Биографический метод в социологии

БИОГРАФИЧЕСКИЙ МЕТОД В СОЦИОЛОГИИ

Курсовая работа

СОДЕРЖАНИЕ

ВВЕДЕНИЕ

Глава I. СУЩНОСТЬ БИОГРАФИЧЕСКОГО МЕТОДА

1.1. Определение биографического метода в социологии

1.2. Истоки биографического метода в социологии

Глава II. СБОР И ОБРАБОТКА БИОГРАФИЧЕСКИХ ДАННЫХ

2.1. Сбор биографического материала

2.2. Анализ и интерпретация биографического материала

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННОЙ ЛИТЕРАТУРЫ

ВВЕДЕНИЕ

Биографический метод имеет очень много общего с методом включенного наблюдения и по сути является еще одной разновид­ностью этнографического подхода к «анализу случая». Отличием биографического метода можно считать большую сфокусирован­ность на уникальных аспектах истории жизни человека (иногда — группы, организации) и на субъективном, личностном подходе к описанию человеческой жизни, карьеры, истории любви и т. п, В центре внимания социолога здесь оказывается документальное или устное описание событий с точки зрения самого «случая», то есть те сведения, которые в медицине называют субъективным анамнезом. Как и метод включенного наблюдения, биографический метод имеет «этнографические» корни. Культурные антропологи и историки часто опирались (и опираются) на «устные истории» или дневниковые записи и мемуары, когда им приходится изучать соот­ветственно «доисторические», не имеющие письменной традиции сообщества либо «закулисные» политические механизмы. Еще оче­виднее тот вклад, который внесли в развитие биографического ме­тода документальная журналистика и мемуаристика. (Достаточно вспомнить о столь раннем примере использования сравнительно-биографического метода, как «Жизнеописания» Плутарха.)

Цель настоящей курсовой работы – выработать полное и систематизированное представление об истоках, идейных предпосылках и конкретных применениях биографического метода в социологии.

Глава I. СУЩНОСТЬ БИОГРАФИЧЕСКОГО МЕТОДА

1.1. Определение биографического метода в социологии

Биографические данные в социологии — это основной источ­ник детальных и мотивированных описаний «истории» отдельной личности. И значимые социальные связи, и мотивы действий по­лучают здесь убедительное освещение «с точки зрения деятеля». Чаше всего источником биографических данных становятся лич­ные документы (мемуары, записки, дневники и т. п.) либо матери­алы интервью и бесед.

Лишь в очень редких случаях исследователь имеет дело с жиз­неописанием, включающим в себя все события «от первого крика до последнего вздоха». Обычно основное внимание уделяется кон­кретным аспектам или стадиям жизни — карьере, межличностным отношениям и т. п. Некоторые авторы даже предлагают взамен широко употребляемых терминов «биографический метод» или «история жизни» использовать термин «история отдельного слу­чая» («individualcasehistory»), подчеркивающий избирательный, селективный характер жизнеописания¹ .

В социологии «истории жизни» чаще всего использовались для изучения социальных меньшинств — тех групп, которые довольно трудно поддаются пространственной и временной локализации (и, следовательно, менее доступны для масштабных выборочных об­следований).

1.2. Истоки биографического метода в социологии

В 1920-40-х гг. биографический метод широко применялся представителями Чикагской школы. Так, например, в 1920-е гг. чи­кагский социолог К. Шоу изучал подростковую преступность, используя написанные по его просьбе автобиографические заметки юного правонарушителя, дополненные полицейскими и судебны­ми документами, результатами медицинских освидетельствований и т. п. Всю совокупность этих данных он рассматривал как «исто­рию случая».

