Посещение Алтая и каспийских просторов не входило в первоначальные цели, поставленные перед Гумбольдтом Царским двором и русским министром финансов Канкриным. Биографы Гумбольдта Ханно Бек и Герберт Скурла (Herbert Scurla) наглядно показывают, что это была лишь формальная вежливости, так сказать, относящаяся к Гумбольдту, чтобы когда он захотел продолжить свой путь за Урал, то для проформы он должен был попросить разрешения у Канкрина. Министр финансов, поскольку он в своём приглашении Гумбольдту предоставлял широкую свободу для планирования путешествия [34, с. 261).], не мог отказать в разрешении сделать этот «крюк», который вписывался во временные рамки поездки («маленькие изменения планов нашего путешествия» [28, с. 76.]).
К тому же необходимо напомнить о том, что путешествие в России было не произвольно, а находилось под государственным контролем и зависело от центральных директив, так что путешествующие никогда не знали, находятся ли они во время пути всё ещё под покровительством или под контролем. Гумбольдт теперь находился в счастливой ситуации, поскольку благосклонность министра финансов предоставила ему широкую свободу при выборе пути и отдельных целей. С другой стороны он подчёркивал «вечную необходимость соблюдения этикета», который мешал ему порой проводить наблюдения [21, с. 178].
Маршрут путешествия вёл Гумбольдта и его сопровождающих из Берлина через Кёнигсберг, Куршскую косу и Дорпат (Тарту) на Санкт-Петербург, где были восстановлены соответствующие научные контакты [30, Т. I, с. 39 сл.]. В русской столице, кроме того, состоялись множественные встречи с царской семьёй, к которой Александр Гумбольдт получил доступ благодаря своему социальному положению и своему международному признанию. 20 мая 1829 г. группа путешественников прибыла в Москву – следующий пункт на пути следования.
Первоначальной целью путешествия, указанной в приглашении, был Урал. Он был в то время уже научно обследован и экономически освоен. Пётр Первый более чем за столетие до этого начал работать над превращением Урала в один из значительных регионов железоделательной индустрии. С этой точки зрения становится ясно, что пребывание Гумбольдта должно было быть в меньшей степени геологической разведкой месторождений алмазов и руд, а скорее должно было служить экономико-политической оценкой. Начиная с 25 июня учёный две с половиной недели оставался на северном Урале, чтобы осмотреть многочисленные горные предприятия и промышленные объекты, среди которых были золотые прииски города Березовский [30, Т. I, с. 175ff.] и платиновые россыпи Суховисимской, Рублёвской, Мартияновской и Сухой возле Нижнего Тагила [30, Т. I, с. 327 сл.]. За этой инспекционной поездкой последовало однонедельное пребывание в Екатеринбурге [подробнее сравни 7, с. 75 сл.]. Собственно разведка, как она была предусмотрена в поручении, не потребовалась бы; Гумбольдт посредством своего путешествия должен был бы очевидно облагородить платиновую валюту. Тем не менее, нельзя недооценивать как аспект путешествия обследование месторождений: Гумбольдт был готов принять на себя трудности многочисленных осмотров шахт, поскольку он видел геополитическое значение благородных металлов и хотел исследовать происхождение месторождений полезных ископаемых. Оценка путешествия как геолого-минералогического также была бы слишком узкой: на первом плане находились политические и землеведческие интересы в самом широком смысле слова – прикладных геологических исследований. Это выражается кроме платинового вопроса, прежде всего, в разведке возможных алмазных месторождений [сравни это с 4, с. 61сл.; об алмазных месторождениях также 30, Т. I, с.352 сл. и 356].
Путешествие продолжилось 18 июля, и они отправилось в Тобольск, который, собственно, был запланирован как конечный восточный пункт. Однако вместо возвращения, 24 июля Гумбольдт продолжил, согласно полученному разрешению, своё путешествие в юго-западную Сибирь, и 2 августа он прибыл в Барнаул, а уже спустя два дня отправился в направлении Алтая, о котором до того времени в Европе знали мало [30, Т. I, с. 493; 27, Т. II, с. 579 сл. (о Колывани и Змеиногорске)]. Там, кроме замеров магнетизма [19, Т. IV, с. 51], прежде всего был запланирован также осмотр горных предприятий и обогатительных установок, путешествие к озеру Колывань, в Змеиногорск (с важнейшими серебряными шахтами Алтая) и на Усть-Каменогорск, откуда путешествие последовало вверх по Иртышу на Бухтарму и продолжилось до китайского пограничного поста на Нарыме – примерно в 160 км западнее сегодняшней казахстанско-китайской границы [3, с. 104 сл.)]. Широко простирающиеся гранитные ландшафты, особенно у Колывани, укрепили мнение Гумбольдта относительно вулканизма-плутонизма [19, Т. I, с. 180, 187].
