Знак для Выготского – это психологическое орудие, имеющее определенное, выработанное в истории культуры значение. Эта трактовка идет еще от ранних работ Выготского по психологии искусства. Здесь можно выделить несколько направлений, особенно сильно повлиявших на Выготского: историческое языкознание (Гумбольдт, Штейнталь, Потебня, Шпет), символизм в литературе и искусстве начала ХХ в. (А. Белый, О. Мандельштам, В. Мейерхольд и др.), этнопсихология (Л. Леви-Брюль, Р. Турнвальд) и, возможно, собственно семиотические работы Пирса и Соссюра. В последнее время многие исследователи - Дж. Верч, М. Коул и другие, - указывают на близость идей Л.С. Выготского и М. Бахтина. Хотя и не существует достоверных сведений о том, что Выготский был знаком с творчеством Бахтина, идеи последнего о диалогизме и полифоничности сознания внутренне близки работам Выготского.
Освещая этот культурный фон его жизни, менее всего хочется быть понятым таким образом, что он просто заимствовал ряд идей у своих предшественников и современников. Разумеется, было и это, но в науке иначе и не бывает, при этом каждый из них был глубоко оригинален в создании своего исследовательского направления и только из отсюда мы видим насколько глубоки были связи между ними. Задача продумывания и понимания этих связей, возможного синтеза идей развитых в области деятельности и сознания человека выдающимися представителями искусства, философии, языкознания, литературоведения, физиологии и других, - это интереснейшая задача для историков науки.
Введение понятия психологическое орудие позволило Л.С. Выготскому трансформировать двучленную схему анализа психики, принятую бихевиористами, в трехчленную схему анализа психики, введя в нее в качестве промежуточного звена психологическое орудие.
«Употребление орудий ребенком напоминает орудийную деятельность обезьян только до тех пор, пока ребенок находится на доречевой стадии развития. Как только речь и применение символов-знаков включаются в манипулирование, оно совершенно преобразуется, преодолевая прежние натуральные законы и впервые рождает, собственно человеческие формы употребления орудий» (т. 6 стр. 22).
Вот как характеризует Левитин главную идею Выготского: «Чтобы понять внутренние психические процессы, надо выйти за пределы организма и искать объяснение в общественных отношениях этого организма со средой. Он любил повторять: те, кто надеется найти источник высших психических процессов внутри индивидуума, впадает в ту же ошибку, что и обезьяна, пытающаяся обнаружить свое отражение в зеркале позади стекла. Не внутри мозга или духа, но в знаках, языке, орудиях, социальных отношениях таится разгадка тайн, интригующих психологов» (стр.40, 1978).
Несмотря на все выше сказанное, Выготский не был первым, кто обратил внимание на социальную и культурную детерминации психики. В конце прошлого века Дильтей выступил с идеями о новой понимающей психологии, которой надлежит описывать человеческие переживания не изолированно от включений личности в созидаемую культуру, а в неразрывной связи с единицами исторического развития человечества. Выдающийся исследователь того же периода, Дюркгейм полагал, что процессы мышления не являются результатом естественной эволюции или проявлением внутренней духовной жизни, а формируются обществом. Идеи Дюркгейма вдохновили многих исследователей. Среди них следует выделить французского психолога Пьера Жане, считавшего, что сложные формы памяти, а также представления о пространстве, времени и числе являются продуктом конкретной истории общества, а не являются категориями, имманентно присущими мышлению. В связи с этим, справедливо, что многие историки психологии ищут истоки культурно-исторической теории в работах Жане.
Л. Леви-Брюль, имевший большое влияние на психологов того времени, утверждал, что мышление неграмотных людей подчиняется иным правилам, чем мышление образованных людей. Он характеризовал «примитивное» мышление как «пралогичное» и «хаотично организованное», не воспринимающее логическое противоречие и допускающее, что естественными явлениями управляют мистические силы. Как мы видим, к тому периоду уже складывались определенные подходы, рассматривающие психику человека как культурный феномен. Основной заслугой Выготского является создание целостного единого психологического базиса, хотя он утверждал в конце жизни, что культурно-историческая психология не является разработанной. Это скорее следует рассматривать как личную скромность.