Первой собственно социологической работой, «узаконившей» использование личных документов, писем и автобиографий в ана­лизе социальных процессов, стала опубликованная в 1918-1920 гг. книга У. Томаса и Ф. Знанецкого «Польский крестьянин в Европе и в Америке». Один из томов этой книги составила автобиография польского эмигранта Владека, описавшего свой путь из провинци­ального Копина в Чикаго. Этот путь включил в себя и учебу в дере­венской школе, и работу помощником в лавке, и выезд в Германию в поисках заработка, предшествовавшие эмиграции в США. Томас и Знанецки первыми выступили с обоснованием использования биографического метода в рамках интерпретативного подхода в со­циологии. Они полагали, что социальные процессы нужно рассматривать как результат постоянного взаимодействия сознания личности и объективной социальной реальности. В этом взаимодействии личность и «ее» определения реальности выступа­ют и как постоянно действующий детерминант, и как продукт со­циального взаимодействия. Следовательно, изучение сознания и са­мосознания — необходимое условие анализа социального мира. Кроме того, Томас и Знанецки предполагали, что исследование, базирующееся на «историях жизни», позволит выйти к более ши­роким обобщениям, касающимся социальных групп, субкультур, классов и т. п.

Н. Дензин дал одно из самых популярных определений биогра­фического метода (метода «историй жизни», «жизнеописаний»): «...биографический метод представляет переживания и определе­ния одного лица, одной группы или одной организации в той фор­ме, в которой это лицо, группа или организация интерпретируют эти переживания. К материалам жизненной истории относятся лю­бые записи или документы, включая "истории случая" социальных организаций, которые проливают свет на субъективное поведение индивидов и групп. Такие материалы могут варьировать от писем до автобиографий, от газетных сообщений до протоколов судебных заседаний».

Предположение о необходимости учета «перспективы деятеля», его смыслового горизонта и определения ситуации играет ведущую )оль при использовании биографического метода. Так как целью здесь в конечном счете оказывается понимание тех или иных ас-гектов «внутреннего мира» субъекта, необходимым становится и 1редположение о том, что исследуемые располагают достаточно сложной структурой субъективного опыта и способны отделить собственный «образ Я» от образа окружающего мира, способны«воспринять себя в качестве активного субъекта своей собственной истории жизни, отличного от социального мира».

Следующая фундаментальная особенность биографического метода — его направленность на воссоздание исторической, раз­вернутой во времени перспективы событий. Используя биографи­ческий метод, социолог становится в некотором роде социальным историком. История социальных институтов и социальных измене­ний здесь раскрывает себя через рассказы людей об их собствен­ной жизни. Это открывает дополнительные возможности для пересмотра «официальных» версий истории, написанных с позиций властвующих классов и групп, и сопоставления этих версий с ос­нованным на повседневном опыте знанием социальной жизни, ко­торым располагают непривилегированные и «безгласные» соци­альные группы. «Кто говорит и кого слушают — это политические вопросы; факт, становящийся особенно очевидным, когда голос получают люди, обладающие низким статусом и властью».

Вот, например, как описывает свои отношения с начальством женщина-работница, проинтервьюированная Дж. Уитнер в ходе исследования «биографии» игрушечной фабрики в Чикаго (эта ра­бота, кстати, может служить примером использования биографи­ческого метода в исследовании организаций):

«Один мастер — он прежде служил лейтенантом или еще кем-то там в армии — все время доводил работавших на его участке контролеров качества до слез, потому что он кричал на них, и они расстраивались. (Вопрос: почему он кричал на них?) Потому что они отказывались что-нибудь делать, а он не терпел, чтобы кто-то отказывался на его участке, и мы ту­шевались. Он накричал на меня. Я сказала ему, что мне напле­вать. Тогда он побежал к начальству, чтобы пожаловаться, что я вела себя непочтительно. Он хотел от меня объяснительной. Но разве кто-то не покрикивал на меня? Я не собака».

