Вознесенский, со своей стороны, заявляет:
Я не знаю, как остальные,
но я чувствую жесточайшую
не по прошлому ностальгию —
ностальгию по настоящему.
Взаимоотношения со временем становятся вообще одной из главных тем его творчества. Вот, скажем, как это выглядит в поэме «Оза» (1965):
А тебе семнадцать. Ты запыхалась после гимнастики. И неважно, как тебя зовут <...> У меня за плечами прошлое, как рюкзак, за тобою — будущее. Оно за тобой шумит, как парашют.
Когда мы вместе — я чувствую, как из тебя в меня переходит будущее, а в тебя — прошлое, будто мы песочные часы.
Резкий разрыв с мифологическим мышлением не был, тем не менее, для большинства поэтов-шестидесятников (1930-х годов рождения) разрывом с советской идеологией. Идеологические кирпичи и глыбы были ими приспособлены в своих целях как левая платформа для взаимодействия с западными интеллектуалами и как бьющая без промаха дубина против внутренней реакции:
В минуты
самые страшные
верую,
как в искупленье:
все человечество страждущее
объединит
Ленин.
Сквозь войны,
сквозь преступления,
но все-таки без отступления,
идет человечество
к Ленину,
идет человечество
к Ленину... —
восклицает в «Братской ГЭС» Евтушенко.
Мы движемся из тьмы, как шорох кинолентин:
«Скажите, Ленин, мы — каких вы ждали, Ленин?!
Скажите, Ленин, где
победы и пробелы?
Скажите — в суете мы суть не проглядели?..»
<...>
«Скажите, Ленин, в нас идея не ветшает?»
И Ленин
отвечает.
На все вопросы отвечает Ленин, —
вторит ему в «Лонжюмо» Вознесенский, слегка, выражаясь словами Грибачева, «на заграничный лад».
Однако возвращение в реальное время из Героического, осуществленное Евтушенко, фокстрот, вытанцовываемый с современностью Вознесенским, и антисоветский неомодерн были всего лишь подновленными репликами проектов вчерашнего дня. Реально новое пространство поэтического искусства, во многом не обжитое и сегодня, очертили на рубеже 1950—1960-х лианозовцы и Геннадий Айги (1934 г.р.).
По-новому зазвучала здесь и тема времени, которое затрещало вместе со всей устоявшейся системой ценностей у Генриха Сапгира (1928 г.р.):
Последние известия.
Экстренное сообщение!
...На месте
Преступления.
Большинством голосов.
...Градусов
Мороза.
...Угроза
Атомного нападения
Эпидемия...
Война...
Норма перевыполнена!
(«Голоса», 1958—1962),
заскользило и зашаталось, проверяемое на прочность, у Всеволода Некрасова (1934 г.р.):
быть или не быть
быть или не быть
очень может быть
очень может быть
быть или не быть
быть или не быть
так тому и быть я бы не сказал
так тому и быть я бы не сказал
вроде бы и да
вроде бы и нет
вроде бы и нет
вроде бы и да
<...>
странная страна
и временные времена.
Но особенно чуток анализ Айги: сложнейшая диалектика времени, отслаивание его частного измерения, провоцируемое фундаментальными актами бытия (с одной стороны, «Тетрадь Вероники», с другой — стихотворения-реквиемы), надежно свидетельствует о том, что русская поэзия последнего полустолетия не осталась в стороне от важнейших вызовов человеческой мысли:
жизнь измерялась
лишь той продолжительностью
времени — ставшего личным как кровь и дыханье —
лишь тою ее продолжительностью —
которая требовалась чтобы на лицах
от слов простых
возникали прозрачные веки
и засветились —
от невидимого движения слез
(«Прощальное [Памяти Васьлея Митты]», 1958).
Завершая на этом наш обзор (по некоторым соображениям мы не касаемся последнего поколения Бронзового века — от Кривулина до Рубинштейна), приходится признать, что граница между архаическим и модернизованным сознанием проходит не по линии «советское»/«несоветское», а значительно более причудливым образом.
Думается, что анализ других фундаментальных категорий еще более усложнит складывающуюся картину.
Список литературы
Для подготовки данной работы были использованы материалы с сайта nlo.magazine/
3-11-2013, 01:39