Самое важное, что перечисленные аспекты образуют единую систему принципиально новых психологических представлений. Они показывают, какой новый пласт психологической реальности Л.С. Выготский сумел сделать объектом научного анализа, введя в концептуальный аппарат психологии представление о психологических орудиях. При этом были разработаны особые методики исследования (например, методики двойной стимуляции Выготского-Сахарова), являющиеся конкретным воплощением идеи психологических орудий. Д.Б. Эльконин в одной из своих работ, посвященной творчеству Выготского, указывал на то, что Выготский был творцом метода, который сам назвал экспериментально-генетическим; этим методом вызывают к жизни или экспериментально создаются новообразования – такие психические процессы, которых еще нет, тем самым создается экспериментальная модель их возникновения и развития, вскрываются закономерности этого развития. Именно метод, в первоначальном смысле этого слова, метод как способ познания. Создание данного метода послужило резким скачком в ответе на вопрос о развитии высших психических функций.
Начали предсказываться и подтверждения, подчиняясь единому закону, особенности развития различных психических функций (внимания, памяти, мышления). Особенно хорошо проработанной является работа А.Н. Леонтьева «Развитие памяти».
Этот вновь открытый для психологии мир конституировался идеей психологических орудий, представляющей собой ключ к пониманию творчества Л.С. Выготского.
Исходя из предположения о целостности всего творчества Л.С. Выготского, мы считаем, что анализ его психологической теории адекватнее всего вести в соответствии с теми приемами, которые разработал сам Л.С. Выготский. Сумма этих приемов была реконструирована выше. Первым же вопросом ко всякой теории является вопрос о том, каков ее объяснительный принцип. Обратившись к этому вопросу, мы сталкиваемся на первый взгляд с удивительной картиной.
Происхождение гипотезы о роли психологических орудий следующим образом описано Л.С. Выготским, например, в статье «Инструментальный метод в психологии»: «В поведении человека встречается … ряд искусственных приспособлений, направленных на овладение собственными психическими процессами. Эти приспособления по аналогии с техникой могут быть … условно названы психологическими орудиями» (стр.224-234). Не может не казаться странным, что с помощью довольно условной аналогии обосновывается фундаментальная гипотеза. В самом деле, наличие некоторой аналогии между, скажем, узелками, зарубками «на память» (известные образцы психологических орудий) и орудиями труда можно установить.
Однако почему на основании этой аналогии Выготский предполагает столь огромную роль психологических орудий, относит к ним даже такое фундаментальное психологическое образование, как слово, речь?
Здесь существует известный парадокс. Многие факты, например, относительно роли внешних средств в запоминании, были прекрасно известны психологам и до знаменитых исследований Выготского-Леонтьева (существовал даже такой термин «мнемотехника»). Однако для такого выдающегося исследователя памяти, как А. Бине, эти факты означают наличие лишь некоторого искусственного приема симуляции, выдающейся памяти, и не более того. Л.С. Выготский те же самые факты рассматривал как такие, которые проливают свет на основные закономерности процесса онтогенеза памяти. Следовательно, главное различие между А. Бине и Л.С. Выготским - различие в исходных теоретических позициях. Можно задаться другим вопросом, как же могла эта теоретическая позиция сложиться у Л.С. Выготского на основании аналогии с орудиями труда?
Тот факт, что в процессе труда орудия играют центральную роль отмечался многими мыслителями. Для Выготского особенно важны в этом плане указания Ф. Энгельса, содержащиеся в «Диалектике природы». Однако встает вопрос: если орудия труда играют решающую роль в структуре и генезисе трудовой деятельности, то почему Л.С. Выготский предполагает, что существуют их аналоги в сфере психики - так называемые психологические орудия? Далее можно, конечно, искать эти аналоги, но, даже найдя их, на каком основании можно предполагать, что психологическими орудиям принадлежит решающая роль в структуре и генезисе психических функций?
На наш взгляд ответ может быть только один. Если считать, что психика детерминируется не трудовой деятельностью, то введение в качестве важнейшей категории психологии психологических орудий на основании аналогии с процессами труда может представляться лишь случайным шагом, совершенно не совместимым с глубокой методологической рефлексией Л. С. Выготского, с осознанным поиском им объяснительного принципа своей теории. Если же считать, что, по мнению Л.С. Выготского, психика детерминируется именно трудовой деятельностью, а категория деятельности является общим объяснительным принципом его теории, то гипотеза Л.С. Выготского становится оправданной и логичной.
Как говорилось выше, Л. С. Выготский всегда выступал против понимания детерминации в психологии и в методологии как прямой, непосредственной по типу редукции («психологии в равной мере сегодня необходимо создание косвенного метода исследования»). Это вполне приложимо и к данному случаю.
