Неизбежно уничтожая то, что от нее остается.
Эту раздражающую, но существенную непрочность исходного материала должны почувствовать все, кто занимается историей!
В любой области
, когда вокруг нас начинает чуть пробиваться что-то действительно новое, мы его не замечаем по той простой причине, что нам надо было бы видеть его расцвет в будущем, чтобы заметить его в самом начале. А когда та же самая вещь выросла и мы оборачиваемся назад, чтобы найти ее зародыш и первые наброски, то тогда в свою очередь скрываются эти первые стадии, уничтоженные или забытые. Где столь близкие, однако, к нам древние греки или древние римляне? Где первые прялки, первые колесницы и первые очаги? Где (уже) первые модели автомобилей, самолетов, киноаппаратов?.. Везде — в биологии, культуре, лингвистике. — как резинка в руках художника, время стирает каждую бледную линию в рисунке жизни. Путем механизма, детали которого в каждом отдельном случае кажутся устранимыми и случайными, но универсальность которого доказывает, что он отражает фундаментальное условие нашего знания, зародыши, черешки, первоначальные фазы роста, каковы бы они ни были, исчезают с наших глаз позади. Кроме закрепившихся максимумов, кроме упрочившихся завершений, ничто (ни в виде «свидетелей», ни даже в виде следов) не остается от того, что было до нас. Иначе говоря, только конечные лучи вееров доходят до нынешнего времени или как живые представители, или в ископаемом виде.
Поэтому нет ничего удивительного в том, что ретроспективно вещи кажутся нам появившимися в готовом виде
.
[15]
Автоматически, путем избирательного поглощения веков развитие стремится исчезнуть с нашего горизонта и превратиться во всей области явлений в прерывную последовательность плоскостей и постоянств
[16]
{10}
.
Так, под разрушительным действием прошлого, сочетающимся с созидательным действием роста, окончательно вырисовываются и выделяются для науки разветвления древа жизни.
Попробуем рассмотреть это древо в его конкретной реальности и измерить его.
3. ДРЕВО ЖИЗНИ
А. Основные черты
а. Одна из количественных единиц эволюции — пласт млекопитающих
Из предшествующих замечаний непосредственно вытекает, что для четкого представления древа жизни необходимо "натренировать взгляд" на той части его кроны, на которой лишь умеренно отразилось разрушающее действие времени. Ни слишком близко, чтобы листья не мешали видеть; ни слишком далеко, чтобы ветви были еще достаточно густыми.
Где найти в нынешней природе этот привилегированный участок? Безусловно, в большой семье млекопитающих.
Мы положительно знаем из геологии (достаточно обратить внимание на ее внутреннюю структуру), что хотя человечество еще «незрелая» группа, в целом млекопитающие — группа взрослая и в то же время свежая. Они полностью развились лишь в третичном периоде, и среди них до сих пор сохранилось значительное количество его самых деликатных остатков. Вот почему эта группа с самого начала была и остается излюбленным объектом при возникновении и развитии трансформистских идей.
Рассмотрим эту группу в ее основных чертах (рис. 1). Однако для начала ограничим поле наших исследований самой молодой и прогрессивной частью этой группы: плацентарными млекопитающими.
[17]
С эволюционной (можно даже сказать, с "физиологической") точки зрения плацентарные млекопитающие, взятые в целом, составляют то, что я условно здесь называю биот
. Под этим я подразумеваю мутовочную группировку, элементы которой не только родственны по рождению, но и, кроме того, поддерживают и взаимно дополняют друг друга в борьбе за существование и распространение.
Чтобы понять этот важный пункт, выясненный главным образом американской школой палеонтологии, {11}
достаточно рассмотреть в соответствующем свете распределение наиболее знакомых каждому из нас животных форм. Здесь — травоядные и грызуны, извлекающие свою пищу непосредственно из растительного ответвления жизни; там — насекомоядные, паразитирующие подобным же образом на «членистоногих». Здесь — плотоядные, существующие за счет тех и других, а там — всеядные, питающиеся за всеми столами сразу. Таковы четыре главные радиации
, в основном совпадающие с общепринятым делением фил.
