А.В. Суворов, доктор психологических наук
Эта статья с небольшими редакционными изменениями взята из моего курса лекций "Совместная педагогика", который в настоящий момент готовится мною к изданию в издательстве Университета Российской Академии Образования.
Категория человечности, в предельно широком философском смысле, то есть в контексте этической концепции разума, характеризует сущность разумной формы жизни в отличие от всякой другой. Иными словами, в содержании этой категории выражается специфика разума, то, чем разумное отличается от неразумного и безумного. Таким образом, на этом предельном уровне обобщения категорией человечности обозначается трансмировая природа человека как разумного (потенциально, если не актуально) существа, - природа (сущность), которой не обладает помимо человека ни одно существо из всех нам пока известных. Термином "трансмировая природа" подчёркивается космическая миссия разумной формы жизни, её ответственность за вселенную, благодаря преобразованию которой разумная форма жизни поддерживает своё собственное существование. Поскольку мы пока знаем только одну, хотя бы потенциально разумную, форму жизни - человечество, - то эту космическую миссию всякой разумной формы жизни мы и вправе обозначить термином "человечность".
На личностном уровне, то есть на уровне единичного представителя разумной формы жизни, человечность есть этико-психологическое качество, предполагающее умение (способность) быть человеком самому и помогать в этом другим. Указанное качество на практике выражается в конкретных решениях и действиях, направленных:
1. на удовлетворение насущных потребностей и интересов человека (то есть потребностей и интересов, связанных с обеспечением физического существования, уровня материального благосостояния, не развращающего ни унизительной бедностью, ни вещизмом как религией, сущность которой - обожествление материальных благ самих по себе в ущерб духовным благам);
2. на создание и реализацию творческого потенциала личности (то есть на воспитание и образование, - в этом все мы более/менее осознанно помогаем друг другу независимо от того, являемся или нет профессионалами - педагогами и т.д.);
3. на содействие саморазвитию в тесном смысле слова (сознательному нравственному, эстетическому, интеллектуальному, физическому самосовершенствованию).
Саморазвитие, особенно на первых порах, идёт не в одиночку, а во взаимодействии с другими людьми. Оно идёт по линии диалектического совпадения противоположностей - внутренней, собственной, и внешней, от других людей исходящей, развивающей активности (сознательной или нет, в данном контексте не имеет значения: важен результат). При этом уточним: саморазвивается не только ребёнок, саморазвивается и тот, чья активность направляет и стимулирует собственную детскую активность. Идёт взаимоприспособление, взаимная притирка, и тем самым - взаимное соучастие людей в саморазвитии друг друга. В этом смысле взаимная человечность имеет место с самого начала, и совершенно обязательна как необходимое условие нормального протекания процесса развития/саморазвития.
Вообще же, если бы пришлось объяснять ребёнку, что такое человечность, я ответил бы: доброта. А дальше можно конкретизировать как угодно подробно и сложно, в том числе так, как это сделано выше.
Для ребёнка добрый - хороший, недобрый - плохой. Добрый - любящий, недобрый - не любящий. Доброму можно довериться, от недоброго лучше держаться подальше. Общеизвестна безошибочная детская чуткость на доброту. Впрочем, столь же общеизвестно и недоверие этой детской интуиции: ребёнок ориентируется на внешние проявления и может обмануться, приняв добренького за доброго.
Доброта - это внешнее, поведенческое проявление человечности как сущности или основного принципа образа жизни в целом. Когда ребёнок спрашивает: "что такое?", он интересуется на самом деле тем, как это выглядит, как это можно опознать по внешним проявлениям. Ответа на таком уровне ему пока достаточно. Поэтому на вопрос, что такое человечность, я и ответил бы ему указанием на внешнее, поведенческое проявление человечности, то есть на доброту. Иначе я старался бы зря и только запутал бы ребёнка. Ребёнок, как и всё человечество, идёт в своём познании от явления к сущности, от формы - к содержанию. Об этой логике надо знать и её надо соблюдать, объясняя что-либо детям. Но и ограничиваться одними явлениями нельзя. Путь познания надо пройти с ребёнком до конца - показав, указав, рассказав, как выглядит, как проявляется, постараться затем вместе с ребёнком понять, именно - "что такое", то есть понять сущность явлений, закон их существования, механизм их возникновения... Если, разумеется, эта сущность вам самим известна.
