В своей работе "Наслаждение и долг" (понятия, соответственно коррелирующие с эстетическим и этическим началами жизни), Кьеркегор писал: "Эстетическим началом может назваться то, благодаря чему человек является непосредственно тем, что он есть; этическим же - то, благодаря чему он становится тем, чем становится".[15]
Этическое, согласно Кьеркегору, — "нечто всеобщее, а всеобщее — это то, что применимо к каждому, что может быть, с другой стороны, выражено так: оно имеет значимость в каждое мгновение". Этика, как всеобщее, прекрасно действует в сфере социальности, подчиняя всеобщему любое движение индивида, она, в общем-то, всегда знает, что должен и когда должен делать индивид.[16]
Такая дихотомия "эстетическое-этическое" получила полное освещение в работе "Или-или".
"Или-или"
Книга "Или-или" была опубликована 20 февраля 1843г. под вымышленным именем: ее издатель — некий Виктор Эремита (то есть Победоносный Отшельник или же Одинокий Победитель), в руки которого случайно попали записки, сделанные двумя разными лицами, почему произведение и разбито на две части — "Записки А." И "Записки Б.". Название книги предлагает читателю две жизненные позиции — уже здесь Кьеркегор выступает как философ выбора. Судя по всему, А., который пишет на дорогой бумаге форматом в четверть листа, натура утонченная, избранная, однако же, непоследовательная. Б., предпочитающий бумагу во вторую долю листа, состоит на службе в министерстве: он асессор, то есть судья. Это человек, ведущий упорядоченный образ жизни и имеющий обо всем твердые представления, в основе их — безоговорочная вера в Бога, институт брака и общество, которому он служит. Кьеркегор выводит здесь два человеческих типа — он называет их эстетиком и этиком, — которые раскрываются в различных ситуациях, главным же образом в своих рассуждениях.
"Записки А." хаотичны и обрывочны, ибо эстетическое, то есть атеистическое и не отягощенное моралью мировоззрение не может быть представлено сколько-нибудь последовательно. Его жизнь — череда не связанных между собой мгновений, потому что душа его никак не найдет точку опоры. "Душа моя подобна Мертвому морю, — пишет он, — через которое не может перелететь ни одна птица: на полпути она падает вниз и гибнет". Презирая занятых будничными делами филистеров, А. Ищет рассеяния в произвольном "севообороте", и все равно существование его бесплодно и уныло. Свои исключительные способности он употребляет на тонкий анализ литературных персонажей; привлекают его и характеры обманутых женщин, таких, как гетевская Гретхен или Эльвира из оперы Моцарта "Дон-Жуан". Но впрямь ли они трагические жертвы мужского предательства? А. Понимает оперу Моцарта интуитивно. Дон-Жуан воплощает для него примитивную силу, заключенную в музыке, непреодолимый соблазн животной страсти. Первую часть книги завершает "Дневник обольстителя", чей автор не тождественен А., — тот уверяет, что переписал дневник с рукописи своего друга (Виктор Эремита в этом не уверен). Если Дон-Жуан, это телесное олицетворение музыки, приходит, видит и соблазняет, то Йоханнес, герой "Дневника", разрабатывает стратегию обольщения, — он находит удовольствие именно в продуманном обольщении, обладание же для него — всего-навсего преходящий момент.
"Записки Б." — это послания асессора к А., в коих он побуждает А. Пересмотреть свое отношение к жизни, отчаяться — и занять этическую позицию. Б. Определяет меланхолию А., нездоровую изоляцию, в которой тот пребывает, как болезнь века, поразившую Германию с Францией. К этому диагнозу асессор Вильгельм присовокупляет блестящую характеристику императора Нерона — эстетика на мировом троне, тирана с объятой мраком душою. Нерон — ребенок, так и не ставший взрослым, его внутренняя сущность, дух не могли пробиться наружу, отчего на сердце у него накипал гнев и страх. Владыка Рима, он страшится смелого взгляда и приказывает уничтожить человека, осмелившегося посмотреть ему в глаза. "У Нерона на совести нет убийства, зато он чувствует новый прилив страха". Сам испытывая страх, он хочет устрашить остальных. Загадка для самого себя, он хочет быть загадкой и для других и упивается их страхом. Нарисовав великолепный портрет Нерона, Кьеркегор уловил и многие черты, присущие диктаторам новейшего времени.
