Болезненные сомнения и тревожная мнительность

Болезненные сомнения и тревожная мнительность

Тревожные сомнения (в том числе болезненные), часто сплетающиеся в тягостный совестливый самоанализ с неуверенностью в своих силах, в своем здоровье, как известно, есть исконное свойство-переживание многих русских, особенно так называемых чеховских интеллигентов. Именно русским писателям (особенно Достоевскому, Толстому, Чехову) удалось так правдиво-глубоко, непостижимо-точно для нас, для народов других стран и целебно для себя выразить сложные нравственно-мучительные сомнения-размышления, прежде всего, конечно же, свои собственные. В клиническом исследовании этих душевных трудностей-переживаний также сделано особенно много российскими врачами: такова наша природа.

Пражский психиатр Арнольд Пик в статье «К вопросу психопатологии неврастении» (1902) описал 79-летнюю женщину, которая, подобно своему отцу, с детства до боли в сердце жалостливая к несчастным, содержательно-нравственно тревожилась по всяким таким поводам и о том, что люди заслуженно скажут о ней что-нибудь дурное. К примеру, думала-страдала по дороге в палату после беседы с А. Пиком: «Боже мой, что подумает профессор!» Или, скажем, «если муж – причем ее брак был несчастливым » задерживался дольше обычного, она приходила в сильнейшее волнение, думала, что он утонул, бежала в полицию с просьбой его разыскать».

Пик видит главное отличие этого душевного свойства-переживания от навязчивости в том, что оно отнюдь не чуждо страдающему своим содержанием, не противостоит сознанию. Петр Ганнушкин соглашается в этом с А. Пиком в своей статье «Психастенический характер» (1907), называя это расстройство просто сомнением.

Другой российский психиатр, Иван Сикорский, отец знаменитого авиаконструктора, в своей книге «Всеобщая психология с физиогномикой» (1912), вспоминая декартовское положение о том, что человек сомнением ищет истину, отмечает, что сомнение «уже имеет свойства умственного анализа, осложненного чувством („мучительное сомнение“, „тревожное сомнение“ и проч.), и соответствует встрече нескольких мнений или совместному существованию их, как показывает самое название сомнение („со-мнение“)». И А. Сикорский полагает сомнение «одним из глубоких органических процессов духа»: «у более развитых умственно и в состоянии сомнения мысль продолжает работать, выводя человека постепенно из „мрака сомнений“».

Таким образом, самое тревожное, мучительное сомнение есть мыслительное, напряженно-аналитическое переживание, в отличие, например, от тревожной мнительности » склонности просто тревожно преувеличивать опасность (от устарелого «мниться» » казаться).

И болезненные сомнения, и тревожная мнительность могут быть наполнены разнообразным содержанием, но чаще нравственно-этическим или ипохондрическим (боязнь тяжелой или позорной болезни). Очень часто сомневающийся совестлив. Болезненное сомнение в этом смысле обычно показатель больной совести. Однако и у болезненно-сомневающегося, и у тревожно-мнительного всегда есть какой-то реальный повод, факт, с точки зрения которого это переживание психологически понятно (в отличие от бредового).

Тревожная мнительность не рассудочна, не проникнута более или менее сложной аналитической работой мысли и чаще направлена, в отличие от подозрительности, не на поиски врагов, а на какую-то свою неполноценность. Тревожная мнительность свойственна павловским «художникам», а не «мыслителям»(имею в виду душевный склад).

Люди, склонные к тревожной мнительности, в силу своей живой чувственности-эмоциональности, не склонны к анализу (логическому, более-менее очищенному, свободному от эмоций, «эмоциональной логики», размышлению). Но они, так же как и сомневающиеся, тревожно-инертны и очень ранимы, почему и застревают, погрязают в своих (пусть не аналитических) тревогах, обидах. Потому тревожно-мнительное переживание обычно нетрудно психотерапевтически прогнать внушением врача, или просто человека, которому тревожно-мнительный доверяет, или же самовнушением.

Внушение есть «вталкивание» в душу каких-то положений, настроений, убеждений, минуя разъяснение, доказательство, » «на веру». У тревожно-мнительных тревога не пускает такие запутанно-кружевные глубинные мыслительные корни, как в случае истинных болезненных сомнений. Сложные мучительные сомнения лечебное внушение не берет, а только раздражает сомневающегося. Он, сообразно своему тревожному инертно-мыслительному складу, просит прекратить его сомнения-мучения (по поводу, например, злокачественной болезни) доказательством, разъяснением, научной информацией.

