Очень может быть, что поцелуй постепенно развился из существовавшего в глубокой древности обычая кормить своих детей таким же образом, как это делают птицы. Многие матери в Европе таким образом и теперь еще кормят своих детей. Кроме того, известно, что так обыкновенно поступают женщины из племени фегениев, желая дать напиться своим грудным младенцам.
У этого народа нет никаких сосудов для жидкостей и питья. Взрослые утоляют свою жажду прямо из рек при помощи небольших камышовых трубочек, через которые втягивают в рот воду. Мать поит ребенка, набирая воды сперва себе в рот и затем понемногу вливая ее прямо в рот дитяти (Revue scicntifique, декабрь 1892).
Очень возможно, что из этого приема, который впервые наблюдался у птиц, а затем перешел к нашим прародителям, и выработался первый поцелуй, бывший вначале, несомненно, больше материнским, чем любовным.
В этом, по-нашему, заключается новое доказательство того, что в природе материнский инстинкт всегда торжествует над половым.
В подтверждение высказанного нами мы можем сослаться также на Гомера и Гесиода, в поэмах которых одно и то же выражение для обозначения губ, женской груди и поцелуя употребляется при описании материнской, но никак не эротической любви.
У греков, в более позднее время, для понятия "поцеловать" встречаются термины, обозначающие выражение любви (страсти) при помощи губ (рта).
У Гомера понятие о страстном отцовском поцелуе заключает просьбу и мольбу. Но Гектор в сцене прощания с Андромахой не целует ее, а только ласкает рукой. Точно так же о поцелуе нигде не упоминается при описании сцеп между Венерой и Марсом, Одиссеем и Калипсо, Одиссеем и Цирцеей, Парисом и Еленой ("Илиада", п. III), и, наконец, при воспевании любовной истории Геры и Зевса в XIV песне "Илиады".
Во всей "Илиаде" нет ни одного эпитета при описании губ и груди Елены, Андромахи, Брпсепды, Калипсо или Цирцеи. Упоминается только раз ("Илиада", VI, 483) напитанная благоуханиями грудь Андромахи, которая берет из рук Гектора своего сына.
Если Гомер ничего не говорит о губах, груди и поцелуях Елены и Брпсеиды в "Илиаде" и Пенелопы п Калипсо в "Одиссее", то это потому, что в то время эти органы не имели никакого отношения к эротической любви, а поцелуй был выражением только родительского чувства. Равным образом в Древнем Египте из пяти иероглифических слов для начертания понятия о ласке четыре (Sexer, Hepet, Hyhe, Cheron) представляют собою изображения двух рук п только одно (Hyhe), да и то сомнительно, - рта и зубов.
В санскритском языке слово kusyami, обозначающее "целовать и ласкать", служит корнем для немецкого слова Kuss, относительно целомудренного смысла которого мы уже раньше говорили.
В древних индийских поэмах ("Mahabharatha" - "Ramayапа") никогда не упоминается об эротическом поцелуе, а только о материнском, между тем как в индусских поэмах новейшего происхождения находят описание целых двенадцати видов поцелуев.
Это указывает па то, что в древности в Индии и в Греции поцелуя как выражения эротической ласки не знали, как не знают его еще и теперь дикие племена или дети.
Что касается атавизма в любовной мимике, то о нем мы должны заметить следующее: некоторые дикари, как мы уже говорили, приветствуют друг друга при встречах словами: "Понюхайте меня", а читальтонги здороваются, прикладывая нос к щекам друг друга и сильно втягивая в себя воздух; "поцеловать", odorari, означает у них понюхать, т. е. поцеловать носом (Andree. Antropologische Parallelen).
Новозеландцы покрывают друг друга при встречах покрывалами, затем трут себя взаимно носами, издавая при этом нечто вроде хрюканья н сильно втягивая в себя воздух (Кук. - Путешествия его).
Туземцы на острове Санта-Мария при встречах обнюхивают друг друга; поцеловать у них значит стать носом друг к другу, т. е. потереться взаимно носами.
Папуасы, тасманийцы и жители Фуги, здороваясь, всегда держат около носа или над головой какой-нибудь приятно пахнущий предмет.
На острове Сокотора при приветствиях целуют друг друга в плечо.