Как же работает человечность? Какая она бывает? Ведь и ребёнку очень быстро приходится убедиться, что доброта бывает разной. Бывает сердитый, и всё равно добрый. Когда, на что, за что, почему сердится добрый человек? А тот - вроде бы добрый, и вдруг обманывает. Раз обманул, ещё раз. Почему обманывает? Можно ли быть добрым - и нечестным? Значит, доброта бывает настоящая - и не настоящая? Если так, то как их отличить?..
Противоречиво проявляет себя противоречивая сущность. В чём же эти противоречия?
Человечность может проявляться то ли абстрактно, то ли конкретно. Абстрактно - это на уровне правил поведения, которые превращаются в самостоятельную ценность. На самом деле оказывается важно не то, человечно или бесчеловечно, а то, по правилам или не по правилам. "Правила" же эти устанавливаются общепринятой моралью. Мораль императивна, обязательна для всех, и именно в этой её обязательности - диалектическое коварство. Пока мораль более/менее адекватна, более/менее соответствует сложившемуся положению вещей, - всё получается не только по правилам морали, но и более/менее человечно. Всякие правила рассчитаны на типичное, чаще всего встречающееся, обычное. Поэтому при встрече с необычным, с каким-то отклонением от обычного, правила могут не сработать. И тогда человечность превращается в свою противоположность - в бесчеловечность, если продолжать настаивать на "правилах" как на самостоятельной ценности.
Например, правило: нехорошо привлекать к себе внимание. Конкретная ситуация: инвалид в толпе на вокзале, без сопровождающего. Справиться один он не может, а его могут затолкать, сбить с ног. "Скромничать", рискуя жизнью? Я предпочитаю в таких случаях свистеть в судейский спортивный свисток. То есть нарушать правило и как раз привлекать к себе внимание, чтобы меня заметили, чтобы хоть расступались, а не толкались, не спотыкались о мою трость, тем более не сбили бы меня с ног. А может, кто-то найдётся в толпе и догадается мне помочь... То же самое в больнице, то же самое в магазине, просто на прогулке, - где угодно, где я один среди незнакомых людей. Человечно в данном случае именно привлечь к себе внимание, - человечно и по отношению к себе, и по отношению к окружающим людям, которым вовсе не хочется оказаться свидетелями какой-нибудь неприятной сцены, - моего падения, травмы, а то и гибели. И человечно по отношению к моим близким, которым ведь придётся вместе со мной расхлёбывать последствия моей "скромности". А если самому цепляться за правила, можно пожалеть по-крупному. И если кто-то навязывает мне правила, не желая учитывать обстоятельства, - тот из самых человечных побуждений, при самом искреннем стремлении к благу ближнего, поступает объективно бесчеловечно. Потому что совершает человеческое жертвоприношение, - приносит в жертву идолу, в жертву догме, именуемой "правилами", не только меня, но и всех тех, кому придётся вместе со мной расхлёбывать последствия его идолопоклонства.
Итак, абстрактная человечность остаётся человечностью, пока, превращенная в идола, догматическая абстракция более/менее соответствует обстоятельствам. И сразу же превращается в свою противоположность, в бесчеловечность, как только обстоятельства изменятся, а вы продолжаете цепляться за свой любимый вздор, за свои абстрактные представления о хорошем и плохом, о должном и не должном, о дозволенном и недозволенном.
При этом вы рискуете проявить бесчеловечность не только по отношению к другим, но и по отношению к самим себе. То есть вы рискуете самих себя принести в жертву идолу - морально-этической абстракции. Рискуете пасть жертвой бандита, циника, которому наплевать на какую бы то ни было мораль и нравственность, и он рад будет случаю спекульнуть на вашей наивности, на вашей религиозной ограниченности. Он поймает вас на слове, он потребует от вас буквального соответствия ваших действий вашим декларациям, - и ради спасения ваших абстрактных деклараций вам придётся поставить под угрозу слишком многое, от вашего имущества до вашей жизни, до судьбы ваших близких. Словом, из-за ваших моральных верований, якобы избавляющих вас от необходимости конкретного исследования, анализа единичной проблемной ситуации, от необходимости принимать нетривиальные решения, - вы рискуете на практике оказаться весьма уязвимыми, беззащитными. И не только сами рискуете, но вместе со всеми, кто имеет несчастье быть с вами как-то связанным.