В отличие от «художника», «мыслитель»не способен, во всяком случае, легко поверить, то есть принять что-то важное для него без доказательств, на веру, не способен, отличаясь чувственной блеклостью, красочно-лихо вытеснить из сознания неугодное-неприятное. Большинство людей, благодаря здоровому вытеснению, например, не видит, обедая, за говяжьими котлетами погубленную живую грустную корову, которую погладить бы душевно по теплой морде. А тревожно-сомневающийся «мыслитель», со свойственной ему блеклой чувственностью, случается, не способен отделаться от этой «микроскопической»(как считается с точки зрения здравого смысла) жизненной правды. В этом многие нередко усматривают его жизненную нетрезвость, непрактичность, хотя как раз эти многие и опьянены гастрономической чувственной радостью с возможностью не думать в это время о бедной корове.

Здесь душевная защита не вытеснительного порядка, как у «художников», а в виде душевного онемения с постоянным мыслительным контролем, которое способно время от времени прорываться острым тревожным страданием. Так чеховский студент Васильев (из рассказа «Припадок»), которого приятели привели впервые в публичный дом, не может опьяниться, проникнуться их разгульно-мужским чувственным пламенем, не может и здесь жить «без философии» (как выражаются его приятели), «освободить себя от собственного контроля». Он хоть и готов прожить хоть один вечер «по-человечески» и пытается быть пошлым, а все спрашивает «барышню» (к ее неудовольствию), когда она спать ложится, когда встает, что делает вставши, что обедает, сколько ей лет, скучно ли ей здесь и т. д. А потом, безгрешный, мучается в нравственном припадке: как спасти всех саратовских, нижегородских, варшавских, лондонских, гамбургских падших женщин? Как же так: «мы, люди, убиваем взаимно друг друга»! Что «может искусить нормального человека, побудить его совершить страшный грех » купить за рубль живого человека»?

Итак, тревожная мнительность, как правило, гасится довольно легко различными, специально составленными (в том числе и собственными силами) формулами самовнушения или подходящими поэтическими строчками. Все это хорошо бы выучить наизусть или написать на плотном куске бумаги цветными фломастерами и твердить, когда охватывают тревоги.

Вот примеры этих записей. «Моя родинка на шее не болезнь, она безопасна, как и подобные родинки у многих, многих людей: мне это доктор сказал». Или: «Никакой страшной болезни нет в моем позвоночнике, это такое же радикулитное нытье, как и много лет назад».

Или:

«Все органы твои работают исправно:

Ход вечности отсчитывает сердце,

Нетленно тлеют легкие, желудок!

Причастье плоти превращает в дух

И лишние отбрасывает шлаки.

Кишечник, печень, железы и почки »

Сосредоточия и алтари

Высоких иерархий » в музыкальном

Согласии. Нет никаких тревожных

Звонков и болей: руки не болят,

Здоровы уши, рот не сохнет, нервы

Выносливы, отчетливы и чутки...

А если ты, упорствуя в работе,

Физических превысишь меру сил,

Тебя удержит тотчас подсознанье»

(Максимилиан Волошин. Из стихотворения «Заклинание», 1929).

Болезненно-сомневающемуся от разъяснения-доказательства не уйти. Он и ищет разъяснений (например, в случае боязни какой-то болезни) в медицинских книгах: что нет оснований думать о том, что обрушилась на него эта страшная болезнь, за которую принял какую-нибудь безобидную атеромку на коже. Или, измучившись тревогой, находит разъяснение-успокоение у врача.

Здоровое сомнение обычно » благо. Болезненность патологического сомнения состоит в том, что оно, напряженное тревогой, не соответствует трезвой возможности-вероятности страшного. Все может быть » в любой день возможно заболеть тяжелой болезнью, независимо от нашего желания и даже осторожности; но здоровый человек чувствует маловероятность этой беды трезвым опытом жизни, не рассматривает эту маловероятность в микроскоп и живет себе, не тревожась о здоровье, пока что-то не заболит.