На островах Дружбы при встрече с другом берут его руку и сильно трут себя ею по носу и по рту.
На Королевских островах приветствие заключается в том, что здоровающиеся плотно прикладываются друг к другу носами и затем энергично трут их один о другой.
У бирманцев приветствие называется nomtschi, что, собственно, означает "вдыхание запаха" (nom - запах, tschi - вдыхание). Китайцы дружески здороваются, касаясь носами друг друга, как в Японии, или же проводя ими по щекам один у другого, вроде того, как при встрече наши дамы делают вид, будто они целуются.
Если мы примем во внимание фразу дикарей: "Понюхайте меня" с жестом их, не имеющим, собственно, никакого смысла (ибо в щеках нет ничего такого, что могло бы давать ощущение обонятельному органу), то легко поймем, что поцелуй является остатком, рудиментом того обычного обнюхивания, которому подвергают друг друга при всякой встрече ослы и собаки и которое у них связано с таким сильным возбуждением того или другого чувства.
Из всех наблюдений следует, что у первобытной женщины вторичные половые органы никакого эротического значения не имели; целям любви - если так можно назвать ее тогдашнее грубое чувство - служили, как и у животных, одни лишь первичные половые органы.
В первобытные, дикие времена человек не имел времени любить; он должен был постоянно бороться за свое существование, н любовь его была чисто животная, заключаясь, как и у животных, в удовлетворении одних грубых половых инстинктов. На языке дикарей ореама нет выражений, соответствующих понятиям "милая", "дорогая", "любить", а у древних ценились, как известно, одни только физические качества женщин ("Дафнис и Хлоя", "Песнь Песней").
Цивилизация породила стыд, заставивший прикрывать наготу тела, а забота о чистоте его уничтожила всякий запах его, который в первобытные времена и привлекал мужчину к женщине. Вследствие этого части женского организма, назначенные для целей материнства, которые привлекали зрение и осязание мужчины (губы и грудные железы), должны были превратиться в эротические органы. Женщина начала целыми столетиями позже мужчины сперва татуироваться, а потом и наряжаться; кокетство же ее дополнило остальное. Наконец, на чувство любви мужчины, на его страсть начала влиять исключительно красота женщины, сделавшаяся, таким образом, одним из двигателей человеческого совершенствования.
Когда, наконец, женщина восторжествовала над самкой, любовь ее начинает отодвигать на задний план ее материнский инстинкт, но последний продолжает все-таки сказываться в ней здесь и там, ставя ее чувство выше простого удовлетворения половых потребностей.
В общем женщина, как мы это выше заметили относительно птиц и перепончатокрылых насекомых, всегда более мать, нежели жена. Мы видели у многих насекомых н некоторых млекопитающих, что самка способна жертвовать собою скорее для детенышей, чем для своего самца.
В подтверждение высказанного нами взгляда мы можем сослаться на народную мудрость, которая в поговорках часто осмеивает непостоянство вдовьего горя, и на многих писателей, которые вполне согласны с нею в этом отношении. Dolor di vedova, dolor di cubito - гласит одна известная поговорка. Algarotti (Ricard, L'amour des femmes, 1877) говорит, что вдова, как бы сряжена и убита горем она ни была, не плачет без задней мысли она сильно рисуется своим несчастьем с целью вызвать чужое сострадание. Ricard замечает при этом, что самая неутешная вдова, если только она молода, всегда находит какого-нибудь утешителя. На это же намекает Данте в своем знаменитом стихе, который мы привели выше: Si comprende etc... Боккаччо описывает в одном из своих рассказов в "Декамероне" близкую к отчаянию вдову на могиле своего мужа, которая кончает тем, что принимает ухаживания нечаянно подвернувшегося поклонника и для того, чтобы ему понравиться, доходит даже до того, что заменяет труп одного повешенного преступника трупом своего много оплаканного мужа. Шекспир рисует в "Ричарде III" вдову, выходящую очень скоро замуж за убийцу своего мужа, убийцу, которого она незадолго перед этим ненавидела и проклинала. В "Бессмертном" А. Доде есть одна сцена, в которой неутешная вдова отдается новому любовнику на могиле своего мужа. Лафонтенбыл, сталобыть, совершенноправ, говоря: La perte dun epoux ne va point sans soupirs On fait beaucoup de bruit, - et puis - on se console. (Потеря супруга не обходится, конечно, без слез; в начале очень много шумят, но потом... утешаются.)