Рассмотрим теперь эти четыре луча или сектора один за другим, раздельно. Каждый из них совершенно свободно подразделяется, расщепляется на меньшие подразделения. Возьмем, например, ту ветвь, которая сейчас представляется самой густой, — травоядных. В зависимости от двух различных способов, избранных для превращения конечностей в бегающие лапы (путем исключительного развития двух пальцев или одного среднего пальца), появляются два крупных семейства — парнокопытные и непарнокопытные, каждое из которых образуется из пучка отдельных больших линий. Здесь у непарнокопытных — серая толпа тапирообразных, короткая, но удивительная ветвь титанотериев, халикотерии с землероющими когтями, которых человек, вероятно, еще застал, племя носороговых, безрогих или с рогом, и, наконец, однокопытные лошади с параллельной им совершенно независимой филой в Южной Америке. Там, у парнокопытных — свиньи, верблюды, олени и антилопы, не говоря уже о других стеблях, менее жизнеустойчивых, но столь же индивидуализированных и интересных с точки зрения палеонтологии. А ведь есть еще обширная и мощная группа хоботных! Согласно правилу "устранения черешков", начало каждого из этих подразделений тонет в тумане прошлого.
Но раз уж они появились, то мы можем проследить, у всех вместе и у каждого в отдельности главные фазы их географического распространения; их последовательное деление, почти до бесконечности, на субмутовки; наконец, чрезмерное усиление путем ортогенеза некоторых особенностей костей, зубов или черепа, что обычно превращает животных в уродов или делает их недолговечными.
Но и это еще не все. Поверх этого обилия родов и видов, образовавшихся из четырех основных радиации, мы различаем другую сеть, соответствующую сделанным там и сям попыткам покинуть наземную жизнь и оккупировать воздух, воду и даже глубины земли. Наряду с формами, приспособленными для бега, появляются лазающие и летающие, плавающие и землероющие.
Рис. 1. Схема, символизирующая развитие слоями четвероногих.
Цифры слева обозначают миллионы лет. Детальное объяснение в тексте.
Одни (киты и сирены), очевидно, с удивительной быстротой произошли от хищных и травоядных. Другие (рукокрылые, кроты и земляные крысы) — главным образом от наиболее древних элементов плацентарной группы — насекомоядных и грызунов, существующих с конца вторичного периода.
Рассматривая этот столь хорошо сбалансированный функциональный ансамбль сам по себе, нельзя не признать, что он представляет собой органическую естественную группировку sui generis
. Это убеждение еще более крепнет, когда замечаешь, что здесь не исключительный и изолированный случай, а что подобные единства складывались в ходе истории жизни неоднократно. Приведем только два примера, опять-таки не выходя за пределы млекопитающих.
В третичный период, учит геология, часть плацентарного биота, находившегося тогда в состоянии глубокой эволюции, оказалась отрезанной морем в южной половине Американского континента. Как же реагировал этот черенок на свою изоляцию? Точно так же, как реагирует черенок растения, то есть воспроизводя в меньшем масштабе рисунок ствола, от которого был отделен. Он начал выпускать отростки своих псевдохоботных, своих псевдогрызунов, своих псевдолошадей, своих псевдообезьян (широконосые обезьяны)… Целый биот в уменьшенном виде (подбиот) внутри первоначального биота!
Теперь второй пример, касающийся сумчатых.
Судя по их сравнительно примитивной форме размножения, а также по их современному географическому распространению, явно несплошному и остаточному, сумчатые (аплацентарные) представляют собой особый ярус у основания млекопитающих. Они, очевидно, достигли расцвета раньше плацентарных и образовали раньше их свой собственный биот. В целом, за исключением нескольких странных типов (вроде псевдо-махайрода, ископаемые останки которого недавно найдены в Патагонии
[18]
), этот биот сумчатных бесследно исчез. Но зато один из его подбиотов, развившийся еще до третичного периода и случайно сохранившийся опять же вследствие изоляции в Австралии, до сих пор вызывает восхищение натуралистов четкостью своих контуров и своим совершенством. Как всем известно, Австралия при открытии ее европейцами была населена лишь сумчатыми,
[19]
но зато сумчатыми всех размеров, всех зон обитания, всех форм — сумчатыми травоядными и бегающими, хищными сумчатыми, насекомоядными сумчатыми, сумчатыми крысами, сумчатыми кротами и т. д. Нельзя себе представить более яркий пример способности, присущей каждой филе, к дифференциации в своего рода замкнутый, физиологически полный организм.
