К подобному же выводу приводит рассмотрение другого, психо-биологического аспекта обсуждаемой проблемы. Символическое поведение у многих животных организовано в тесной связи с территорией. Показательна в этом отношении интерпретация Е.Н. Пановым системы тетеревиного тока. Стремясь выявить социальный смысл этой впечатляющей, но не очень понятной структуры, Е.Н. Панов обращается к гипотезе территориального структурирования отношений. «Когда мы видим, — пишет он, — как прибывающие на ток самки уверенно движутся к его середине, игнорируя периферийных самцов, которые ни внешне, ни по экстравагантности предбрачных церемоний не уступают своим сотоварищам в центре арены, вполне оправданным начинает казаться предположение, что самка воспринимает ток как некую целостную пространственную структуру с неравноценными друг другу внешней и внутренней зонами. Именно это имеют в виду те натуралисты, которые склонны считать, что готовая к спариванию самка выбирает не какого-то определенного, особенно импонирующего ей самца, а лишь наиболее «перспективную» территорию — независимо от того, насколько хорош или плох удерживающий эту территорию самец» [15, с.232.].
Известно, что у многих животных, в частности, птиц брачные ритуалы адресуются не конкретной, персонально узнаваемой избраннице, но самке, присутствующей в данный момент на территории самца. Длительные моногамии перелетных птиц орнитологи также зачастую объясняют территориальным (гнездовым), но не персональным постоянством.
Территориальное поведение свойственно, как уже отмечалось, прежде всего птицам, рыбам и рептилиям. Жизнь более высокоразвитых животных в значительной степени основана не на территориальной, но персонально-символической регуляции, требующей наличия психической способности индивидуального распознавания членов сообщества. Таким образом, существует определенная эволюция пространственных отношений, в которой можно различить морфологический, социально-территориальный и собственно социальный этапы; при этом последний в своем наиболее развитом варианте предполагает структурирование отношений на основе персональной идентификации членов группы. Это также приводит к ослаблению территориальной доминанты организации жизни, причем уже на уровне микро-взаимодействий. Особенно ярко эта тенденция проявляется в жизни человеческого сообщества, в связи с чем последнее и не получило в социологии пространственного измерения.
Макро-пространственные взаимоотношения и границы биологического анализа
Социологический ракурс пространственной тематики позволяет выявить еще одну важную проблему, не различимую в рамках психо-биологического направления. Речь идет о дистальных пространственных взаимодействиях, формирующихся в масштабе таких протяженностей, которые индивидуальным сознанием непосредственно не воспринимаются. Проблематика макро-пространства имеет определенное развитие в современной науке [6;32;22], при этом очевидно, что она должна составлять предмет самостоятельной исследовательской программы, использующей свои специфические теоретические ресурсы. Поведенческая биология здесь явно неуместна. Как бы ни были оправданы аналогии между территориальным поведением человека и животного, они целиком и полностью лежат в плоскости проксимальных, непосредственно-контактных взаимодействий. Любые экстраполяции в дистальную перспективу несостоятельны, поскольку в этой перспективе работают иные механизмы и детерминации. Несмотря на похожесть территориально-охранительного поведения человека и животных, аналогии между пограничными столбами и территориальными метками [18;27] не способствуют прояснению дела.
Создается впечатление, что, по мере социально-культурной эволюции человека и возникновения макро-социальных общностей, функция удержания территории постепенно передается «организмам» надындивидуального уровня[14] . На уровне племени и вообще любой контактной группы охранительное поведение человека действительно, в известной степени, изоморфно соответствующему поведению общественных животных, которые также защищают коллективную территорию. Однако ни один биологический вид, кроме homo sapiens, не в состоянии намеренно провести популяционную границу — то есть границу между макро-обществами, не обозримыми в индивидуальных взаимодействиях. Это становится возможным лишь на уровне «социального организма», целостность которого поддерживается символическими средствами коммуникации. Именно так, и, по всей видимости, только так возможна биологическая интерпретация феномена государственной границы. Отсылки к территориальному инстинкту человека как объяснительной схеме дальше научно-популярных текстов не проходят и в серьезном социологическом анализе не подлежат рассмотрению. Однако признание того, что крупное государственно-политическое образование есть социальная целостность, то есть специфический социальный организм, пропускает к более сложным интерпретациям, не столько биологическим, сколько по своей сути общесистемным.
Необходимым атрибутом любой структурной целостности является граница, и поддержание этой границы тем или иным способом является важнейшей функцией целостной системы. Таковы, по-видимому, законы существования системных целостностей на любом уровне иерархического порядка жизни. Клетка имеет оболочку, тело — кожные покровы, социально-пространственный «организм» — территориальные границы. Только таким способом эти системные единства в состоянии поддерживать свое автономное (аутопойетическое) функционирование. Возможно, здесь работает логика «заданных параметров» жизни на Земле, одним из которых является дискретная организация живого.
Список литературы
Барзыкина А.И. Социальное пространство: сущность и проблема диагностики (социологический анализ). Автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидата социологических наук. - М., 1997.