О дальнейшем планировании Гумбольдт письменно уведомил своего брата ещё из Тобольска 24 июля 1829 г.: по Иртышу он хотел подняться вверх до Омска, затем Семипалатинска, Тары, Барабинской степи (низменности), Колывани, Бамаули, развалин Змеиногорска, посетить крепость Усть-Каменогорск и Бухтарму и быстро пройти до китайской границы, чтобы до 17 августа 1829 г. по старому стилю вернуться через Семипалатинск и Омск [21, с. 194]. В одном письме, написанном 13 августа 1829 г. в Усть-Каменогорске, путешествие называется уже «voyage de l´Altai» и кроме Бухтармы в качестве цели называется Нарым и китайский пограничный пост.
Здесь следует напомнить об особом положении Алтая в Российской империи: уже в 1746 г. горные месторождения переходят в собственность Короны. Район как коронная земля стал личной собственностью Царского дома, а находящиеся там крестьяне как государственные крестьяне прежде всего имели задание обеспечивать питанием горняков. Снаружи горный регион был защищён с помощью линии безопасности, то есть линией казацких станиц между Усть-Каменогорском и Кузнецком, от нападения казахов и народов Алтая. Этот особый статус был предоставлен региону из-за богатства рудами. Лишь за несколько лет до путешествия Гумбольдта горные месторождения Алтая были переданы и подчинены министерству финансов. Одной из проблем горных месторождений оказалось относительно низкое содержание серебра в руде и дефицит леса у основных месторождений [7, с. 104].
Путешествие продолжилось через северо-казахстанские степи на Миасс на южном Урале, где Гумбольдт 14 сентября 1829 г. отметил свой 60-й День рождения. Оттуда было бы возможно прямое возвращение в Центральную Россию и в Санкт-Петербург, но Гумбольдт вновь изменил свой предусмотренный план и отправился в Оренбург: вместо непосредственного возвращения в Санкт-Петербург через Москву, он обратился в день своего отъезда из Оренбурга к Канкрину, чтобы поставить того в известность, что он желает видеть Каспийское море. На средней Волге Гумбольдт посетил не только крупные города, но и основанный при Екатерине Великой регион поселений немецких колонистов, озеро Эльтон с его соляными месторождениями [раньше Гумбольдт уже посетил солеварни Илецка около Оренбурга] и находящееся возле современного Волгограда поселение немецких гернгутеров Сарепта (Сарепта-на-Волге – прим. пер.), прежде чем он отправился дальше на юг через окраины калмыцких поселений и хозяйственных районов до Астрахани. Там обнаружил большое количество купцов из Армении, Бухары, Хивы, Калмыкии и Индии и оценил торговое значение города. Плавание по Каспийскому морю позволило Гумбольдту обнаружить старые морские терассы как доказательство колебаний морского зеркала, которые он свёл к долгосрочным колебаниям (осцилляциям) в подстилающих породах [19, Т. I, с. 215]. Из Астрахани Гумбольдт, наконец, вернулся осенью 1829 г. через Тулу в Москву и Санкт-Петербург, куда он прибыл 13 ноября [39, с. 162 сл.; 6].
Таким образом, учёный посетил не только Урал – как первоначально было предусмотрено, но и Алтай, и Каспийское море, познакомился со степями на современной казахстанско-российской границе, а также с немецкими поселениями на Волге. Пространственные расстояния далеко превзошли первоначальный план. В отчёте, который Гумбольдт предоставил после завершения путешествия в Академию наук в Санкт-Петербурге, он сам расценивал [экспедицию] как апогей своей карьеры. Этот отчёт особенно ценился за научные результаты, концентрировался также на вопросах месторождений полезных ископаемых, магнитных измерениях и астрономических наблюдениях, но не исключал также положение политических заключённых в Сибири, в защиту которых выступали свободомыслящие учёные. В конце декабря 1829 года Гумбольдт вернулся в Берлин.
Подводя итоги, следует рассматривать в этом путешествии три существенных цели:
Гумбольдт провёл второй раз в своей жизни большую экспедицию, которая, правда, не могла сравниться по длительности и интенсивности с южноамериканской, но всё же предоставила существенные познания о внутренних регионах евразийского континента.