Установив это, подымимся выше, чтобы рассмотреть обширную систему двух биотов — плацентарного и аплацентарного, вместе взятых. Зоологи очень быстро заметили, что у всех форм, входящих в эти две группы, коренные зубы состоят в основном из трех бугорков, зацепляющихся от одной челюсти к другой, сверху вниз. Черта, незначительная сама по себе, но тем более интригующая своим постоянством.
Как объяснить универсальность столь случайной черты? Ключ к отгадке был дан открытием, сделанным в некоторых юрских отложениях в Англии. В средней юре на какое-то мгновение нам приоткрывается первая пульсация млекопитающих — мир маленьких зверьков, не больше крыс или землероек. И вот у этих-то мелких, но уже чрезвычайно разнообразных животных тип зубов еще не закреплен, как в нынешней природе. Среди них уже можно различить и трехбугорчатый тип. Но наряду с ним в развитии и способах противоположения бугорков на коренных зубах можно наблюдать и всякие другие комбинации. И эти другие комбинации уже давно устранены! Напрашивается вывод. За исключением, может быть, утконоса и ехидны (этих яйценосных парадоксальных форм, в которых предполагали продолжение многобугорчатых), все ныне живущие млекопитающие ведут начало от одного узкого пучка. Все вместе они представляют собой (в развитом состоянии) лишь один из многочисленных побегов
, на которые делится юрская мутовка млекопитающих — побег трехбугорчатых…
[20]
Здесь мы почти достигли предела того, что можно видеть сквозь толщу прошлого. Ниже, кроме вероятного существования в самом конце триаса еще одной мутовки, к которой относятся многобугорчатые, история млекопитающих теряется во мраке.
По крайней мере около этого времени и выше их группа, естественно изолированная из-за отрыва черешка, выделяется с достаточной четкостью и индивидуальностью, чтобы мы могли ее взять в качестве практической единицы "эволюционной массы".
Назовем эту единицу пластом.
Нам тут же придется ею пользоваться.
б. Пласт пластов — четвероногие
Когда необходимо измерить расстояние до туманностей, астрономы пользуются световыми годами. В свою очередь, если мы хотим, отправляясь от млекопитающих, расширить и продолжить вниз наше видение древа жизни, нам надо отсчитывать пластами.
Для начала возьмем пласты пресмыкающихся вторичного периода.
Когда ниже юрского периода мы теряем из виду ветвь млекопитающих, то она не рассеивается в какой-то пустоте. Ее покрывает и обволакивает густая листва жизни совершенно иного вида: динозавры, птерозавры, ихтиозавры, крокодилы и масса других чудищ, менее знакомых для людей, не сведущих в палеонтологии. В этом ансамбле зоологические расстояния между формами явно более велики, чем между отрядами млекопитающих. Однако три особенности бросаются в глаза. Прежде всего здесь мы имеем дело с разветвленной системой. В этой системе, далее, ветви выступают на уже зрелой или даже конечной стадии распускания. Наконец, вся группа в целом представляет собой не что иное, как огромный и, может быть, сложный биот. Тут — травоядные, зачастую гигантских размеров. Там — их спутники и тираны — плотоядные, массивные или прыгающие. Здесь — летающие, с перепонками летучих мышей или перьями птиц. И, наконец, плавающие, такие же обтекаемые, как и дельфины.
На расстоянии этот мир пресмыкающихся нам представляется более сжатым, чем мир млекопитающих, но его длительность, измеряемая конечной экспансией и усложнением, может считаться по крайней мере равной. Во всяком случае, он также исчезает в глубинах времен. К середине триасадинозавров еще можно заметить. Но они едва выступают из другого пласта, почти пришедшего к своему закату, — пласта пермских пресмыкающихся, для которых особенно характерны зверообразные ящеры.
Толстые и бесформенные, к тому же редкие в наших музеях, зверообразные значительно менее популярны, чем диплодоки и игуанодоны. Но это не мешает им приобретать все большее значение в зоологии. Если раньше на них смотрели как на странные, диковинные существа, узко ограниченные пределами Южной Африки, то теперь окончательно признано, что они одни представляют целую стадию жизни континентальных позвоночных. В определенный период, до динозавров, до млекопитающих, именно они занимали всю не покрытую морем территорию и владели ею. Или вернее будет сказать, что эти ящеры, крепко стоявшие на своих хорошо сочлененных конечностях, зачастую обладавшие «корневидными» зубами, были первыми четвероногими, прочно утвердившимися на суше.