Гипотеза деятельностной детерминации психики ставила практическую деятельность и психические функции человека в отношения филогенетической преемственности. Гипотеза Л.С. Выготского о принципиальном сходстве в структуре трудовой деятельности и психических процессов приобрела особый характер («интеллектуальная деятельность», «деятельность внимания», «деятельность памяти», «деятельность восприятия» и т. п.). При этом в анализе деятельностной детерминации психики и самой практической деятельности Выготский опирается на положения К. Маркса. Наиболее важным для психологии является положение К. Маркса о том, что деятельность в сознании имеет обратную представленность, разворачивается через знаковые содержания. Именно этим переворачиванием, если говорить словами М.К. Мамардашвили, очерчивается сознание у К. Маркса. В соответствии с этим Выготский выделяет как центральный (в структурном и генетическом отношении) момент трудовой деятельности, наличие в ней орудийной опосредованности и предполагает возможность аналога этому в структуре и генезисе психических функций. Он сознательно ищет психологические орудия (а не случайно обнаруживает их под влиянием произвольной аналогии) и придает им центральное значение, и из всего массива высказываний Выготского ограничимся следующим: «Допустить, что труд … не связан с изменением поведения человека, нельзя, если принять вместе с Энгельсом, что «орудие означает специфически человеческую деятельность, преобразующее воздействие человека на природу – производство». Неужели в психологии человека ничто не соответствует тому отличию в отношениях к природе, которое отделяет человека от животных?» (1960,стр.80).
Не менее важен вопрос о том, почему конкретным воплощением психологических орудий для Выготского стал знак. Это привело к тому, что в 30-е годы в качестве единицы психической жизни у Выготского стало выступать значение («Мышление и речь»). Здесь опять следует идти путем анализа методологических положений Выготского - через анализ единицы необходимо уточнить понимание объяснительного принципа.
Знак в близкой к семиотике трактовке выступает у Л.С. Выготского в роли психологического орудия не случайно, а результате сознательной теоретической установки.
Тот факт, что «стимулы-средства» (первоначальное наименование психологических орудий) имеют значения, т. е. являются знаками, был открыт Л.С. Выготским в ходе экспериментов на обобщение. Однако это меньше всего можно назвать «открытием» в эмпирическом смысле слова – это было не открытие, а иной ракурс рассмотрения ситуации, задаваемый общей теоретической установкой.
Бесспорно, что на формирование этой установки Л.С. Выготского оказал влияние тот семиотический и околосемиотический круг идей, в котором вращались ученые того времени. Однако нас интересует не детальное рассмотрение преемственных связей или установление и раскрытие влияний, а то, в какой мере подобная – семиотическая – интерпретация психологических орудий согласуется с идеей деятельности как объяснительным принципом психологической теории, так как именно это место теоретических построений Выготского подверглось критике со стороны его учеников за «недеятельностный подход», «противоречивость творчества».
Критика эта вполне понятна, так как она обозначает тот пункт, в котором расходятся деятельностный подход Л.С. Выготского и деятельностный подход его учеников. Этот вопрос представляется для нас центральное значение, поэтому остановимся на его рассмотрении подробнее.
Мир культуры представленной знаковыми системами, вписывается в мир деятельности только в том случае, если накладываются определенные условия на трактовку самой деятельности. Деятельность в этом случае должна выступать как исторически развивающаяся предметно-практическая родовая деятельность человечества, детерминирующая и самую культуру. Эта трактовка деятельности представляет собой скрытый момент в теории Л.С. Выготского и вместе с тем момент, во многом объясняющий ее происхождение и ее актуальность.
Попытка Л.С. Выготского строить психологическую теорию, апеллируя к категории родовой (и в этом смысле индивидуальной) деятельности, была достаточно оригинальной и даже парадоксальной для его времени. В ХХ в. многие психологические теории стремились выйти за пределы субъективного мира при объяснении психики. Но категории, к которым они обращались, - поведенческие реакции, бессознательные влечения (здесь, правда, дело обстояло сложнее - вспомним «коллективное бессознательное») и т. д. - соотносилась лишь с индивидуумом. Детерминация психики надындивидуальными категориями, как правило, признавалась “в принципе” (скажем, на уровне ее детерминации всей объективной реальностью, законами природы и т. д.), но не выступала в качестве актуального момента теории.
