М.К. Мамардашвили о принципах классической рациональности

1. Проблема наблюдения.

Классическая наука конца 19 – начала 20 века задала совершенно однозначную онтологию ума, наблюдающего объективные физические явления и тела, законы которой и используются в построении научного знания. Собственно говоря, эта онтология и есть «рациональность» или «идеал рациональности». Неклассическая же проблема идеала рациональности уходит своими корнями в те изменения в ней, которые возникли в 20 веке, - при необходимости введения в научную картину мира явления сознания.

Начнем с того, что понятие наблюдения (как реализация определенных абстракций сознания) стало одним из решающих понятий для современной науки. О значимости этого понятия говорят сейчас проблемы, с которыми столкнулись не только физические науки – такие как теория относительности, квантовая физика, и т.д., но и науки о человеке – онтология, антропология, социология, и , разумеется, психология.

В науке предполагается возможность совместного рассмотрения как объективных физических процессов и явлений, так и субъективных процессов, сознательных действий и явлений. Для этого само наблюдение должно быть гомогенным, то есть однородным для каждого ряда этих явлений.

М.К. Мамардашвили настаивает на том, что необходимо изменить идеал рациональности, сложившийся в 19-20 веках, сделать его неклассическим. Для этого необходимо расширить онтологию рационально постижимых явлений, включить в нее всю область психического и сознательного. Ведь что происходит сейчас в науке? Наше сознание, которое является главным средством для фиксации нами цепи физических явлений, само не может быть зафиксировано в точных понятиях. Т.е. за точную картину физических явлений в мире мы платим научным непониманием наших сознательных процессов, мы не можем зафиксировать их объективно - а это делает человека и его жизнь чуждыми объективно изображаемому фиизическому универсуму, выбрасывает их из него.

Итак, классическая наука задает некоторую онтологию ума, наблюдающего физические тела. Задумаемся, что означает само понятие «физического тела».

М.К. Мамардашвили выделяет несколько принципов, определяющих это понятие, они же - принципы классической рациональности.

Принцип пространственного выражения –физическое тело должно занимать какое-то место в пространстве, оно должно быть внешне наблюдаемо. В этом смысле понятие «объективное» и «пространственное» совпадают. Также очевидно, что «объективному» тождественно «внешнее», а «субъективному» - «внутреннее».

Принцип материальности – отождествление, идущее от Декарта, материальности с пространственностью. Это важнейший принцип опытной науки: то, что воспринимается органами чувств, есть только материальные тела и их действия. То есть происходит отождествление пространства и материи, что несет в себе глубокий философский и методологический смысл.

Принцип рефлексивности наблюдения – внешнее наблюдение, которое способно раскрыть объективным образом сущность предмета, его строение, его законы, по определению рефлексивно, то есть оно задается классическим декартовым правилом «когито» (трансцендентальное «Я»), - мы можем его понимать само через него самого. Феномен сознания не имеет референта вне себя самого – сознание самореферентно.

То есть когнитивное сознание есть ухватывание сознанием в любом сознаваемом содержании самого факта, что «я его сознаю». Иначе говоря, концептуальное сознание явления совпадает с его содержанием и последнее не может быть отделено от первого. Данность сознания является абсолютной (то есть безотносительной к каким-либо другим явлениям) достоверностью для классической науки. Более того, в классической науке формируется тезис, что данность сознания является непосредственной, далее не разложимой очевидностью, которая может быть положена далее в понимании всего остального. Здесь не идет речь о данности сознанию чего-нибудь, имеется в виду данность сознания, феномен сознания. Этот феномен рефлексивен, так как даже сознание мы не можем определить, не предполагая сознание сознания, то есть самосознание.

Именно рефлексивность нашего сознания определяет нашу возможность объективации чего-либо. Что такое объективация? Это те содержания нашего сознания, о которых мы можем утверждать, что соответствующие им объекты произошли в действительности, причем здесь необходимо отделять содержания нашего сознания от самих состояний сознания.

Принцип непрерывности опыта – абстракция «когито» предполагает некие сверхэмпирические непрерывные акты нашего сознания. А раз в рамках рефлексивной процедуры введена непрерывность опыта, то это предполагает некую самотождественность субъекта наблюдения. Предполагается существование некоего «единого сознания» - непрерывного носителя наблюдаемых явлений.

