Биографический метод в социологии

Случай Агнессы, проанализированный Гарфинкелем, еще раз демонстрирует те трудности в оценке объективности данных, кото­рые возникают при использовании биографического метода: любые искажения фактов здесь могут оказаться и результатом их намерен­ного сокрытия, и вполне «искренним» механизмом защиты личнойсамотождественности (то есть неотъемлемой частью реального «образа Я»), и результатом простой неосведомленности.

Так, Гарфинкель отметил, что Агнесса поразительно мало знала о мужской гомосексуальности и при неоднократных попытках обсуж­дения этой темы, несмотря на явный интерес и эмоциональность вос­приятия разговора, просто не могла объяснить, как она воспринимала признаки гомосексуальных интересов у других мальчиков. Она также отказывалась провести какие-либо сравнения между собой и гомосек­суальными мужчинами либо трансвеститами, хотя легко и охотно со­поставляла свой статус со статусами нормального мужчины или нор­мальной жешцины. Исследователь был лишен возможности услышать рассказы других участников событий, однако добросовестно зафикси­ровал особое мнение одного из урологов, не участвовавших непосред­ственно в лечении Агнессы. Этот человек полагал, что решение об операции было медицинской и этической ошибкой, результатом мис­тификации, ссылаясь на весьма неоднозначные медицинские призна­ки и даже на то, что у случайно встреченного им жениха Агнессы была отнюдь не мужественная внешность.

Изрядно времени спустя, когда исследовательский проект был успешно завершен, книга Гарфинкеля находилась в печати, а быв­шая пациентка уже более пяти лет вела активную жизнь молодой, привлекательной и сексуально-благополучной женщины, Агнесса посетила ученых и сообщила, что никогда не имела абсолютно ни­каких биологических дефектов, которые вели бы к феминизации в подростковом возрасте. Просто с 12 лет она тайно принимала эст­рогены (женские половые гормоны), прописанные ее матери после серьезной хирургической операции.

К частным архивным материалам, используемым при изуче­нии «истории жизни», относят преимущественно личные записи и документы. Основной тип частного документа — это автобиогра­фия. (К автобиографиям относятся и те детальные жизнеописания, которые создаются по просьбе исследователя.) Существуют замет­ные различия между автобиографией, написанной в расчете на дальнейшую публикацию, и автобиографией, обращенной лишь к узкому кругу близких. Если в первом случае преимуществом явля­ется большая фактическая: достоверность и «читабельность» изло­жения, то во втором обычно имеет место высокая степень раскрытия личного отношения к пережитому, особое стремление мотиви­ровать совершенные выборы и поступки.

Как и основанные на автобиографических сведениях «истории жизни», сами автобиографии могут быть разделены на полные, тематические и отредактированные. Тематические автобиогра­фии, в отличие от полных, ориентированы на определенную сферу личного опыта или период жизни (ср., например: «Моя жизнь в искусстве» и «Подлинная история моей жизни»).

Достоинство автобиографий — большая достоверность в опи­сании личностной «подкладки» событий. Однако нужно всегда помнить о том, что автобиография — это реконструированная субъектом в определенный момент жизни история. Здесь особен­но вероятны смещения и ошибки, вызванные и стремлением раци­онально мотивировать любой поступок с точки зрения «сегодняш­него» мировосприятия, и необходимостью придать повествованию некоторую литературную форму. Методологическая триангуляция, о которой говорилось выше, становится единственным средством достижения достоверности и объективности при анализе «историй жизни», основанных на автобиографических данных. Иными сло­вами, автобиографические данные должны интерпретироваться в контексте сведений, полученных из иных источников.

К частной архивной документации относятся также дневники, частные записи, мемуары, личные письма, записи разговоров и т. п. Дневник и мемуарные записки иногда трудно различимы: можно считать, что мемуары в целом отличает более безличный стиль из­ложения и необязательность линейного и упорядоченного описа­ния сменяющих друг друга во времени событий. Повышение дос­товерности «историй жизни», основанных на такого рода личных (иногда говорят «экспрессивных») документах, как дневниковые и мемуарные записи, требует, как и в ранее описанных случаях, при­влечения дополнительных источников, использования специальных приемов критического анализа (в том числе критической оценки экспрессивного документа как исторического источника, как лите­ратурного текста и т. п.). Важным подспорьем здесь могут оказать­ся и не столько экспрессивные, сколько функциональные личные документы — расписания, черновики, планы работы, записи фи­нансовых поступлений и расходов. Личные письма также могут рассматриваться как важный ис­точник биографических данных. Письмо может рассказать доста­точно важные вещи не только об его авторе, но и о получателе и взаимоотношениях между первым и вторым. И стиль, и способ из­ложения, и частота переписки могут быть столь же информативны, как и собственно содержание письма. К сожалению, современная социология довольно мало внимания уделяет этому типу личной документации, хотя литературоведение и история дают немало при­меров использования личной переписки в качестве полезного ис­точника данных.