В заключение своего послесловия к "Или-или" Виктор Эремита высказывает мысль, что "Записки А." И "Записки Б." Принадлежат одному и тому же человеку, который прошел или, по крайней мере, продумал оба пути. Свое предположение издатель подкрепляет тем, что помещает на титульном листе книги подзаголовок: "Фрагмент жизни".[17]
Отрицательное отношение самого автора к обоим началам бытия в работе "Или-или" видетельствует, что имеется еще один вариант выбора жизненного пути. Это — этика религиозная. Религиозный уровень жизни человека есть высший, богоподобный. Религиозная этика, цементирующая подлинное бытие человека, не снимает предшествующие две - эстетическую и этическую, напротив, является прямым противопоставлением как первой, так и второй.
Физиологическим основанием первой, эстетической нормы жизни (этики) являются чувства, второй, этической - разум, третьей, религиозной - сердце. Насколько несоизмеримыми и не сводимыми друг к другу являются физиологические основания трех принципов жизни - чувств, разума и сердца, настолько не соотносимы и не соизмеримы сами три образа жизни - эстетический, этический, религиозный.[18]
Религиозная этика не имеет ничего общего с первыми двумя, она противостоит им, впервые со времени Августина, выводя человека к истинному источнику бытия - вере. Единичное бытие не может покоиться ни на чем другом, кроме веры.
"Вера - высшая страсть в человеке. Пожалуй, в любом поколении найдется много людей, которые даже не дошли до нее, но не найдется ни одного, который бы мог уйти дальше нее ... Я не скрываю, что мне еще далеко до веры, но я не пытаюсь на этом основании осквернять великое или обманывать себя, превращая веру в детскую болезнь, в безделицу, которую желательно поскорее оставить позади. Впрочем, и тому, кто еще не дошел до веры, жизнь ставит достаточно задач, и при честном к ним отношении и его жизнь не останется бесплодной, хотя бы и не уподобилась жизни тех, кто понял и о
брел величайшее - Веру"[19]
Рассмотреть источник веры, ее специфику - задача небольшого сочинения Кьеркегора "Страх и трепет", написанного в том же, 1843 году.
"Страх и трепет"
Кьеркегор выводит главным героем — рыцарем веры — библейского Авраама и стремиться узреть экзистенцию Авраама и его поступки сердцем. Чтобы от бессилия трепетала мысль. Рассмотрение веры, которую олицетворяет Авраам, позволяет увидеть его неповторимую единственность, несущую чудо.
Авраам, по Кьеркегору, стал обладателем сокровищницы веры, остался в памяти людей отцом веры и "не было на свете человека, подобного по величию Аврааму, и кто же в состоянии постичь его?". Авраам не просто вызвал удивление, но стал путеводной звездой, спасающей робкие души. Кьеркегор следующим образом поясняет свой тезис. Когда Исаак, единственный сын Авраама, восприняв себя в качестве жертвы просил отца пощадить его молодую жизнь, Авраам попытался утешить и ободрить сына. Но когда Авраам осознал, что сын так и не понял веры отца в бога, представил себя отчимом, чтобы не отнять веры у сына, чтобы вера в отца сменилась на веру в бога. "Если у меня нет отца на земля, то будь бы моим отцом, господи" —затрепетал и возопил Исаак. С этими словами Авраам сказал про себя: "Пусть лучше он думает, что я чудовище, нежели утратит веру...".
Итак, вера является тем инструментом, с помощью которого человек становится отличным ото всех людей, — он становится Единичным.
Старик Авраам, стоя у подожженных дров с занесенным ножом на своего единственного сына - единственную свою надежду, Авраам "не усомнился и не озирался боязливо по сторонам, не докучал небу своими мольбами ... он знал, что от него требуется тягчайшая жертва, но знал также, что никакая жертва не должна[20] казаться слишком жестокой, раз Господь требует ее: и он занес нож". Авраам "верил против всякого разума".
Чтобы пояснить отличие общее — этическое, (долг и ответственность) и единичное,— веру, Кьеркегор придумывает различные варианты истории Авраама. Авраам мог бы молить бога пощадить его единственного сына, а заодно и его с Саррой, которая умерла бы с горя,— и мы бы имели эстетического, чувственного Авраама.
Авраам этический, с наличием определенного долга и ответственности перед сыном, перед женой, мог бы вонзить нож себе в грудь, и таким прославился бы в мире, показав миру настоящую отеческую любовь.
И в первом, и во втором случае перед нами предстал бы обыкновенный человек, которым руководят, соответственно, чувства или разум.