В тот момент, когда мы их обнаруживаем, они уже изобилуют в самых причудливых формах — с рогами, с гребнями, с бивнями, что (как всегда!) указывает на группу, достигшую конца своей эволюции. Фактически же при всей своей внешней причудливости это довольно монотонная группа, в которой еще не различаются ясно прожилки настоящего биота. И все же эта группа поражает развертыванием вширь и потенциальными возможностями своей мутовки. С одной стороны, неподвижные черепахи. С другой — чрезвычайно прогрессивные по своей подвижности и строению черепа типы, из которых, как мы имеем все основания предполагать, и выступил давно дремавший стебель млекопитающих.
А дальше новый «провал». На этих расстояниях, под тяжестью прошлого отрезки длительности быстро сжимаются. Когда у основания пермского периода и ниже его мы снова различаем поверхность обитаемой Земли, то она оказывается заселенной лишь земноводными, ползающими по тине. Земноводные — изобилие приземистых или змеевидных тел, среди которых зачастую трудно отличить личинки от взрослых особей; голая или покрытая чешуей кожа; трубчатые или в виде мозаики косточек позвонки… И здесь, согласно общему правилу, нам удается схватить уже только высокодифференцированный мир, почти пришедший к своему концу. Сколько еще пластов мы, может быть, смешиваем в этом кишении, исследуя осадки, толщину и громадность истории которых мы еще плохо осознаем. Но по крайней мере достоверно одно — на этой стадии мы схватываем животную группу, которая начинает выходить из воды-кормилицы, в которой она образовалась.
Но уже в этом самом начале своей субвоздушной жизни позвоночные демонстрируют перед нами одну удивительную особенность, над которой следует поразмыслить. У всех у них "одна и та же структура скелета; в особенности она тождественна (не говоря уже о поразительных соответствиях черепа) в отношении числа и плана двигательных конечностей. В чем причина этой схожести?
То, что все земноводные, пресмыкающиеся и млекопитающие имеют четыре, и только четыре, лапы, может в крайнем случае объясняться просто стремлением к наиболее простой форме передвижения (однако насекомые никогда не имеют менее шести ног…). Но как объяснить чисто механическими причинами совершенно одинаковую структуру этих четырех отростков? Впереди — единственная плечевая кость, за ней две кости предплечья, затем пять лучей руки?.. Не представляет ли это еще раз одну из тех случайных комбинаций, которые были открыты и реализованы лишь однажды?
Здесь снова поневоле напрашивается вывод, уже сделанный в случае трехбугорчатости млекопитающих. Несмотря на свое чрезвычайное разнеобразие, обладающие легкими наземные животные представляют собой не что иное, как вариации, нагроможденные на совершенно частном решении жизни.
Таким образом, огромный и сложный веер ходячих позвоночных, будучи продолжен к своим истокам, снова свертывается и смыкается в один луч.
Один-единственный черешок замыкает и определяет у его основания пласт пластов — мир четвероногих.
в. Ветвь позвоночных
В случае млекопитающих мы сумели схватить мутовку, из которой выделился и устремился вперед побег «трехбугорчатых». Что же касается происхождения земноводных, то тут наука не достигла таких успехов. Однако можно без колебаний указать ту единственную область жизни, в которой среди других испробованных комбинаций могли образоваться четвероногие. Они должны были возникнуть где-то среди рыб с дольчатыми и «членообразными» плавниками, некогда жизнеустойчивый пласт которых ныне существует лишь в виде нескольких живых ископаемых: двоякодышащих (или рыб, обладающих легкими) и — совсем свежий сюрприз — кистеперой рыбы (Crossopterigien), недавно выловленной в южных морях.
Поверхностно «гомогенизированные» путем механической адаптации к плаванию, рыбы (лучше сказать рыбообразные) невероятно сложны в своей совокупности. Сколько пластов, особенно здесь, соединено и смешано под одним и тем же названием?.. Сравнительно молодых пластов, развившихся в океане в ту же эпоху, когда на континентах распространились пласты четвероногих. И еще более многочисленных старых пластов,
11-09-2015, 00:53