Но зато ни писатели, ни поговорки народные никогда не осмеивали истинности и правдивости материнского горя; жена редко оплакивает своего мужа спустя два или три года после его смерти, но зато как часто мать льет слезы о своем дитяти в течение десяти и даже двадцати лет!
Тацит писал про германскую женщину: "Так как у нее только одно тело и одна душа, то она имеет поэтому только одного мужа. Ее мысли, ее желания никогда не расходятся с мыслями и желаниями того, с кем она связана; она любит, так сказать, не своего мужа, но супружество, в котором она с ним состоит" (Тацит. Германия, с. 19).
В "Princesse de Bagdad" Дюма рисует жену, готовую уже убежать со своим любовником из-под супружеского крова, но ее удерживает ребенок, который хочет поцеловать ее. Нетерпеливый любовник грубо отталкивает его, - и этого достаточно, чтобы в этой женщине моментально проснулось материнское чувство. Она прогоняет того, с кем хотела убежать, со словами: "О! Я была безумна!.. я была безумна!.. Но когда этот мужчина поднял руку на моего ребенка!.."
Это господство материнского чувства над другими в женщине находится в связи с той важной ролью, какую оно играет в ее жизни. Мы уже раньше убедились, что оно обусловливает даже развитие новьх органов. Теперь мы видим, что оно же ослабляет и даже совсем заглушает в женщине чисто чувственную сторону любви ее, которая так свойственна мужчине.
Этим объясняется, почему женщина не всегда ищет в своем муже красоту или молодость и отчего ее выходом замуж часто руководит не любовь, а какой-нибудь другой мотив, как, например, страсть к богатству или тщеславие, как об этом свидетельствуют Стендаль, Шамфор и г-жа de Rieux.
Брак у цивилизованньх народов есть вид эмансипации женщины, которая, выходя замуж, становится более свободной; брак - это, так сказать, общественный диплом ее. Понятно поэтому, что цивилизованная женщина стремится к замужеству, даже не испытывая никакой любви, и что у тех народов, где брак является синонимом рабства, он есть вместе с тем, как, например, в Австралии, источник горя и слез.
Постараемся теперь указать на другую причину антагонизма, которая существует между половым и материнским инстинктами.
Самки некоторых птиц (вьюрков) гонят от себя самцов после вывода птенцов (Брэм). Самки жвачных животных и суки не допускают к себе самцов, если они беременны (Joveau de Courmelle. Les facultes mentales des animaux. Париж, 1891).
По словам Icard'a, у многих женщин также пропадает всякое половое влечение, как только они забеременеют.(lcard. -La femme pendant la periode menstruelle. Париж, 1883).
С другой стороны, половое возбуждение в период течки делает злыми тех самок, которые обыкновенно отличаются кротостью. Так, например, коровы и кошки отгоняют от себя в это время своих телят и котят, которых незадолго до этого ласкали.
Однако, несмотря на этот антагонизм между половым и материнским инстинктами, последний в основании своем все-таки чувственного характера. Многие женщины вовремя кормления очень часто испытывают эротическое раздражение. Есть даже такие, которые соглашаются забеременеть только для того, чтобы испытывать удовольствие кормления грудью ребенка (Icard. Op. cit., с. 17).
Подобное раздражение является, вероятно, следствием той связи, которая существует между ветвями симпатического нерва матки и грудных желез.
Это явление, по-видимому, несколько аналогично с тем фактом, который сообщил Кабанис, а именно: "Если у петуха раздражать чем-нибудь заднепроходное отверстие, то, чтобы успокоить свое возбуждение, он садится на яйца и кончает тем, что приучается высиживать их так же хорошо, как и курица".
Можно сказать с положительностью, что любовь женщины к мужчине не имеет в своем основании чувственной подкладки, а является известного рода связью, которая устанавливается обыкновенно между низшим и высшим существами.