Но библейский Авраам, собираясь в дорогу, оставил свой разум, но взял с собой веру и все сбылось согласно вере Авраама. Вера Авраама, и об этом постоянно твердит Кьеркегор, относилась к настоящей жизни. В этом пункте, акцентирующем внимание на настоящую веру, (настоящую уже потому, что она имеет место в настоящей жизни и в настоящее время - не в прошлом, не в будущем), Кьеркегор противопоставляет свою веру - вере христианства. Христианство XIX века стало лживым, а потому лживой и поверхностной стала вера. Вера, как учит христианство, является инструментом успокоения, обретения сладостного блаженства, порядка и покоя. Вера стала способом добывания счастья, значит, вера извращена, либо ее нет вообще, а есть лишь разум. У современного христианства, считает Кьеркегор, нет настоящей веры. Настоящей верой владеет Авраам. Если бы вера Авраама относилась к прошлой или будущей жизни, ему нужно было бы быстрее покинуть этот мир. Но Авраам по-настоящему верит и по-настоящему страдает и источником его страданий является вера. Вера не спасает человека, но делает жизнь человека исключительной, единичной, безумной.
С этической точки зрения, Авраам хотел убить сына, поэтому его можно квалифицировать как убийцу. С точки зрения веры, Авраам просто верил, что бог не допустит зла. Явное противоречие между долгом и верой, между этическим и религиозным началами бытия выявляет страх, или чувство страха.
Что укрепило руку Авраама и что удержало ее занесенную, не дав бессильно опуститься? Что укрепило душу Авраама, что у него не помутилось в глазах? - задает риторические вопросы Кьеркегор и называет Авраама вторым, после бога, отцом рода человеческого, который познал возвышенную страсть — безумие.[21]
Все три стадии, которые проходит человек на пути к Богу, стадии на жизненном пути движения человека от неаутентичного к аутентичному существованию, вновь разбираются в "Стадиях жизненного пути".
"Стадии жизненного пути"
С 30 апреля 1845г. вышли в свет "Стадии жизненного пути". Их издатель, Хиларий Переплетчик — лицо вымышленное, — печатает в качестве "Изысканий разных лиц" три рукописи, оставленные ему неким покойным литератором. Три части книги четко различаются между собой по форме. Первая построена по образцу платоновского "Пира", вторая представляет собой этический трактат, третья — дневник. На пирушке, описанной в "Invinoveritas"[22] , пятеро эстетиков занимаются, как их обязывает к тому заглавие, поисками истины в вине: они ждут, пока вино окажет свое действие, чтобы высказать свое мнение о любви. Тема застолья, таким образом, та же, что и в диалоге Платона. Первый оратор, неопытный Молодой Человек, находит всех влюбленных смешными. Константин Констанций уверяет, что женщину следует воспринимать не иначе как в шутку. И рассказывает про человека, встретившего на улице свою "почившую" возлюбленную — когда они разорвали отношения, она заявила, что "умирает", и, однако же, нашла себе другого. Затем слово берет Владелец Модного Магазина. Он питает тираническую ненависть к женщинам, коим услужает: "Я прихожу в ярость, как подумаю, чем занимаюсь, она (женщина) скоро будет ходить с кольцом в носу". Последний оратор, Йоханнес Обольститель, стыдит своих собутыльников — он как раз из тех, кому женщина доставляет наслаждение, — и рассказывает им греческий миф: первоначально человек был однополым, а именно — мужчиной, "столь великолепно оснащенным", что боги испугались за свое могущество. Тогда они создали женщину, это удивительное существо, которое завлекает мужчину, и он забывает в тривиальностях конечного. Это относится ко всем мужчинам, кроме эротика: тот видит приманку, наслаждается ею, но — не клюет. Женщине это известно, потому-то между ней и истинным обольстителем царит тайное взаимопонимание.
Автором второй части, озаглавленной "Некоторые доводы в защиту супружества", является асессор Вильгельм. "Влюбленность — это Божий дар, но лишь приняв решение вступить в брак, возлюбленные оказываются достойными этого дара". Этик выступает подлинным рыцарем. По мнению эстетика, женская красота знает один лишь возраст — раннюю юность. Этик не согласен: "В невестах женщина прекраснее, нежели в девичестве; как мать она прекраснее, нежели в невестах; как жена и мать она — точно сказанное к месту слово, а с годами она становится еще прекраснее".
Асессор — воплощение нормы. Однако он подозревает, что существуют иные, недоступные его пониманию воззрения. Неслучайно свои послания к А. в "Или-или" он завершает проповедью некоего сельского священника, который поучает, что перед Богом мы всегда неправы.