Особое внимание проблеме предоставления права голоса «без­гласным» уделяет традиция символического интеракцгюнизма.. Здесь эта проблема рассматривается не столько в политическом, сколько в теоретическом аспекте. Предполагается, что во всяком обществе существует определенная «иерархия правдоподобия» в производ­стве и распространении значений и социального знания. Те, кто находятся на «верхнем этаже» этой иерархии, имеют преимущество в формулировке правил, используемых для приписывания смысла действиям и определения ситуации. В результате кто-то диктует правила и нормы в соответствии со своими интересами, а кто-то, также следуя своим интересам, нарушает эти правила и нормы, оказываясь в положении аутсайдера, маргинала или преступника. Если социолог принимает одну, господствующую точку зрения при описании фрагмента социальной реальности, он заведомо игнори­рует те интересы, знания и смыслы, которые определяют поступки другой стороны. Биографический подход с точки зрения символи­ческого интеракционизма увеличивает шансы исследователя в по­нимании нестандартных или «отклоняющихся» от общепринятого смысловых перспектив, хотя именно в этом случае его нередко об­виняют в одностороннем или тенденциозном анализе:

«Когда мы обвиняем себя или коллег-социологов в необъектив­ности? Я думаю, что рассмотрение типичных примеров показало бы, что эти обвинения возникают — если обратиться к одному важ­ному классу таких случаев, — когда исследователь оказывает сколь­ко-нибудь серьезное доверие перспективе подчиненной группы в некоем иерархическом отношении, В случае девиантов таким иерар­хическим отношением оказывается отношение морали. Здесь в по­ложении превосходства оказываются те участники отношения, ко­торые представляют силы официальной и одобряемой морали, а Подчиненными становятся те, кто якобы нарушил эту мораль... (другими словами) обвинения в предвзятости, относящиеся к нам или к другим, провоцируются отказом проявлять доверие и почте­ние к сложившемуся статусному порядку, где право быть услышан­ным и доступ к истине распределены неравномерно». Естественно предположить, что направленность биографичес­кого метода на то, чтобы представить субъективный опыт деятеля через его собственные категории и определения, требует какого-то переосмысления критериев объективности исследования. Дейст­вительно, социолог здесь должен прежде всего определить, какова «собственная история», личная трактовка субъекта. То, как субъект сам определяет ситуацию, в данном случае важнее, чем то, какова ситуация «сама по себе». Эта «собственная история» может и должна быть дополнена сведения­ми о том, как определяют ситуацию другие участники. Сопостав­ление точек зрения и сведений, полученных с помощью разных ме­тодов и (или) из разных источников, позволяет полно и достаточно объективно воссоздать не только внешнюю картину событий, но и их субъективный смысл для участников. Такой тип исследователь­ской стратегии в социологии принято обозначать как множествен­ную триангуляцию*. (Термин «триангуляция» призван подчеркнуть сходство со способом определения удаленности или месторасполо­жения некоторого объекта, используемым в геодезии или радиопе­ленгации.) Множественная триангуляция помогает в анализе раз­личающихся определений ситуации, относящихся к одним и тем же элементам опыта.

Глава II. СБОР И ОБРАБОТКА БИОГРАФИЧЕСКИХ ДАННЫХ

2.1. Сбор биографического материала

Любой устный или письменный рассказ субъекта о событиях его жизни может рассматриваться в качестве биографического ма­териала. При определенных условиях для воссоздания «истории жизни» могут использоваться и вторичные источники — мемуары других лиц, письма, официальные документы и т. п. Например, если обратиться к исследованиям «истории жизни» организаций, К. Литлер изучал трудовые отношения в двух британских компаниях в 1930-е гг. Интервьюирование профсоюзных активистов, участво­вавших в событиях того времени, было дополнено материалами архивов этих компаний и газетными сообщениями, касавшимися тру­довых конфликтов, которые там происходили. В недавнем совмес­тном исследовании британских и российских ученыхизучалась, в частности, кадровая политика на предприятиях разного типа («не­благополучных», «благополучных», «новых»). Помимо анализа до­кументов кадровой и экономической статистики использовались полуструктурированные интервью работников предприятий, ос­новной темой которых стали трудовые биографии респондентов (всего было проведено 260 интервью на 12 предприятиях).