И тревожно-мнительному, и болезненно-сомневающемуся нелишне понять, что внутренним корнем их мнительности и сомнений является свойственная их душевному складу тревожность, которой жизнь дает конкретное содержание. У «художников» эта изначальная характерологическая тревожность, питаясь жизненным содержанием, конкретизируется в мнительность, у «мыслителей» » в сомнения.

Таким образом, изначальная тревожность уменьшает сама себя, когда сомнение или «тревожное мнение» разрешаются даже неврачебным разъяснением или внушением. Смягчается тревожность и многими лекарствами, но к ним может возникнуть пристрастие, как и к алкоголю, особенно опасному в этом отношении для тревожных людей. Однако особенно болезненно-сомневающемуся важно знать как можно больше о собственных явных и потаенных ценностях, дабы таким образом подтачивать переживание своей малоценности.

Истинное, высокое лечение тревожности состоит в том, чтобы надежно смягчить ее какой-нибудь жизненной содержательной увлеченностью, творчеством в широком смысле. Стойкий душевный подъем в процессе изучения себя самого и других (в том числе великих мучеников сомнений) в повседневном творческом самовыражении (творческое вдохновение) обесценивает тягостные мысли, проясняет смысл жизни, свое уникальное место в Человечестве.

Болезненные сомнения могут служить глубокому творчеству, и, по возможности, следует их туда направлять. Так, склонные к тяжелым сомнениям Дарвин и Павлов » реалисты, не отличавшиеся религиозностью, » успокаивались и светлели душой в научном творчестве. Мучившие их сомнения становились творческими, открывая новое в науке. Благодаря некоторому завязанию в творческих сомнениях удалось им так подробно-тщательно обосновать свои положения-открытия, заранее ответив почти на все вопросы-возражения будущих критиков, что многие, желавшие их серьезно покритиковать, оказывались обезоруженными.

Особый психотерапевтический метод «Терапия творческим самовыражением», который сложился у меня уже много лет назад, как раз и помогает тревожно-мнительным и болезненно-сомневающимся обрести целебное хроническое творческое вдохновение, светлое мироощущение с осознанностью своей общественной пользы.

В заключение »два примера из моей практики: расстройства, с подобными которым все же следует обратиться к психотерапевту.

Р., 27 лет, слесарь. Жалуется на тревожную мнительность, ранимость (тревоги заболеть тяжелой болезнью, боязнь, что обидят, унизят и т. п.), стеснительность с ярким покраснением лица. По этим причинам нет друзей и женщины ему недоступны. Впрочем, был недавно женат (женили), по жена вскоре ушла от него, так как не могла терпеть его обид, робости, раздражительности, страхов заболеть («хуже бабы»). Живет теперь снова вместе с родителями и, как увидит свою маленькую дочь, долго плачет. Выучился на пчеловода, чтоб меньше раниться в общении с людьми. Уехал работать из города в деревню. Но пчелы могут ужалить, и в деревне скучно. Тоскует по городу, родителям. Тягостное, беспомощное переживание своей жизненной неустроенности. Принес тетрадку с подробно записанными жалобами. Тянется к какому-то делу, которое было бы ему по душе, чтоб не хандрить. Если бы кто сказал ему, в чем состоит это его спасительное дело, чем ему заниматься... (1984 год).

А., 20 лет, студент. Хотел учичься истории, археологии, но замучился тревожными сомнениями, что не пройдет в университет но конкурсу и вообще прокормит ли его археология. К удивлению школьного учители истории, не сомневавшегося, что его любимец поступит в университет, поступил в Энергетический институт (куда легче, надежнее), понимая, что специалист из него здесь будет никудышний. Теперь сокурсники смеются: «Будешь применять электропривод в археологии». Как считают его родители, А. «трагически портит себе всю жизнь». Единственная девушка, с которой с детства дружил и в которую влюблен, вышла замуж, так как не решился на ней жениться («слабоват еще здоровьем»), а теперь мучается, что она с другим. Остается жить только ради родителей, чтобы ухаживать за ними, когда состарятся и сделаются беспомощными. Впрочем, сомневается и в том, что доживет до старости родителей, не умрет от какой-то тяжелой болезни в скором времени (1983 год).

Список литературы

Бурно М.Е. Болезненные сомнения и тревожная мнительность