В особом положении стояла, пожалуй, французская школа от Дюркгейма до Пиаже, близость которой к позициям Л. С. Выготского неслучайно отмечалась исследователями его творчества. Не касаясь важного вопроса о соотношении его теории и французской школы, отметим лишь их принципиально разные философские корни, что вело и к более конкретным различиям. Так, для французской школы такая индивидуальная категория как социальное воздействие, обозначала, по сути дела, последний, «актуальный» слой реальности, детерминирующий генезис и строение психики. Л.С. Выготский же шел дальше – к предметно-практической деятельности человечества, благодаря чему он смог раскрыть для психологического исследования новый пласт реальности.
Перед Л.С. Выготским вставал, однако, важнейший вопрос: как «психологизировать» и «индивидуализировать» такую категорию, как предметно-практическая деятельность человечества, как ввести ее в реальную ткань психологического исследования? Суть решения Л.С. Выготского, с одной стороны, состояла в разработке идеи психологического орудия или знака, который является основой генезиса психических функций: «Процесс происхождения операций, связанных с употреблением знаков, не только не может быть выведен из образования привычек или изобретения, но вообще является категорией, которую нельзя вывести, оставаясь в пределах индивидуальной психологии.
Здесь, как на то указывает А.Г. Асмолов, могла возникнуть в психологии гомогенная многоступенчатая теория, в которой деятельность как объяснительный принцип адекватна такому продукту культуры, как знаковая система, опосредствующая психические функции (конечно, знаковая система не единственный проводник деятельностной детерминации). С другой стороны, средством «психологизации» исторически развивающейся предметной деятельности человечества служила фундаментальная идея Л.С. Выготского о том, что всякая высшая психическая функция первоначально возникает интерпсихологически и лишь, затем становится интрапсихологической.
Однако это решение по целому ряду причин не было в достаточной степени осознанно учениками Л.С. Выготского. Они избрали иное решение - они проводили «психологизацию» методологического деятельностного подхода путем обращения к принципиально новой идее индивидуальной деятельности, носящей отпечаток внеиндивидуальной деятельности. Эта идея составила основу цикла работ А.Н. Леонтьева и его сотрудников с 1930-х по 1970-е гг.. На этом пути ими были получены существенные результаты (например, выделение вслед за Выготским структуры деятельности, описание специфических действий), соответствующих ряду конкретных психических процессов, и т. д.
Для нас важной является здесь указание на момент «развилки» между Выготским и его учениками, определившей, в частности, их невосприимчивость к его идее знакового опосредования. С объективной точки зрения в этом моменте проявилось различие между двумя способами конкретизации в психологии философско-методологического деятельностного подхода.
До сих пор говорилось только о начальной методологической установке Л.С. Выготского. В какой же мере эта начальная установка сохранялась в работах Л.С. Выготского?
Нам представляется, что понимание проблемы «знак и значение» в конкретных работах Л.С. Выготского в значительной степени вышло за пределы начальной методологической программы, особенно на последнем этапе его научного творчества. В последних работах Л.С. Выготского проблема значения приобретает самодовлеющий характер, а идея прямого введения деятельностной детерминации как объяснительного принципа, хотя в опосредованной форме, не представляется логически необходимой. Вместе с тем она имплицитно содержится во всех его работах, но для понимания этого необходимо обратиться к детальному анализу этой проблемы в рамках философии.
Объяснительный деятельностный принцип теории Л.С. Выготского был создан им в рамках марксистской философской традиции. Л. С. Выготский призывает на страницах своих работ пройти весь путь анализа психологической теории в обратном порядке – от философской традиции до конкретно-научных построений, на каждом этапе сверяя логику построения теории с логикой изначальных философских оснований. По мнению Л. С. Выготского психологическая теория тем более монолитна и органична, чем ближе совпадают эти логики. Сквозь эту призму замешательство и упреки его учеников и последователей выглядят как несостоятельные. Дело в том, что Л.С. Выготский вслед за К. Марксом открывает феноменологическую природу сознания, его квазипредметный характер и вводит абстракцию, позволяющую приблизиться к пониманию психологии.
Актуальность идей Л.С. Выготского именно в том и состоит, что только сегодня на уровне современных философских позиций можно попытаться ответить на вопрос, поставленный Выготским, т. е. последовательно реализовать в психологии деятельностный подход, опираясь на адекватные методологические представления.
Список литературы
Асмолов А.Г. Психология личности. М., 1990.
Верч Дж. Голоса разума. М., 1996.
Выгодская Г.Л., Лифанова Т.М. Лев Семенович
10-09-2015, 03:16