Экзистенциализм

Злая человеческая судьба состоит в том, что в нем едины бытие и ничто. Будучи ничто, человек стремится к позитивно­сти, хочет стать «настоящим бытием», но никогда не может сделать этого. Сознание пусто, оно — «недостаток» и все свое содержание черпает из бытия. Получается, что у человека нет устойчивого ядра, но есть жажда полноты существования. «Фун­даментальный проект» — это иллюзия, что для человека воз­можно стать «бытием-в-себе», сохранив при этом свободу и сознание. «Человек есть бытие, которое проектирует быть Бо­гом». Но это неосуществимо. Потому человек для Сартра — «бесплодная страсть». Иллюзия «фундаментального проекта» должна быть разоблачена как и все другие иллюзии. Человеку не стать Богом, но он свободен сам созидать свою сущность, потому что, как уже было отмечено, изначально дан себе только как существование. Он не завершен подобно вещи, и сам делает из себя то, чем является: честного или подлеца, труса или героя. Экзистенция (существование) человека, бла­годаря сознанию свободна от любых детерминаций. В своем внутреннем мире, полагает Сартр, мы не зависим ни от обще­ства, ни от других людей, ни от моральных и религиозных ус­тановлений, ни даже от собственного прошлого. Эта независи­мость — результат способности сознания все отрицать и осво­бождаться от всякого внешнего влияния.

Сознание экстатично, оно стремится за пределы любого наличного состояния. Каждый акт выбора происходит «в пус­тоте», с нуля, как если бы на нас не влияли ни полученное вос­питание, ни ценностные установки, ни давление обстоятельств, ни боль, ни угрозы. Неантизации подвергается и всякий вне­шний, и всякий внутренний результат. Прошлое мертво, оно не определяет настоящего, которое всегда − выбор.

В любой ситуации человек может сказать «нет». Эти слова имели особое звучание во Франции сороковых годов, так как были написаны во время фашистской оккупации, а Сартр ак­тивно участвовал в движении Сопротивления.

Свободный выбор — удел каждого человека. Человек, по Сартру, обречен на свободу. Он выбирает неизбежно даже тог­да, когда не хочет выбирать. В поведенческом и нравственном выборе, согласно Сартру, участвует не ясное рефлексивное со­знание человека, а некие дорефлексивные пласты его внутрен­него мира. Человек выбирает не умом, а целостностью своего «я», и выбор его реализуется в поступке. В работе «Экзистенци­ализм — по гуманизм» Сартр приводит пример некоего моло­дого человека. который не знает, пойти ли ему защищать ро­дину от оккупантов или остаться с матерью, для которой он — единственная опора. Он колеблется между ценностями прямо­го служения близкому человеку и ратным трудом для общего дела, о котором неизвестно, принесет ли этот труд пользу. Сартр подчеркивает, что никакая писаная мораль не может дать здесь ответа. То же христианство призывает нас возлюбить ближне­го, но кто в данном случае «ближний» — воины, сражающиеся за освобождение родины, или мать? Конечно, молодой чело­век может обратиться к кому-нибудь за советом. Например, к священнику. Но ответ он получит в зависимости от того, к какому священнику пойдет. Если он пойдет к тому священнику, что сражается в рядах Сопротивления, то получит один ответ, а если к священнику-коллаборационисту — то совсем другой. Так что практически, выбирая советчика, выбор он все равно делает сам.

Пока мы не поступаем, мы не знаем, каковы мы на самом деле. Только поведение говорит человеку о его истинных каче­ствах. Даже чувства, на которые пытается сослаться человек при выборе, есть порождение поступка, который мы совершаем. В этом смысле Сартр игнорирует проблему мотивов, внутренне­го состояния души. Он считает его несущественным, разделяя прагматическое представление о морали, в соответствии с ко­торым мы судим о человеке по следствиям его дел, а не по его замыслам.

Сартр не верит в Бога, он повторяет вслед за Ницше, что «Бог умер», и потому человек в его представлении не может опе­реться на божественную помощь, списать свои деяния на веле­ния всевышнего или вымолить у него прощение. Если Бога нет, то все дозволено. И из этого «все» человек выбирает свой по­ступок на собственный страх и риск. Он не может опереться на людей, потому что каждый — свободен, и на них не обопрешься. Поэтому индивид выбирает в одиночку, без гарантий и без надежды на успех. При этом, однако, полагает Сартр, всякий раз при выборе мы считаем, что выбираем добро, и при том — добро для всего человечества («если я женюсь, значит считаю, что семья — благо для каждого из людей» и т. п.).