Гумбольдт завязал новые и углубил уже имеющиеся научные контакты, которые соответствовали притязанию его науки на международную общность, то есть очень современному делу, причём это должно быть подчёркнуто как нечто само собой разумеющееся, с помощью которого Россия была введена в международное научное сообщество.
Гумбольдт старался выступать как свободомыслящий защитник современного гуманизма, который поднимал также и социальные вопросы и заботился о судьбе политических ссыльных, хотя этот вопрос является более трудно воспроизводимым, чем политическая задача путешествия.
Результаты поездки в политическом отношении
Заслуживают внимания два политических аспекта: положенный в основу путешествия вопрос о валютной политике, а также выяснившиеся в ходе путешествия социально-политические вопросы о положении рабочих и ссыльных.
1. Путешествие Гумбольдта в Сибирь было посвящено ресурсной политике. В этом вопросе учёный остался при своём отрицательном мнении относительно платинового базиса для русской валюты, поскольку он опасался возможных колебаний изменения курса, которые могли бы легко наступить при обнаружении новых, обширных месторождений полезных ископаемых. Платиновые месторождения Земли казались ему с полным основанием трудно поддающимися расчёту.
Вопросы валютной политики ещё раз были подняты в письме к русскому министру финансов Канкрину в 1838 г. Гумбольдт интересовался прежде всего – на основании своего первоначального камералистского образования – золотом как важнейшим валютным базисом. К результатам русского путешествия также относится, поэтому, точный статистический учёт добычи золота и компенсация издержек добычи золота на Урале в сравнении с Бразилией [20, с. 123 сл.; цит. по 4, с. 57 сл.].
Официальный отчёт о путешествии, представленный Гумбольдтом в Берлине 25 апреля 1830 г., удовлетворял требования политической корректности того времени и обошел вопросы прав человека; этот отчёт самим Гумбольдтом никогда не ценился высоко, тогда как ему существенно важнее был научный отчёт о горных цепях и вулканах в Центральной Азии, поскольку он соответствовал его поискам в области сравнительных исследований гор [39, с. 162].
2. Социально-политические аспекты касались, прежде всего, положения рабочих. Из расчётов в сфере валютной политики Гумбольдт мог легко вывести в конечном счёте недостаточную конкурентоспособность русских золотых рудников, которую он, по крайней мере частично, обосновывал плохим положением горных рабочих. Не следует сомневаться, что об этом он также доложил Канкрину.
Интересный вопрос касается отношения Гумбольдта к политическим заключенным в России. Первую группу путешественники встретили уже в западных предгорьях Урала [6, с. 108; 7, с. 64]. Однако близкие контакты в пути с заключёнными, особенно с политическими, не состоялись, хотя соответствующие желания вновь и вновь выражались Гумбольдтом [6, с. 118 по 30, Т.I, с. 418)]. Фактически ему наконец удалось добиться ходатайства при его возвращении в Санкт-Петербург для польского ссыльного Йохана Виткевича (Johann Witkiewicz), о котором он слышал в Оренбурге, когда ему представили третий том его политических эссе о Мексике [5, с. 82; 3, с. 116 сл. и 491]. При этом необходимо вспомнить о том, что в январе 1825 г. вместе с декабристами в Сибирь была сослана интеллектуальная оппозиция, которая составляла духовную элиту России.
Не везде, как кажется, Гумбольдт оставлял лучшее впечатление со своими интересами. Хотя истинность следующего анекдота спорна, но он – если он содержит истинное ядро и возможно с оглядкой на то, что он был перенесён в место, которое Гумбольдт вообще не посещал – всё же разъяснил бы одну дополнительную грань путешествия. Полицмейстер города Ишим якобы отправил следующий отчёт генерал-губернатору:
«Несколько дней тому назад сюда прибыл один немец по имени Гумбольдт, хилый, низкого роста, ничтожного вида, но важный, и при этом он был снабжён сопроводительным письмом ко мне от Вашего высокопревосходительства, в котором Вы мне велели обходиться с ним вежливо и сдержанно. Хотя я принял его с должным уважением, я должен всё же отметить, что эта персона показалась мне подозрительной и очень опасной. Он мне не понравился с самого начала. Он слишком много болтает и не оценил моё гостеприимство: несмотря на то, что мой повар испёк замечательные пирожки с мясом, что я даже имел счастье угостить ими Ваше Высокопревосходительство, он явно пренебрёг мной и моим угощением. К тому же он не удостоил внимания официальных лиц города и разговаривал с польскими и другими политическими преступниками, которые находятся под моим надзором. Я осмелюсь сообщить, что подобные разговоры с польскими преступниками не ускользнули от моего внимания, особенно с тех пор как он вёл длинные разговоры с ними ночью на вершине холма, который господствует над городом. Они с трудом втащили туда какой-то ящик и достали из него инструмент, который имел вид длинной трубы, которая мне, как и всему обществу, напомнила пушку. После того, как он закрепил трубу на треноге, он направил её прямо на город, а все подошли к нему и смотрели, правильно ли она нацелена. Так как во всём этом я видел большую опасность для города (ведь он весь деревянный), я незамедлительно приказал гарнизону, который состоит из одного унтер-офицера и шести рядовых, выдвинуться в то же место с заряженными ружьями, не выпускать немцев из поля зрения и наблюдать за его проделками. Если вероломное жульничество этого человека оправдывает моё предположение, то мы готовы отдать свою жизнь за Царя и святую Русь. Так как я посылаю Вашему превосходительству этот доклад с экстраординарным курьером, я прошу Вас о дальнейших предписаниях и использую случай заверить Вас в моей готовности следовать за Вами, а также свою преданность Царю и Отечеству, как честный русский офицер, который уже двадцать лет находится на службе» [3, с. 103 сл. с примечанием с. 104/1].