Вагнер В.А. «Социология» в ботанике (Фито-социология) // Природа. 1912. Сентябрь. С. 1059 – 1080.
Виноградский В.Г. Социальная организация пространства. Философско-социологический анализ. - М.: Наука, 1988.
Гегель Г. Энциклопедия философских наук. Т.2. Философия природы. - М.: Мысль, 1975.
Гелен. А. О систематике антропологии // Проблема человека в западной философии: Переводы / Сост. и послесл.. П.С.Гуревича; Общ. ред. Ю.Н.Попова. - М.: Прогресс, 1988. – с. 152-201.
Голд Дж. Психология и география: Основы поведенческой географии. Пер. с англ. / Авт. предисл. С.В. Федулов. - М.: Прогресс, 1990.
Гудолл Дж. Шимпанзе в природе: поведение: Пер. с англ. - М.: Мир, 1992.
Зборовский Г.Е. Пространство и время как формы социального бытия. - Свердловск, 1974.
Зиммель Г. Об отношении селекционного учения к теории познания // Дарвинизм и теория познания Г. Зиммеля и Ф. Ницше. Дарвинистическая библиотека. Вып. I. - СПб.: С.-Петербургская Коммерческая Типо-Литография, Литейный, 58, 1899. – С. 5-19.
Коллинз Р. Социология: наука или антинаука? // Thesis: теория и история экономических и социальных систем. Альманах. - М. 1994. Т.2. вып. 4. С. 71-96.
Крейдлин Г.Е. Невербальная семиотика: Язык тела и естественный язык. - М.: Новое литературное обозрение, 2002.
Крученкова Е. П. Принципы отношений мать-детеныш у млекопитающих: Автореферат диссертации на соискание ученой степени доктора биологических наук по специальности 03.00.08 — зоология. - М.: МГУ, 2002.
Лоренц К. Оборотная сторона зеркала // Лоренц К. Оборотная сторона зеркала: Пер. с нем. / Под ред. А.В. Гладкого; Сост. А.В. Гладкого, А.И. Федорова; Послесловие А.И.Федорова. - М.: Республика, 1998. С. 243-467.
Очкур Ю.А Социальное пространство (философский анализ). Автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидата философских наук. - М.: ЛГУ, 1990.
Панов Е.Н. Бегство от одиночества. Индивидуальное и коллективное в природе и в человеческом обществе. - М.: Лазурь, 2001.
Панов Е.Н. Поведение животных и этологическая структура популяций. - М.: Наука, 1983.
Панов Е.Н. Этология человека: история и перспективы // Поведение животных и человека: сходство и различия. Сб. науч. трудов. - Пущино, 1989. С. 28-62.
Писачкин В.А. Социология жизненного пространства. - Саранск: Изд-во Мордов ун-та, 1997.
Плюснин Ю.М. Проблема биосоциальной эволюции: Теоретико-методологический анализ. - Новосибирск: Наука. Сиб. отд-ние, 1990.
Тернер Дж. Аналитическое теоретизирование // Thesis: теория и история экономических и социальных систем. Альманах. - М. 1994. Т.2. вып. 4. С. 119-157.
Фаст Дж. Язык тела // Фаст Дж. Язык тела. Холл Э. Как понять иностранца без слов. - М., 1995.
Филиппов А.Ф. О понятии социального пространства // Куда идет Россия?.. Социальная трансформация постсоветского пространства / Под общ. ред. Т.И. Заславской. - М.: Аспект Пресс, 1996. — с. 103 – 113.
Филиппов А.Ф. Социология пространства: общий замысел и классическая разработка проблемы [онлайн] // Дата обращения: 10 февраля 2003. <http://www.ruthenia.ru/logos/number/2000_2/09.html>.
Филиппов А.Ф. Элементарная социология пространства // Социологический журнал. 1995. № 1. С. 45-69.
Филимонова О.Ф.. Жизненное пространство человека. Автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидата философских наук. - Саратов, 1998.
Чернецкая А.А. Социальное пространство повседневности. Автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидата социологических наук. - Саратов, 1999.
Черноушек М. Психология жизненной среды / Пер. с чеш. И.И. Попа. – М.: Мысль, 1989.
Шаталкин А.И. Эволюционный вид как система индивидуальной природы // Журнал общей биологии. 1984. Том XLV, № 3. С. 291-305.
Шмерлина И.А. Биологические парадоксы социальности // Вестник РАН. В печати.
Шмерлина И.А. «Физика социальности» // Вестник РАН. 2003. Том 73. № 6. С. 521-532.
Эпштейн Р.И. Проблема пространства в исследовании социальной формы движения материи. Автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидата философских наук. М.: МГУ, 1983.
Dodgshon Robert A. Society in Time and Space. A Geographical Perspective on Change. - Cambridge: Cambridge University Press, 1998.
Gilbert P. Human nature and suffering. Have etc.: Lawrence Erlbaum assoc., 1989.