Важным дополнительным источником биографических данных являются также официальные архивные документы: записи актов гражданского состояния (рождения, смерти, браки), правитель­ственные документы, данные социальной статистики, архивы по­литических, общественных организаций и административных ор­ганов. В ведомственных архивах могут быть обнаружены важные биографические документы, связанные, в первую очередь, с про­фессиональной карьерой: личные листки по учету кадров, сведе­ния о наградах и взысканиях, характеристики. Большой интерес представляет документация медицинских учреждений, органов юриспруденции, однако в этом случае необходимо принимать во внимание и существующие обычно жесткие ограничения на дос­туп к таким источникам, и этические соображения.

2.2. Анализ и интерпретация биографического материала

В начале этой главы мы говорили о том, что «истории жизни», биографический метод — это, по сути, разновидность этнографи­ческого метода, имеющая дело с анализом «индивидуального слу­чая». Поэтому нам нет нужды детально обсуждать возможности анализа и интерпретации этнографических данных, рассмотренные в главе, посвященной включенному наблюдению. Все, что было сказано об интерпретативном подходе, аналитической индукции, типах понятий и требованиях к валидности, в полной мере приме­нимо и к биографическому методу. Здесь мы остановимся лишь на тех проблемах, которые возникают в связи с «индивидуальной» природой биографических данных.

Применение причинных моделей к анализу «историй жизни» требует использования процедур аналитической индукции. Роль негативных, опровергающих примеров в этом слу­чае особенно существенна: обобщения, построенные на несколь­ких «историях жизни», могут быть уточнены, дополнены или оп­ровергнуты лишь при сопоставлении с новыми, отобранными по теоретически-релевантным признакам, случаями. Излишне гово­рить о необходимости обоснования «типичности», репрезентатив­ности отобранных для изучения индивидуальных случаев. Здесь применимы идеи теоретической выборки, рассмотренные в главе о включенном наблюдении. Например, в исследовании изменения семейных взаимоотношений и циклов семейной жизни¹⁶ сбору «ис­торий жизни» предшествовал детальный анализ доступных де­мографических данных о межклассовых и поколенческих разли­чиях по таким параметрам, как размер семьи, время рождения самого младшего ребенка и его отделения от родительской се­мьи и т. п. В результате исследователи сочли возможным ограни­читься 130 биографическими интервью с мужчинами и женщина­ми, рожденными в конце 1890 — начале 1900-х гг. в канадском городке Гамильтон (Онтарио) и его окрестностях. Квотная выбор­ка репрезентировала три типичные социальные группы — городс­кой средний класс, городских рабочих и фермеров.

Те соображения, которые ранее были высказаны применитель­но к внешней и внутренней валидности этнографических данных, применимы и к «историям жизни». В целом биографический метод особенно уязвим для критики, указывающей на наличие такихугроз внутренней валидности, как субъективные смещения и историческая эволюция субъектов. Все респонденты, рассказывающие свои «жизненные истории», анализируют свое прошлое (и предугадывают будущее) с точки зрения конкретного, «вот этого», момента своего личностного развития, обычно стремясь дать социально-одобряемую и согласованную картину жизни как целого. К тому же социолог должен помнить о том, что сама форма биографического повествования — литературная по сути и кор­ням— подталкивает субъекта к использованию популярных био­графических канонов, расхожих «сценариев» (например, «история успеха», «рассказ о поиске личностной идентичности», «жизнь при­рожденного неудачника» и т. п.). С этой точки зрения «хорошая» биография не должна быть излишне согласованной во всех деталях. Использование интерпретативных моделей в анализе биогра­фических данных, как мы неоднократно отмечали выше, ориенти­ровано не столько на выведение общих объяснений и причинных закономерностей, сколько на понимание субъективного смысла со­бытий с точки зрения деятеля. Однако и в этом случае достоверность интерпретации зависит от сопоставления сведений, полученных из разных источников, и критической оценки личных сообщений. Фак­тически биографический метод ведет исследователя к тем же про­блемам, что и метод историографический. Здесь часто необходимы и оценка достоверности и подлинности личного документа, и соот­несение с другими свидетельствами, а иногда — и установление авторства. Биографический метод по определению историчен — используя документы прошлого, он стремится к созданию убеди­тельного исторического объяснения полученных сведений. По­скольку историографией называют всякую попытку реконструкции прошлого на основе документальных данных, «история жизни» — тоже форма историографии. Источники данных в историографии принято делить на первичные и вторичные. К первичным относят те источники, которые содержат непосредственные свидетельства очевидцев или прямых участников событий, а ко вторичным — свидетельства или рассказы тех, кто не присутствовал при описы­ваемых событиях. В историографии принято считать более надеж­ными те документы, автор которых ближе включен в описываемую ситуацию и дает описание «из первых рук». Кроме того, выше це­нятся свидетельства более опытного и искушенного наблюдателя, иными словами, — эксперта. Многие авторы полагают, что досто­верность и надежность документов тем выше, чем уже аудитория,

к которой адресуется автор, то есть по мере роста предполагае­мой аудитории автор все больше оказывается под влиянием тенден­ции описывать события в апологетическом и драматическом ракур­се: интимная исповедь постепенно превращается в пропаганду.