Такая абстрактная человечность может исковеркать детскую судьбу, перечеркнуть будущее ребёнка, если мы, не давая себе труда понять ни ребёнка, ни его обстоятельства, требуем от него только неукоснительного "послушания", неукоснительного соблюдения наших правил. Что говорить, на выполнении наших требований приходится настаивать, и весьма часто, однако помня, что правил нет без исключений, и каждый раз вникая в ситуацию, прежде чем на чём-то настаивать.
Абстрактная человечность, в отличие от конкретной, никогда не застрахована от превращения в свою противоположность - в бесчеловечность. И не только потому, что не всегда адекватна меняющимся обстоятельствам. Сама возможность этой неадекватности объясняется тем, что стремимся-то мы, в сущности, не к человечности, а к спасению во что бы то ни стало, к соблюдению любой ценой, привычных нам стереотипов поведения. Получается та же беда, что и со всякой господствующей идеологией, в каких бы масштабах она ни господствовала, - в масштабах ли большой страны, или в масштабах индивидуального образа жизни. Главным незаметно становится не действительная практическая реализация, не действительное воплощение нашей идеологии, а её господство, то, чтобы она признавалась всеми без исключения. Тогда содержание идеологии необязательно изучать, - идеологию достаточно признавать. Достаточно называть себя её сторонником, а являешься ли ты им на самом деле - это неважно.
Человечность, как и всякая идеология, становится конкретной только тогда, когда учитывает меняющиеся обстоятельства ради достижения конечной цели - практического воплощения человечности в любых обстоятельствах. Только при таком целенаправленном учёте она может быть застрахована от превращения в свою противоположность. Это значит, что всегда полезно задаться вопросом: что бесчеловечно, а что человечно именно в данных обстоятельствах? Что приближает, а что отдаляет нас от нашей цели - поступить именно человечно? Соблюдение или нарушение каких именно правил, норм поведения это обеспечивает? Правда, есть риск оказаться в положении сороконожки, задумавшейся, с которой ноги она ходит, и до сих пор решающей этот великий вопрос, оставаясь на месте...
На практике очень часто этот выбор приходится делать по принципу "наименьшего зла". И тогда проблему приходится переформулировать: не что человечно в данных обстоятельствах, а как человечнее поступить, по отношению к кому - и за счёт бесчеловечности по отношению к кому. Абстрактная претензия быть всеобщим благодетелем весьма опасна, иногда - смертельно опасна. Порой самым человечным возможным вариантом оказывается действие по принципу: не до жиру - быть бы живу! Типичный бытовой пример: очень и очень не лишне задуматься, стоит ли хронический алкоголик того, чтобы, пробуя спасти его от него самого, принести в жертву своему альтруизму и собственное здоровье и жизнь, и здоровье и жизнь других членов семьи. Бывает так, что всех не спасёшь, и тогда приходится выбирать, кто вам дороже, кто достоин ваших спасательных усилий, а от кого безопаснее и человечнее всего как можно скорее избавиться. Иными словами: кого, собственно, от кого спасать? Алкоголика - от самого себя, или семью - от алкоголика? А если вы хотите и невинность соблюсти, и капитал приобрести, то взвесьте всё же свои силы, справитесь ли вы с алкоголиком, не пропадут ли все ваши усилия втуне, не усугубят ли ситуацию...
Но человечность может быть абстрактной не только в смысле догматизма, неадекватности обстоятельствам и подмены целей. Она может быть абстрактной и просто в смысле недостаточности опыта практической, конкретной человечности, просто в силу неумения быть человечным. И тогда процесс формирования человечности, процесс превращения человечности из фактора развития/саморазвития (одного из многих) в сущность, основной принцип образа жизни, - этот процесс идёт в точном соответствии с диалектическим законом восхождения от абстрактного к конкретному, то есть представляет собой непрерывное, пожизненное уточнение, пожизненную корректировку своих представлений о том, что человечно, а что бесчеловечно, непрерывное "повышение квалификации" во всём действительно человечном. Сороконожка не стоит на месте, выбирая, с какой ноги пойти, а идёт и наблюдает за тем, как идёт. И решает, как лучше идти. И в такой абстрактности человечности нет ничего плохого, такая абстрактность совершенно естественна, неизбежна и необходима, как этап роста, этап развития/саморазвития.