Важно, однако, различать биографические (автобиографичес­кие) истории и так называемые устные истории. Устная исто­рия — это фактуально точное воссоздание определенных истори­ческих событий. В ее фокусе — не субъективный опыт деятеля, а историческое знание о событиях, процессах, движущих силах и причинах. Устные истории, рассказанные участниками событий, ис­пользуются для накопления такого исторического и фактического знания. Историческое знание «с точки зрения очевидца» необходи­мо, например, антропологу, стремящемуся воссоздать историю раз­деления труда между соседними племенами или историю вражды между кланами. Историк — представитель школы «Новой социаль­ной истории» также сможет использовать устные истории, напри­мер, описывая бурные политические изменения «снизу» как изме­нения повседневной жизни простых людей.

В социологии принято различать три основных типа «историй жизни»: полные, тематические и отредактированные.

Полная «история жизни» в идеале очерчивает весь жизненный опыт субъекта — от колыбели до могилы (что само по себе не тре­бует большого объема и степени детализации).

Тематическая «история жизни» отличается от полной тем, что она относится преимущественно к одной стороне или фазе жиз­ненного цикла субъекта. Например, Э. Сазерленд написал книгу о профессиональной карьере «вора в законе», который выступил в качестве соавтора произведения. Сазерленд подготовил опрос­ник, позволивший структурировать письменный рассказ своего соавтора, провел ряд дополнительных интервью и прокомменти­ровал получившуюся «историю жизни». Однако он не использо­вал никакие дополнительные источники.

Отредактированная «история жизни» может, вообще говоря, быть и полной, и тематической. Ее основная особенность — веду­щая роль социолога-интерпретатора, явно организующего биогра­фический материал в соответствии с теоретической логикой, изби­рательно редактирующего и интерпретирующего исходный рассказ (или рассказы) субъектов для того, чтобы ответить на поставлен­ные в исследовании вопросы. Нередко множество отредактиро­ванных «историй жизни» становятся иллюстративным или дока­зательным материалом в теоретическом по сути исследовании. Примером может служить знаменитая работа И. Гофмана «Стиг­ма». Под «стигмой» здесь понимается свойство (атрибут), рассмат­риваемое как порочащее, неуместное для представителя опреде­ленной социальной категории и отличающее его от социально определяемой «нормы» (например, значительный физический де­фект, моральное «уродство» наподобие алкоголизма, принадлеж­ность к «не той» расе и т. п.). Так, в главе, посвященной типам «духовной карьеры» стигматизированных людей, Гофман исполь­зует десяток различных автобиографических источников, мемуа­ров, «жизненных историй», чтобы показать, как влияют на личност­ную идентичность время и обстоятельства осознания субъектом своей стигмы, ее очевидность для окружающих и т. п. Субъектами «жизненных историй» здесь оказываются и человек, заболевший в юности полиомиелитом, и профессиональная проститутка, и сле­пая девушка, и гомосексуалист.

Основными источниками биографических данных, как уже го­ворилось, служат, помимо опросов и интервью, публичные и част­ные архивные материалы.

Интервью, опросники и дословные записи устных сообщений неизменно играют ведущую роль в получении значимых для социо­логии «историй жизни». Их применение гарантирует релевантность получаемых сведений той теоретической проблеме, которая стоит перед социологом (хотя эта «социологическая релевантность», по мнению некоторых, достигается ценой меньшей спонтанности и непосредственности изложения). Процедуры интервьюирования и опросники, используемые в этом случае, по сути, отличаются от традиционных для социологии лишь тем, что они отчетливо струк­турированы временной перспективой человеческой жизни как цело­го. Опросник, или «биографический путеводитель», используемый при интервьюировании, позволяет субъекту упорядочить свой рас­сказ и уделить достаточное внимание всем фазам жизненного цикла (детство, юность и т. п.) и всем сферам жизненного опыта (семья, карьера и т. п.), которые значимы для него и (или) интересуют соци­олога. Помимо того, что биографический опросник или краткий те­матический путеводитель позволяют не позабыть или не пропустить существенные сведения, они полезны и самому исследователю как средство отчетливой и явной операционализации тех понятий, кото­рые он собирается использовать в теоретическом анализе.