Поскольку моральные ценности, существующие в обществе, не указ свободному от всего человеку, он волен ориентировать­ся на те, которые «изобретет» сам. В принципе, как уже сказа­но, дозволено все. Пьесы Сартра полны людей-титанов, сокру­шающих направо и налево, в полной уверенности, что они свободны действовать по собственному произволу. Фактически, есть лишь одна добродетель, которую Сартр «официально» при­знает. Это честность. Никто, считает Сартр, не должен пытаться переложить ответственность за свои поступки на другого чело­века или на обстоятельства. Человек совершенно свободен вы­бирать, но за свой выбор он отвечает полностью. Разумеется, он отвечает за него не перед обществом, не перед высшими си­лами, которых нет, а только перед самим собой. Он должен знать, что лично расплатится за всякий свой поступок. Самые низкие люди те, кто считает, что к тому или иному поведению их принудили. Их Сартр презирает.

В вопросе ответственности за свое поведение Сартр высту­пает как ригорист, он крайне требователен и суров, когда гово­рит об отсутствии всякого оправдания, настаивает на том, что посторонних «виноватых» никогда нет.

Поскольку Сартр считает, что человек — это проект, он все­гда открыт будущему, постольку завтра мы можем быть не такими как сегодня. Тот, кто вчера был трусом, сегодня может стать храбрецом: человек сам созидает себя.

Сартр говорит о том, что человек часто не выдерживает бремени свободы, он страшится ее, именно поэтому он впада­ет в самообман, в «дурную веру», что все каузально обусловле­но. Кроме того бежать от выбора и ответственности человеку помогают его... чувства! Здесь Сартр впадает в некоторого рода разоблачительский пафос. Он говорит, что чувства магичны, это значит, при их помощи можно, изменив мир, избежать поступ­ка, за который пришлось бы отвечать. Человек сознательно «бе­жит» в страх, в обморок, разыгрывает истерику. Чувства по­рождают реакции, не соответствующие ситуации, реакции из­бегания поступка. Эмоции — это игра, но игра, в которую мы верим. Так, если на вас идет хищное животное, а у вас подка­шиваются ноги и вы теряете сознание, то :это — не адаптивное поведение, а попытка колдовским образом удалить хищника, просто не видя его. Это отрицание, «уничтожение» опасности без реального физического влияния на объект. Радость — это тоже магическое поведение. Так мужчина, которому женщина сказала, что она любит его, пускается в пляс. Он магически предвосхищает этим реальное обладание, отказываясь в этот момент от того сложного и осторожного поведения, которое реально необходимо, чтобы заслужить любовь и увеличить ее. Эмоции — это один из способов, которым сознание понимает свое «бытие-в-мире», и в то же время — это путь самообмана, хитрости, уловка для избегания ответственности.

В своих работах Сартр излагает довольно пессимистичес­кую и мрачную концепцию человеческого общения, при этом он использует термины «я» и «Другой» (Другие). Другие — это препятствие к тому, чтобы я стал полнотой бытия. Другой способен рассматривать меня не как свободное сознание, а как вещь среди вещей. Даже взгляд Другого делает меня объектом, лишает меня моей свободы. Более того, он вообще владеет тай­ной моего «я», потому что сам я себя не вижу, меня создает объектный взгляд Другого. Нужно превзойти «трансцендент­ность» (внеположенность мне) Другого и поглотить ее, не те­ряя, однако, ее субьектной специфики.

Конфликтный и противоречивый характер человеческих взаимоотношений Сартр рассматривает на примере любви. По Сартру суть проекта любви — в борьбе, в конкурентных отно­шениях между любящими. Каждый хочет обладать не телом Другого, но его душой, его субъективностью, а значит — сво­бодой. Овладевать душой любимого через силу, власть или с помощью приворотного снадобья нет смысла — если любимый превратился в марионетку, то любящий остался в одиночестве. В любви мы хотим сохранить свободу Другого, но так, чтобы она сама по своей охоте играла роль страстной одержимости. Свободное решение любить меня должно свободно воспроиз­водиться, делая меня полнотой бытия. Тогда мое существова­ние обосновано и оправдано. Но того же самого Другой хочет от меня. Любовь — это такое слияние сознаний, при котором каждое сохраняет свою инаковость, чтобы быть основанием для другого. Каждый из любящих хочет, по Сартру, найти в люби­мом основание для своего бытия, для его полноты и абсолют­ности.

Однако, ничего не получается. Каждый должен сам под­держивать свое бытие и утверждать себя, потому что любовь разрушима трояким образом. Во-первых, чем больше меня любят, тем больше я утрачиваю свое бытие, потому что дол­жен быть субъективностью, обеспечивающей объектность Дру­гого — удовлетворять его желание быть любимым. Во-вторых, всегда возможно пробуждение. Другого от его влюбленности в меня, и тогда я вместо абсолютного объекта становлюсь «ве­щью среди вещей», одним из многих, только средством для других целей. В-третьих, взгляд других людей разрушает абсо­лютность любви, делает ее относительной. Таким образом, мы не способны получить в любви то, чего желаем — возможнос­ти превзойти Другого, сохранив его свободу, и стать абсолют­ным бытием, не теряя свой субъективности.