Например, типичная посылка классической структуры наблюдения состоит в следующем: знание, экмперимент доказуемы, если они поддаются воспроизведению, то есть любой другой человек в другом месте пространства и времени должен обладать возможностью воспроизвести его и получить те же результаты. Следовательно, в понятие «знание» заключено предположение, что тот, кто знает предмет А, знает и состояние своего сознания в этот момент (чтобы другой мог воспроизвести тоже состояние).

Более того, это состояние ума (относительно А) одинаково по всему пространству наблюдений и их состояний, то есть в любой данный момент оно одинаково. Отсюда в классической науке появляются бесконечные значения вводимых определений.

Принцип «врожденности», или «трансцендентального априори» - наличие структурных и нелокальных элементов сознания, не сводимых к содержанию любого в конечное время и в конечном пространстве завершенного опыта (в этом смысле – внеэмпирических), и обеспечивающих непрерывность «единого сознания».

Итак, М.К. Мамардашвили формулирует несколько принципов классической рациональности, и далее показывает бесчисленный ряд проблем, с которыми сталкивается благодаря этим принципам современная наука.

Так, например, сразу возникает проблема внешнего пространства наблюдения при изучении сознательных явлений. С другой стороны, уже простой пример обучения нарушает возможность быть рефлексивным нерперывным носителем содержания некоторых событий, нарушает возможность некоей единой системы отсчета как однорефлексивного, автономного и конечного источника знания. Поле обучения не может быть «нормализовано», так как иначе время преобразования равно нулю, а событие обучения предполагается уже свершившимся. Мы видим парадокс - понять можно только то, что уже понял.

Другой элементарный постулат объективного физического наблюдения состоит в том, что сам акт исследования не влияет на объективный ход вещей, не меняет их сущности. Однако уже в квантовой физике эта посылка нарушается.

Еще один пример проблемы, с которой сталкивается кдассическая наука – проблема факта. Так, психоанализ показал, что не существует физического факта как объективной данности – так, разница полов для ребенка не существует изначально, она в качестве факта возникает. Ребенок живет в мире, в котором не существует разницы полов. Этот мир возникает тем или иным образом.

Классическая физика предполагает макрокосмическую однородность и причинность. Мир задан для нас в некоторой универсальной и абсолютной системе отсчета, из которой возможно внешнее наблюдение событий в нем. Идеал рациональности требует пространства и времени, но они, как показал Кант, есть не понятия о времени и пространстве, а условия нашего знания о мире.

Таковы в самом общем виде положения классичесокй рациональной науки. Далее мы познакомимся с рассуждениями М.К. Мамардашвили на тему, как их можно видоизменить , и что в этом случае изменится в понимании науки.

2. Понятие феномена.

Итак, говорит М.К. Мамардашвили, события природы фиксируются в нашем пространстве и времени опыта, что не дает нам возможности одновременно со знанием о физических явлениях знать научно о процессах сознания, - однако это не философский тезис, который нельзя принять или опровергнуть, а продукт организации познания, его «истории».

Здесь и заложены классические различия души и тела, сознания и материи, внешнего и внутреннего, и вполне логически обоснованным в этой ситуации вывод Декарта о дуальном характере «субъект-объектной» структуры, то есть о несводимости в ее рамках двух субстанций – мыслящей и протяженной. Мы не можем одним и тем же аппаратом причинности объяснить процессы нашего сознания, так как сознание дано, причем акаузально, в самой формулировке причинной связи.

Иными словами, в «одинаковых качествах» объектов мы расцепили первичную непроизвольную слитость атрибутов вещей с их «чувствующе-испытывающими» состояниями, но сделали мы это в определенной, дуальной, структуре нашего сознания. То есть в точке пересечения событий природы и событий отражения мы имеем модели, и речь идет на самом деле о «явлениях» в логическом пространстве наших моделей, от которых непосредственно зависят наши объективации. Это макроструктура эмпирического причинного опыта.

Однако за конструктивное использование сознания в наших моделях мы платим свою цену - мы не можем ничего сказать о том, какова Вселенная помимо и независимо от наших ощущений. Здесь имеется определенного рода логический или герменевтический круг.

Cамо понятие «явление» есть технический, специальный термин, а не слово обыденного языка или восприятия. Не все, что приходит к нам извне, испытывается и ощущается, явлено - явлено лишь то, для чего есть модели.