Осознает он свои пределы и в "Стадиях жизненного пути". Он способен вообразить себе человека, которому жизненные обстоятельства мешают вступить в брак; он допускает, что в исключительных случаях человек может разорвать священные узы, причем ему, видимо, так и не дано узнать, был ли этот разрыв повелением Бога, виновен он или не виновен: "все это превыше моего разумения". Своими рассуждениями асессор, сам того не ведая, подготавливает последнюю часть "Стадий жизненного пути", которая называется "Виновен?" — "Не виновен?" Повесть страдания". Ее автор именует себя в послесловии братом Тацитурнием — молчаливым монахом — и поясняет, что повесть эта есть "психологический эксперимент": "Я соединил две несходные индивидуальности: мужскую и женскую". По замыслу автора, мужчина целиком поглощен своей духовной, иными словами, вечной природой и предназначением, женщина же "довольно заурядна", то есть естественна, мила, поверхностно религиозна, чуточку наивна. Он получает имя Quidam (некий мужчина), она — Quædam (некая женщина). У этих двоих лишь одна точка соприкосновения: они любят друг друга. О том, что из этого вышло, повествует своеобразно скомпанованный дневник Quidam'а. Дневниковые записи охватывают полугодовой период. Год тому назад, пишет Quidam утром 3 января, он решил посвататься к Quædam и получил ее согласие. В последующих утренних заметках он вспоминает, как протекала их помолвка, как он безуспешно старался привить ей ревность к вере, — разделяющая их пропасть становится все шире, они не находят общего языка. Он было расторгает помолвку, но, вняв мольбам невесты, идет на попятный. Скрывая свои чувства под маской негодяя и подлеца, он тщетно пытается заставить ее порвать с ним. Наконец, 7 июля он холодно и решительно заявляет, что между ними все кончено. Эти заметки — "Труд воспоминаний в утренние часы". Одновременно у Quidam'а рождается безумная надежда на то, что, вопреки всему, они могут соединиться, о чем рассказывает "Попытка спасения в полночный час". В полночь 7 июля он приходит к заключению: наступает спячка, "я устраняюсь. 3 января снова начнутся волнения". Суждено ли ему обрести свободу? Получить ответ на мучающий его вопрос? Quidam религиозен; ему недостает одного — признания своих грехов, что приведет его к покаянию и сделает в подлинном смысле христианином. Глубочайшую проблему Quidam'а можно сформулировать так: не Бог ли, не рука ли промысла ввергла его в эту мучительную ситуацию, чтобы он познал покаяние и стал, в христианском понимании этого слова, свободным.[23]
Таким образом, человек и его экзистенция становятся для Кьеркегора, а затем и для очень широкого философского течения, предметом совершенно особого вненаучного, иррационального типа познания, насколько оно вообще считается возможным. Человек выходит за пределы науки как нечто абсолютно недоступное ей.
Заключение
Итак, творчество Кьеркегора — это диалог автора с самим собой, а потому всякая попытка однозначной расшифровки, превращения в монолог мешает проникнуть в его истинное содержание и адекватно сформулировать поставленные в нем проблемы. Вместе с тем такая попытка чрезвычайно соблазнительна, ибо дает интерпретатору возможзность использовать для обоснования своих идей богатую и тонкую аргументацию Кьеркегора, заставить работать созданный датским мыслителем мир образов, включить в определенную систему описанные им экзистенциалы (если пользоваться термином, возникшим уже в XX веке). Вот почему в современной буржуазной философии существует так много интерпретаций Кьеркегорова учения: экзистенциалистская, протестантско-теологическая, фрейщдистская и даже католическая (несмотря на то, что Кьеркегор, как протестант, дает для нее слишком мало оснований).
Итак, в ходе написания этой курсовой работы были выполнены следующие задачи:
1. Мы ознакомились с биографией философа; было показано становление этой личности как философа, начиная с самых ранних лет и заканчивая зрелым периодом его творчества;
2. были также определены важнейшие события и обстоятельства, такие как смерть отца, разрыв помолвки с Региной Ольсен, вызвавший общественное неодобрение и сыгравший одновременно роль катализатора в творческой жизни Кьеркегора, взаимоотношения с епископами Мюнстером и Мартенсеном — события, несущие след этого печального опыта во всех его работах;
3. были рассмотрены и проанализированы наиболее важные и значительные для понимания работы философа: "Повторение" (1843),
10-09-2015, 22:25