Заметим здесь, что нередко биографический материал собира­ется в ходе вполне традиционного выборочного обследования. В большинстве случаев выборка такого исследования представляет какую-то возрастную когорту или профессиональную группу. Ра­зумеется, исходя из практических соображений стоимости широ­комасштабного интервьюирования и доступности «редких» сово­купностей, исследователи чаще всего ограничиваются квотной выборкой. Например, в осуществленном в 1970-е гг. ис­следовании социальных изменений в канадской провинции Квебек было собрано 150 биографических интервью тех, кто начинал свою профессиональную карьеру в 1940-е гг.

Даже в тех случаях, когда социолог проводит серию глубинных («клинических») интервью без использования жесткого плана бе­седы или «путеводителя», он ориентируется на какую-то совокуп­ность теоретически значимых тем, пунктов беседы и постоянно возвращается к их обсуждению. В качестве примера мы можем ис­пользовать известную работу «отца-основателя» этнометодологии Г. Гарфиикеля, посвященную анализу «индивидуального случая» изменения полового статуса. Основной эмпирический материал здесь — это многочисленные интервью Агнессы, девятнадцатилет­ней девушки, рожденной и воспитывавшейся до 17 лет как мальчик и сознательно решившей сменить пол. Агнесса к моменту поступ­ления в университетскую клинику уже два года жила в облике де­вушки и успешно скрывала от окружающих свой секрет. По ее собственным словам и некоторым косвенным данным, она всегда хотела стать нормальной женщиной и ощущала себя девушкой, рас­сматривая свои нормальные мужские гениталии как «злую шутку природы», превратность судьбы. С точки зрения генетики, анато­мии и эндокринного статуса, Агнесса представляла собой редкий случай «чисто гормональной» (тестикулярной) феминизации в под­ростковом возрасте: физиологически и анатомически нормальные мужские органы соседствовали с вполне отчетливыми женскими вторичными половыми признаками, и внешне, для неосведомлен­ных наблюдателей, Агнесса выглядела как привлекательная юная девушка. Конечно, Гарфинкеля интересовал не сам по себе «меди­цинский случай». Его интересовала та тонкая социальная «работа», направленная на достижение и сохранение избранного сексуально­го статуса, которую приходилось осуществлять Агнессе. Любая ошибка, нарушение нормативных ожиданий окружающих, откло­нение от «социально-понятных» ролевых моделей привели бы Аг­нессу к краху ее идентичности и к полной маргинализации. Однако Агнесса не только «управилась» с необходимостью вести обычный, социально-принятый образ жизни молоденькой девушки, иметь подруг и поклонников и т. п., но и добилась сложной хирургической операции, которая позволила избавиться от мужских генита­лий и обрести — средствами пластической хирургии — «мини­мальный анатомический набор», необходимый, чтобы стать «обыч­ной женщиной» (конечно, лишенной собственно репродуктивной функции). Именно сложная «жизненная история» Агнессы дала возможность проанализировать те механизмы конструирования и поддержания «правильного», рационального и «объяснимого-с-точ-ки-зрения-других-людей» статусно-ролевого поведения, которые в повседневной жизни «нормальных» мужчин и «нормальных» жен­щин не осознаются и действуют автоматически.

Гарфинкель в беседах с Агнессой постоянно обращался к тем темам («пунктам») ее биографии, которые позволяли пролить свет на определенные теоретические проблемы: «наивное» восприятие разделения полов как однозначного, абсолютного и морально-на­груженного порядка вещей; идентификация сексуального статуса посредством культурно-детерминированных знаков отличия, вос­принимаемых в обыденном сознании как естественные, и т. п. Од­ной из тем, интересовавших исследователя, была тема ретроспек­тивного конструирования личностью согласованной с избранным статусом автобиографии: все события, поступки, атрибуты, отноше­ния прежней жизни Агнессы, воспитывавшейся в качестве мальчи­ка, последовательно интерпретировались ею как история «ошибоч­но воспринимавшейся окружающими в качестве мальчика» девочки. Разумеется, такая автобиография была не лишена каких-то пропус­ков и труднообъяснимых фактов, но в главном отличалась незау­рядной согласованностью: «Уже сама выраженность преувеличе­ний в ее женской биографии, в описании маскулинности ее друга


10-09-2015, 14:37