Даже если достоверность по-прежнему сомнительна, истинная суть этого анекдота допустима; она требует интерпретации. Тогда бы она документально обосновала интерес Гумбольдта к политическим заключённым, а также опасение местного чиновника, которое в сомнительном случае отреагировало преувеличено предусмотрительно и упреждающе, и прежде всего в ожидании указания сверху, поскольку решения на уровень подчинённых спускались неохотно. Наряду с этим есть недавно опубликованный на польском языке отчёт об историческом разрыве русско-польских отношений. Контакты Гумбольдта с польскими ссыльными в Западной Сибири являются историческим фактом, его усилия по освобождению, возможно также порой некоторое высокомерие по отношению к местным чиновника, но прежде всего польское презрение к русскому провинциальному управлению и его ошибочно предполагаемой необразованности, которая не видит научных намерений. Однако вымысел, кажется, смешивается с эпизодом, который, кроме того, происходил в том месте, где Гумбольдт во время своего путешествия вообще не останавливался.
Результаты путешествия в научном отношении
Оценка научных плодов русского путешествия является проблематичной; с одной стороны Гумбольдт мог воспользоваться своим экспедиционным опытом, полученным в Южной Америке, который, предположительно, облегчал ему понимание дел во время второго большого путешествия. С другой стороны, путешествие было относительно коротким, так что Гумбольдт лишь собирал информацию и материалы, но едва мог оценивать их в дороге. «Обобщения» в его труде Центральная Азия опять-таки соответствовали только незначительной части материалов путешествия; вновь-таки они обширно использованы в отчёте о путешествии, который написал сопровождавший его Розе. Самому Гумбольдту принадлежат только фрагменты, которые относятся ко времени непосредственно после путешествия, которые по содержанию указывают уже на Центральную Азию и едва касаются экономических и социальных аспектов путешествия.
Своей собственной цели – высокогорного массива Центральной Азии – Гумбольдт во время путешествия не достиг. Даже на Алтае, который в своей высшей точке Белуха всё-таки возвышается до 4506 метров, он видел только окраины горного массива и холмистой местности, но не саму высокогорную часть. Отсюда понятно, что осталось некоторое разочарование, которое Гумбольдт явно выразил относительно природы западносибирских степей возле Барнаула:
«Растительность теперь, поскольку мы уже продвинулись на треть от полтысячи вёрст на юго-восток Азии от Урала, наконец мало-помалу стала сибирской. Берега Оби похожи в целом на Хафель и Тегельское озеро, поскольку, к сожалению, лишь деревья характеризуют землю» [21, с. 199].
Тем не менее, научные результаты, которые он получил при изучении отдалённых горных районов, были важнее для Гумбольдта, чем политическая сторона путешествия. Стойкий интерес, который он проявлял к Азии, соответствовал его возрастающему желанию расширить естественнонаучное сравнение с научно обоснованной картиной мира, которая должна быть основана на эмпирических измерениях и опыте (и естественно также на оценке необъятной литературы). Но к научным познаниям, которых искал Гумбольдт, относилось также лучшее знание природных ресурсов, прежде всего золотоносных месторождений. Десятилетие спустя после своего путешествия Гумбольдт смог нанести на карту Центральной Азии, которую он составил начисто ещё во время экспедиции, золотоносные месторождения в Кузнецком меридиональном хребте (Кузнецком Алатау) и вместе с тем также дополнил представление
29-04-2015, 05:14