя, он мало что мог сделать в окружающем его мире.
К сожалению, концепция человека как главным а разом хомо фабер, производителя орудий, а не xoмо сапиенс, производителя ума, была настолько прочно в XIX в., что первое открытие искусства в Альтамире было отвергнуто как мистификация, поскольку ведущие палеонтологи не признали бы, охотники ледникового периода, орудия которых недавно открыли, могли иметь как свободное время, так и наклонности создавать искусство — не формы, но образы, демонстрирующие мощь наблюдения и абстракции высокого порядка.
Но когда мы сравниваем резьбу и живопись ньякского или мадленского периодов с их техническими достижениями, то кто скажет, спрашивает М. Форд, искусство или техника демонстрирует более развитие? Даже выполненные в совершенстве резцы солютрейской культуры в форме листа благородного лавра были даром эстетически восприимчивых ремесленников. Некоторые наиболее смелые технические эксперименты древнего человека не имеют никакого отношения к овладению внешней среде они были связаны с анатомическим изменением внешней отделкой человеческого тела в целях детальной выразительности, самовыражения или групповой идентификации.
В таком случае при своем возникновении техника была связана со всей природой человека. Примитивная техника была жизнеориентирована, а не узко ориентирована, и еще менее ориентирована на производство или на власть. Но там, где история в форме письменных памятников становится видимой, это жизнеориентированной экономике, истинной технике был брошен вызов, и она, по мнению Мамфорда, была частично вытеснена серией радикальных технических и социальных нововведений.
Возвращаясь к своей концепции мегатехники, Мамфорд отмечает, что около пяти тысяч лет т назад появилась монотехника, целиком посвящен увеличению власти и богатства путем систематической Организации повседневной деятельности по строго механическому образцу. В этот момент возникла новая концепция природы человека, и вместе с ней появился новый акцент на использование физических энергий, космической и человеческой, помимо процессов роста и размножения.
Главным значением этого изменения, по мнению Мамфорда, было создание первых сложных высокомощных машин. Это совпало с новой системой правления, принятой всеми последующими цивилизованными обществами (хотя с неохотой — также и архаическими культурами). Это была фундаментальная отправная точка, которая в течение нескольких последних веков вела к увеличивающейся механизации и автоматизации всего производства.
Как считает исследователь, до того, как соглашаться с окончательным переводом всех органических процессов, биологических функций и человеческих способностей в извне контролируемую механическую систему, все более автоматическую и саморазвивающуюся, было бы хорошо вновь проанализировать идеологические основания всей этой системы, с ее сверхконцентрацией на централизованной власти и внешнем контроле. Не должны ли мы действительно спросить себя, совместима ли возможная предназначенность этой системы с дальнейшим развитием специфических человеческих потенциальных возможностей?
В самом деле, рассмотрим стоящие перед нами альтернативы. Если бы человек
10-09-2015, 23:35