Но если мы не решаем этой проблемы в любви, то, быть может, ее можно разрешить в ненависти? В ненависти мы от­казываемся от единения с Другим. «Ад — это Другие».

Ненависть хочет уничтожить Другого как преследующую меня трансцендентность. Но ненависть — тоже неудача. Уничтожая Дру­гого в настоящем, она не может уничтожить его в прошлом. Бытие Другого становится больным измерением моего суще­ства. Кто некогда «был-для-Другого», тот отравлен этим до кон­ца дней...

Жан Поль Сартр широко высказывался по эстетическим вопросам. Его эстетические воззрения прошли два этапа. Пер­вый этап можно назвать «эскапистской теорией художественного творчества». Эта теория развивалась Сартром в работах конца 30-х — начала 40-х гг. «Воображение», «Воображаемое», «Очерк теории эмоций». В них он высказывает мысль о том, что произведение искусства есть ирреальное. Образ предмета — результат смысловой активности субъекта, эмоции — ма­гический мир. Поэтому художник создает лишь материальный аналог своего замысла, который время от времени посещает­ся ирреальным — воображением зрителя. Эстетическое восприятие подобно сновидению, а возвращение к действитель­ности связано с тошнотворным отвращением к реальному миру. Эстетическое и этическое — вещи несовместимые, так как эстетическое не имеет отношения к реальному поведению человека.

Второй этап в эстетических взглядах Сартра можно поме­тить послевоенным периодом. В 1948 году выходит его статья «Что такое литература?», где излагается ангажированная модель литературного творчества. Под ангажированностью понимает­ся вовлеченность, ответственность художника, его сопричаст­ность проблемам эпохи. Сартр считает, что возможность вов­леченности принципиально различна для поэта, живописца, му­зыканта и скульптора с одной стороны, и для прозаика — с другой. Краски, формы и звуки не являются знаками, они не составляют языка и не отсылают нас к чему-то «за собой». Ху­дожник конкретен, мы видим на полотне не «тревожное небо», а саму овеществленную тревожность. Так же и поэт. Для него слова — самоценны, они вещи, а не знаки. Поэта интересует собственная реальность слов, и они для него— не инструмен­ты, потому поэт и не может быть ангажирован.

Но писатель, прозаик — человек говорящий, слова для него — знаки, инструменты, его клешни, щупальца, оптичес­кие прицелы. Здесь нет бескорыстного созерцания слова. Сами слова не столь уж важны, главное с помощью слов обнажить для других некую ситуацию, с тем, чтобы изменить ее. Пото­му прозаика всегда можно спросить: «С какой целью ты пи­шешь?» «Каков твой проект изменения?». Слова — заряженные пистолеты, говорящий − стреляет. И если писатель умалчива­ет какой-то момент жизни, мы вправе спросить, почему он это делает. В этом смысле «чистое искусство» — пустое искусство. Писать — значит действовать.

Учения экзистенциалистов носит ярко выраженный нравственно-этический характер, мобилизует людей на формирование активной жизненной позиции. В трудные времена второй мировой войны, в условиях немецкой ок­купации оно стимулировало участие многих тысяч людей во Франции и других странах Европы на участие в движении Сопротивления, на противостояние тоталитаристской идеологии. В послевоенное время под влиянием экзистенциализма находились различные леворадикальные движения. С уходом из жизни основных представителей этого течения влияние экзистециализма существенно ослабло. Однако его основные идеи были освоены другими направ­лениями современной философии и по сей день продолжают оказывать свое воздействие на людей через философию, литературу и искусство.

· *¹ трансцендентный – лежащий за пределами опыта, недоступный познанию, непостижимый для разума;

· *² эзотеричный – предназначенный только для посвященных или специалистов; тайный, скрытый;

· *³ имманентный – внутренне присущий предмету, явлению, проистекающий из его природы;

· *⁴ амальгама – сочетание, соединение чего-либо разнородного;

· *⁵ эсхатология – учение о "конце света", являющееся составной частью многих религий.

Использованная литература

1. Радугин «Философия» 2004

2. Кононов А. А., Кузь О.Н. «Философия» ИД «ИЖЕК», 2003. – 228 с. Русск.яз

3. Кохановский В.П., Яковлев В.П. «История философии», Ростов-на-Дону «Феникс», 2000. – 466 с.

4. Моисеева Н. А., Сороновикова В. Н. «Философия», Питер 2006,

5. «Философский энциклопедический словарь», Инфра – М, 1997. – 576 с.

6. Волкова А. Н., Горнев В. С. «История философии», «Издательство ПРИОР». 1997. – 464 с.

7. Костюк К., Литвина А. «Том 9. Философия от античности до современности» Электронная библиотека