Необходимо признать, что модели «явленности» мира или фактов есть, в свою очередь, его факт. Иными словами, действия мира существуют, существуют как реальность, а не только как наши представления. Более того, само экранирование (а наша психика и есть идеальный экран) – есть реальное действие, рефлексивным познанием не контролируемое и конструктивно им не разворачиваемое.

Именно здесь наша проблема рациональности неминуемо ставит нас перед тем обстоятельством, что само то состояние, в котором мы рассуждаем о явлениях мира, есть не только сложный и целенаправленный продукт нашей жизни и истории, но и часть Вселенной и ее эволюции.

М.К. Мамардашвили ставит перед нами и пытается найти ответ на следующий вопрос: само это состояние, в котором человек видит что-то как явление, оно существует или не существует? Феноменологически его можно переформулировать так: можно ли предположить не знание явления, но явление знания? Уже Кант говорит, что сознание нельзя заранее предполагать, а, следовательно – где явление сознания происходит, выполнение каких условий оно предполагает и в каком пространстве оно реализуется и существует? Это серьезная проблема, так как теперь мы не можем производить преобразования в некоей безразмерной, идеальной точке, неразрывно связанной с классическим идеалом объективного знания. Мы не можем помещать событие мысли в измерение ее собственного предметного содержания, так как два предмета не могут занимать одного и того же места. Не может оно существовать и во внутреннем идеальном плане отражения - оно есть лишь в феноменальном сдвиге между ними. Именно этот сдвиг был зафиксирован Гуссерлем как проблема «феномена», проблема подхода к образованиям сознания как существованиям.

Например, понятно, что у высказывания «F = ma» должна быть, условно говоря, какая-то плотность существования, какое-то «тело», что просто символическое или числовое представление его не имеет смысла. Причем каждое событие происходит «впервые и только однажды», так как каждый другой раз оно будет уже развертываться по другому и иметь другой онтологический статус. Так, например, чтобы вывести понятие «угловой момент скорости», который открыл Ньютон, надо уже знать его механику.

Таким образом мы определили так называемую «феноменологическую редукцию»: о сознательных явлениях мы можем начать судить, лишь совершив предварительно редуктивную операцию по отношению к объективным постулатам знания. И далее стоит задача восстановления по отношению к тому, что редуцировалось включением в цепь нашего знания.

Ведь для чего нужна феноменологическая редукция? Мы все время, говорит Мамардашвили, накладываем самих себя на все, что мы изучаем, начиная от физических явлений до наскальных надписей древних племен, оцениваем и объясняем их «из себя» - а феноменологическая редукция позволяет их всего лишь описывать, зато делать это без наших проекций, независимо от наших состояний. То есть феноменологическая редукция есть расцепление спонтанного и неконтролируемого слияния нашей мысли с ее содержанием.

Таперь ясно, как мы должны определить понятие «феномен». В отличие от классического «явления», «феномен» есть нечто, что само имеет онтологическое существование или значимость, а не только его содержание или характеристики. Ведь проблема классической науки как раз и состоит в том, говорит Мамардашвили, что само явление в определенном смысле не имеет существования.

Рассмотрим в качестве примера движение Солнца. Мы все наблюдаем явление вращения Солнца вокруг Земли, но с точки зрения научного знания этого явления не существует. Однако в нашем сознании оно продолжает вращаться, также как в нем устойчиво производятся бесконечное количество других сцеплений, целостностей, сгущений, не разложимых никаким светом науки и продолжающих во многом определять нашу деятельность и представления. Вот в этой взаимосвязи движение Солнца может называться феноменом. Таким же феноменом является и евклидово твердое тело.

Другой пример - наше знание о нейронах не может стать элементом нашего сознательного опыта, который порождался бы этими нейронами. Мы отгорожены экраном самого сознания от того, что физически обуславливает наше сознание, причем этот экран есть собственная жизнь нашего сознания, образующая горизонт событий внешнего мира.

Итак, «феноменом» мы будем называть то обладающее чувственной тканью образование сознания, которое выступает в расцеплении нашего объективного понимательного сочленения от бытия, в котором мы не можем сместиться к представлению, содержащемуся в этом сращении и соотнесенному с предметными референтами.

В феноменах содержится то, что «произошло в действии», причем проявление целого феноменально – феномен есть, так сказать, его иероглифический знак.