Доказательство этому мы находим в письмах Элоизы, этой женщины, привязанность которой к своему возлюбленному доходила до экзальтации, граничившей с безумием. "Видит Бог, - пишет она в одном письме к нему, - что я не искала в тебе ничего, кроме тебя самого, - такова была моя мечта. Я Fie думала ни о каких выгодах и заботилась - ты это хорошо знаешь - об удовлетворении не своих желаний и страстей, а только твоих. Быть может, имя супруги более священно, но я находила более нежным имя любовницы и даже (не сердись на меня!) наложницы и содержанки. Чем более я унижала себя для тебя, тем более я надеялась овладеть твоим сердцем. Если бы император предложил мне сделаться его супругой, я бы в тысячу раз скорее предпочла стать твоей любовницей, чем его женой и императрицей!" (Heloisae epistola I).
В другом письме она следующим образом объясняет свой отказ выйти за него замуж: "Это было бы недостойно и гадко, если бы одна женщина завладела тем, кто создан для всех. Какой ум, занятый философскими размышлениями или научными изысканиями, мог бы продолжать свою работу в суматохе, поднимаемой детьми, при болтовне мамок и среди того беспорядка, который производят в доме слуги и служанки?"
Капитан Stodmann был болен тяжелой болезнью, от который был спасен благодаря заботливому уходу за ним молодой негритянки из Суринама. В награду за это он хотел жениться на ней и сделать ее свободной, но она отказалась выйти за него замуж, говоря: "Господин, я создана для рабства, и брак этот только повредит тебе в глазах твоих товарищей; позволь мне лучше последовать за собой в качестве рабыни и остаться при тебе столько, сколько я заслужу этого своей любовью и привязанностью к тебе".
Одна таитянка была влюблена в одного французского флотского офицера. Последний однажды заметил ей, что у нее очень красивая рука. Тогда таитянка сказала: "Она тебе нравится? Отрежь ее и возьми с собой во Францию!".
Вуд рассказывает, что одна молодая кафская девушка, увидя однажды одного начальника танцующим, до того влюбилась в него, что, потеряв всякий стыд, отправилась к нему в крааль, желая объясниться ему в своей любви. Чтобы отделаться от нее, вождь этот обратился к ее брату, который увел ее силой. Но немного спустя она вернулась к нему в крааль. Ее жестоко наказали и вторично отправили домой. Но через неделю она опять явилась к любимому ею человеку и добивалась любви с таким упорством, что брат ее просил его взять ее себе в жены (Мантегацца).
Адамоли знал в Магадоре одну женщину, муж которой убил ее любовника. Даже во время самых мучительных пыток она повторяла, что любовь ее прекратится только с ее жизнью. В другой раз ему пришлось видеть в Затме одну знатную девушку, которая влюбилась в одного генуэзца и оставила родительский дом для того, чтобы убежать с ним. Ее схватили и жестоко наказали. Во время наказания она не переставала повторять, что ни на минуту не перестанет любить христианина (Мантегацца).
Г-жа Карлайл, жена знаменитого английского писателя, отличалась вообще независимым характером. Когда она была молодой девушкой, любимым занятием ее было лазить на стены и драться со своими школьными подругами. Выйдя замуж, она стала самой кроткой и послушной слугой своего странного и жестокого мужа. В это время последний был еще беден и неизвестен, и она отдала ему все свое небольшое состояние для того, чтобы он мог свободно работать, не заботясь о средствах к существованию. Из угождения к нему она поселилась в Kraighnputtock, в местности, климат которой был очень вреден для ее здоровья. В награду за такую жертву муж запретил ей заходить к нему в рабочий кабинет и все время заставлял ее починять ему платье и обувь и готовить его любимые блюда. В продолжение целых месяцев он не говорил с ней ни слова,. словно не замечая ее вовсе, даже тогда, когда она была больна. Нередко он нарочно в ее присутствии начинал ухаживать за дамами высшего английского общества. Но никогда эта женщина не выразила своих страданий ни малейшей жалобой. "Прошу вас, - писала она ему, - быть немного добрее и снисходительнее к вашей Gooda (ее насмешливое прозвище), потому что она вас очень любит и всегда готова исполнить ваше малейшее желание; если вы ей прикажете, она полезет и на луну... Но если господин мой не найдет для меня ни одного слова, ни одного взгляда, то что же мне остается, кроме отчаяния? Я замкнусь в себе самой и сделаюсь несносной для всех".
Сам Карлайл, мучимый угрызениями совести, говорил после смерти ее, что в годы лишений и неизвестности она
10-09-2015, 03:21