GruterM. Law and the mind: biological origin of human behavior. SAGE publications, L., 1991.
Parsons T. The structure of social action. - New York and London: McGraw-Hill Book Company, Inc., 1937.
[1] К сожалению, данная перспектива анализа не получила развития в марксистской социологии. Так, в монографии В.Г. Виноградского она оказалась смещенной в сторону схоластического пан-исторического теоретизирования. Рассматривая пространственные отношения как показатель силы и плотности социальных связей, автор считает необходимым расширить «теоретико-познавательные пределы» данного подхода и формулирует задачу «развертывания и углубления» содержания понятия «социальное пространство» [3,с.33.]. Он соединяет его с категорией социального времени, что позволяет, по мнению автора, дать динамическую перспективу социально-пространственных отношений. «Социальное пространство, — пишет В.Г. Виноградский, — раскрывается ...как процесс исторического движения общества на той или иной ступени его развития, предстает содержательно развернутым во времени» [3,с.187.]. В представленной интерпретации социальное пространство есть ни много ни мало вместилище истории, социальное “всё ”. Превращаясь в тотальный концепт, оно утрачивает свою аналитическую продуктивность. Аналогичный подход характерен и для других философско-социологических работ этого периода (см., например: [14;31]).
[2] Как показал А.Ф. Филиппов, неоднозначность позиции Зиммеля в вопросе о причиняющей силе пространственности есть следствие феноменологической трактовки социальности, которая предполагает постоянное процессуальное «перетекание» причины и следствия [23].
[3] Тенденция к локализации жизненной среды, в определенной степени инициировавшая интерес социологов к пространству, имеет, по всей видимости, биологические предпосылки. В литературе высказывается мнение, что человек (как и все живое) «сориентирован» на краткосрочные цели деятельности. Все, что выходит за пределы зоны непосредственной обозримости (то есть, в конечном счете, не подкреплено биологической необходимостью), не находит в нем «живого» отклика. Этот феномен «короткозамкнутых» целей имеет как временное, так и пространственное измерение. Предполагается, в частности, что он имеет отношение к проблеме охраны окружающей среды, воспринимаемой умозрительно из-за несопоставимых с жизнью человека масштабов пространства и времени [см.: 34,р.127-139.].
[4] Мы не останавливаемся специально на «элементарных основаниях» социологии пространства — они чрезвычайно компетентно изложены в работах А.Ф. Филиппова [23;24].
[5] Речь идет о популярной в психологии концепции «тройственности мозга», базирующейся на идеях, высказанных П. Маклейном (P. MacLean). Согласно этой концепции, человеческий мозг содержит, в качестве своей наиболее древней эволюционной части, мозг рептилий (т.н. Р-комплекс), для которых характерно высококонкурентное поведение, в том числе территориально-охранительное. Психобиолог П. Гилберт считает, что «...исчерпывающее понимание ментальной жизни человека должно учитывать наши рептильные истоки (our reptilian beginnings)... наш рептильный мозг, — предполагает он, — является источником многих патологий и деструктивных актов» [33,p.21.].
[6] Данный термин, как пишет К. Лоренц, принадлежит Д. Кэмпбеллу [13,с.250.].
[7] Развернутую характеристику проксемики см. в: [11].
[8] Решающим фактором при этом является способность индивидуального распознавания сородичей.
[9] Это проявляется, в частности, в нарушении режима кормления: мать начинает кормить детенышей по их первому требованию [12,с.37.].
[10] Облигатный – видоспецифический. В отличие от облигатных, факультативные признаки проявляются как особенности индивидуального развития.
[11] Греч. “éu” означает «хорошо», «полностью».
[12] Неслучайно многие специалисты в области поведенческой биологии (этологии) трактуют эту науку как семиотическую (см.: [17,с.58.]).
[13] Различение, которое мы здесь проводим, как и любая классификация, в значительной мере условно. Морфологические конгруэнции существуют и на высших ступенях жизни и проявляются в специфической «подгонке» организменного строения самца и самки, родителей и детенышей (применительно к данным феноменом, термин «конгруэнции» был введен в биологию С.А. Северцовым). Тем не менее, данное различение фиксирует специфику двух эволюционно выработанных способов использования исходного ресурса пространственной близости, и в этом смысле методологически полезно. Кроме того, основные сферы действия морфологических конгруэнций — половая и репродуктивная — если и являются исходной базой развития социальных отношений, отнюдь не раскрывают последние во всей их полноте и специфике.
[14] Использование категорий «организм» и «индивид» в междисциплинарном контексте заставляет прибегать к оговоркам, в силу чрезвычайной запутанности терминологической ситуации с этими понятиями в биологии. В рамках данной статьи нет необходимости ни прояснять данную ситуацию, ни прибегать к современным биологическим интерпретациям названных понятий (см. об этом в: [36]); достаточно указать на то, что в настоящем тексте в соответствии с историко-социологической традицией под «организмом» понимается феномен органической или сверх-органической структурной целостности, а «индивид» трактуется как синоним «особи».
11-09-2015, 00:47