Теперь мы можем определить сознательные объекты. Они отличаются, во-первых, тем, что в объективных их определениях мы не можем вполне однозначно, четко и недвусмысленно отделить их от сознательного измерения. Во-вторых, они экранируют себя и от самого субъекта, их переживающего, и от внешего наблюдателя, не совпадая с тем содержанием, которое они оба могут фиксировать. И, наконец, они уникальны и индивидуализированы в своем протекании, в том смысле, что не могут повториться дважды у одного и того же субъекта. Все это отличает их от физических явлений и действий.

Однако Мамардашвили ставит перед нами следующую проблему. Ведь физические вещи, говори он, мы можем понимать лишь в той мере, в которой они не имеют внутреннего. И в той мере, в какой мы можем их так представить (это и есть мера «рацио»), мы можем определить их проявления в терминах законов, то есть понимать их как закономерно и объективно, независимо от нашего или любого произвола, случающимися. Эти допущения проявлялись в науке такими физически невозможными понятиями, как абсолютное пространство и время, мгновенность передачи взаимодействия, бесконечная скорость и так далее. Однако эти понятия есть лишь квазифизические выражения скрытых допущений нашей системы мышления. То есть мы оказываемся перед парадоксом: именно в той мере, в какой вещи лишены «души», условия понимания этих вещей максимально идеализированы. То есть построение системы классической физической науки невозможно без допущения интеллекта бесконечной силы и мощности, не ограниченным пространством и временем в совершении своих операций (то есть Абсолютным или Божественным Разумом).

Итак, даже физические понятия мы понимали на пределе своих возможностей, вводя как необходимость понятия бесконечости, абсолюта и так далее, допуская при этом приобщение нашего сознания к абсолютной информации, когда же мы имеем дело с сознательными явлениями, с феноменальным измерением, выстраивающимся в свои замкнутые от нас миры, - то здесь, чтобы нам вообще хоть что-то понимать, необходимо распроститься с ментализмом, то есть с предметным фетишизмом идеальных содержаний.

И прежде всего мы должны разорвать ментально-понимающие содержательные связи в цепи сообщения (тот самый называемый герменевтический круг). То есть, как очень точно говорит Мамардашвили, мы должны «соскаблить человеческий образ с бесконечности».

Мамардашвили предлагает называть пространство и время преобразований, пространство и время живых состояний феноменальным пространством и временем (последние близки к понятию хронотопа). Это нужно для того, чтобы поместить туда наши «реальные», «предметные» действия сознания, его собственную опытную реальность, для которой можно было бы строить соответствующие теоретические объекты. Туда мы поместим наш базовый слой смысловых и символических образований, их предметно-временные характеристики, не доступные ни внешнему наблюдателю, ни интроспекции, и теоретические изображения которых мы не можем поместить ни там (в физике), ни здесь (в психике).

Однако, говорит Мамардашвили, необходимо еще сформулировать и принцип неотделимости наших сознательных явлений (так называемых объектов-кентавров) от пространства их наблюдения. Они «возмущают» наблюдение: то, что до экрана, связано с тем, что после экрана, и феномены сознания - знаки такой неделимости.

3. Многомерность феномена сознания.

Итак, мы выяснили, что процессы наблюдения и знания обладают необратимостью. Мы не можем знать о том, каким был мир до того, как он уже наблюдался и измерялся. И в самой этой необратимости уже содержится некий пробел, разрыв, который мы не можем пройти. Именно необходимость мыслить в терминах завершенных и законченных явлений налагает ограничения причинного описания этой области. Именно с этим связана потеря предметами естественности при нашем феноменальном их изучении, так как в классической рациональнсти «естественными» называются такие объекты, в полном описание которого мы не можем допустить никаких инородных сил или субстанций.

В качестве примера можно привести понятие «свободы воли» электрона, когда складывается впечатление, будто он прикидывает, в какую дырку из двух решеток пройти, зная, какая из них закрыта, а какая – открыта.

В качестве другого примера можно привести высказывание Эйнштейна «Бог не играет в кости», то есть предмет не может содержать по дороге к результату пустоты, - там должна быть непрерывность.

Мы должны быть уверенны, что если мы будем произодить дробление, детализацию нашего объекта, то мы должны, как говорит Нильс Бор, в каждой точке любой детали обнаруживать тот же самый предмет, с тем же самым способом действия. И вот это произвольно детальное подразделение, запрещающее нашему объекту


10-09-2015, 02:19


Страницы: 1 2
Разделы сайта