Человечность предъявлена (задана) изначально в духовной культуре человечества и в повседневном общении между людьми как один из многих факторов личностного становления, в ходе которого человечность должна интериоризироваться, то есть превратиться, воплотиться, в сущность, закон, смысл образа жизни личности. В ходе этой интериоризации - врастания извне вовнутрь, воплощения родового достояния в достояние становящегося родового существа, - представления о человечности неизбежно, особенно первоначально, более/менее приблизительны, неточны, и в этом смысле абстрактны. Только у догматика-моралиста, спутавшего содержание человечности с её формой, с теми или иными правилами, нормами поведения, хватит самонадеянности заявить, что он знает окончательные ответы на вечные вопросы жизни. А вопрос о том, что действительно человечно в данной единичной ситуации, относится к таким вечным вопросам. Уточнение, конкретизация ответов на этот вопрос, повторюсь, и представляет собой процесс восхождения от абстрактного к конкретному, который может и должен быть пожизненным.
Речь идёт о восхождении от наивных, первоначально весьма туманных, смутных, и в этом смысле абстрактных, представлений о человечности - к развитому, более/менее детально продуманному гуманистическому мировоззрению, к более/менее разработанной гуманистической системе убеждений, то есть к наполненному глубоким теоретическим содержанием понятию человечности. Я бы предложил следующие три этапа этого восхождения.
1. Изначальная стихийная практика человечности.
Ребёнок чувствует человечное - для него это значит доброе - к себе отношение, и в силу стихийного чувства справедливости считает вполне честным платить той же монетой. На мамину любовь я ответил взаимностью, и если мне случалось перед мамой провиниться, я долго этим мучился, казнил себя за это, чему способствовало и то, что мы с мамой вынуждены были всё время разлучаться, - то она на работе, а я в яслях и в детском саду, то я в школе-интернате для слепых детей, то в Загорском детдоме для слепоглухонемых, а потом университет, жизнь и работа в Москве, а мама ещё долгое время оставалась на моей географической родине, в Кыргызстане. Эти разлуки сыграли свою положительную роль, обостряя мою любовь к маме и чувство вины перед ней за любой, казалось бы, "пустяк". Я глубоко чувствовал мамину человечность и тяжело переживал каждый случай собственной бесчеловечности по отношению к ней, а тогда уж и по отношению ко многим другим людям, - происходил перенос типа отношений с мамой на отношения с другими людьми. Всё это и было моей первоначальной, стихийной, практикой человечности, накоплением первоначального опыта человечности и бесчеловечности. Я был одинок среди детей, много конфликтовал с ними и, следовательно, страдал, и это тоже вынуждало искать как можно более человечный тип поведения.
2. Осознание стихийной практики человечности вплоть до уровня формирования гуманистической, антропокосмической картины мира, с соответствующими этическими выводами из неё.
Работа мысли: поиски ответов на вопросы, что такое человечность, откуда бесчеловечность, зачем быть человечным. Отталкиваясь от собственного стихийно накопленного опыта, поиски этих ответов в художественной литературе, затем в научно-популярной и, наконец, в строго научной и философской. Теоретический этап.
(Антропокосмизм - термин, предложенный академиком Н.Г. Холодным для обозначения космической ответственности человечества за сохранение вселенной.)
3. Сознательная реализация сложившегося (и непрерывно эволюционирующего, конкретизируемого) гуманистического мировоззрения в собственном образе жизни, в межличностном общении, во взаимодействии личности со всем окружающим и включающим её в себя миром.
То есть новый практический этап, но на сознательном, а не стихийном уровне, с опорой на выработанное и непрерывно уточняемое гуманистическое мировоззрение.
Поэтапность эта охватывает всю жизнь, а не только время детства. Между этапами нет четких возрастных границ, они могут накладываться друг на друга, задачи разных этапов могут решаться одновременно. Попытки осмыслить накапливающийся стихийный опыт человечности не отсрочиваются до начала следующего этапа, а предпринимаются немедленно; попытки сознательно формировать свой образ жизни на началах человечности, с опорой на уже имеющиеся, уж какие есть, мировоззренческие установки, тоже не откладываются. Это этапы, потому что осмысление не может начаться до стихийной практики человечности - нечего осмысливать; а сознательное формирование своего образа жизни с опорой на мировоззренческие установки не может начаться раньше, чем эти установки, сколь угодно несовершенные, появятся. Но когда есть что осмысливать и есть что сознательно воплощать на практике, этапы превращаются в стороны, аспекты одного, всю жизнь идущего, процесса. Так что привязать намеченные этапы к каким-то определённым возрастам довольно сложно, и я не уверен, что нужно.
Важнее понять диалектическую сущность процесса: здесь
10-09-2015, 02:24