Для социолога, использующего личные документы, определен­ный интерес представляют и те приемы критики источников и ус­тановления их подлинности, которые традиционно применяются в историографии. Во-первых, речь идет о проверке подлинности (несфальсифицированности) текста и установлении его автор­ства. Если для социолога, имеющего дело с «живым» рассказом, эти проблемы сравнительно малозначимы, то использование лич­ных документов «в отсутствие» субъекта выдвигает их на первый план. Исследователь должен убедиться в том, что документ являет­ся именно тем, за что его принимают (например, предсмертной за­пиской, а не наброском поэмы), а также определить принадлеж­ность документа данному автору. Для такой проверки используются и внешние материальные признаки — почерк, бумага, место хране­ния, и формальные особенности текста — стиль изложения, лекси­ческие характеристики, отсутствие анахронизмов.

Немаловажное значение имеет обоснованность интерпретации текста с точки зрения его характера, целей написания, предполага­емой аудитории и шире — его социального контекста.

Наконец, даже последовательно интерпретативная трактовка биографического метода не избавляет от необходимости проверить фактическую правдивость содержащихся в биографических доку­ментах сведений. Как известно, даже один из основателей интерпретативного подхода в социологии (У. Томас) полагал, что самые радужные перспективы для социологии откроются по мере разви­тия надежной государственной системы учета личных сведений о гражданах.

Конечно, и расшифровка смысла документа, и установление его подлинности никогда не бывают окончательными. Наша способность к пониманию биографических и — шире — исторических событий всегда ограничена и доступным нам смысловым горизон­том социального действия, и принимаемыми теоретическими схе­мами. Один из подходов к объективному анализу исторических дан­ных и поступков деятеля — это известная концепция «идеальных типов».

М. Вебер понимал под идеальным типом некую социокультур­ную модель, служащую орудием теоретического понимания. Иде­альный тип — это не гипотеза и не исторически конкретное описа­ние фактов, а сугубо теоретическая, абстрактная конструкция, которая может и не существовать в реальности, но позволяет уче­ному понять и объяснить реальность. Идеальный тип — это отнюдь не что-то более совершенное и идеально соответствующее норме. Это скорее намеренно преувеличенное и одностороннее описание собственной точки зрения социолога, его видения смысла поступ­ков деятелей. «Этот мысленный образ сочетает определенные свя­зи и процессы исторической жизни в некий лишенный внутренних противоречий космос мысленных связей. По своему содержанию данная конструкция носит характер утопии, полученной посред­ством мысленного усиления определенных элементов действитель­ности... Задача исторического исследования состоит в том, чтобы в каждом отдельном случае установить, насколько действительность близка такому мысленному образу или далека от него...». Приме­рами идеальных типов могут служить «нуклеарная семья», «капи­тализм», «целерациональное действие» и т. п.

Конструирование «идеально-типических» понятий (всегда «далеких от опыта») может стать шагом к по­строению собственно эмпирически проверяемых гипотез.

Н. Дензин предложил общую схему анализа и описания «исто­рий жизни»:

«Шаг 1. Отберите исследовательские проблемы и гипотезы, ко­торые могут быть исследованы и проверены с помощью истории жизни.

Шаг 2. Отберите субъекта или субъектов и определите, в какой форме будут собраны биографические данные.

Шаг 3. Опишите объективные события и переживания из жиз­ни субъекта, имеющие отношение к интересующей вас проблеме. Эти события подлежат оценке с точки зрения различных источни­ков и перспектив (триангуляция) таким образом, чтобы противоре­чия, непоследовательность и нерегулярность стали очевидны.

Шаг 4. Получите от субъекта его интерпретации этих событий, следуя естественному, или хронологическому, порядку.

Шаг 5. Проанализируйте все утверждения и сообщения с точ­ки зрения их внутренней и внешней валидности... (Проверьте дос­товерность источников.)

Шаг 6. Примите окончательное решение о достоверности вы­шеупомянутых источников и установите приоритетные источники для последующей проверки гипотез.

Шаг 7. Начните проверку предварительно сформулированных гипотез, поиск опровергающих примеров. Продолжайте модифици­ровать эти гипотезы, выдвигать новые и проверять их.

Шаг 8. Составьте черновой набросок всей "истории жизни" и ознакомьте с ним исследуемых, чтобы узнать их реакцию.

Шаг 9. Переработайте исследовательский отчет, изложив собы­тия в их естественной последовательности и учтя замечания иссле­дуемых субъектов. Представьте в отчете те гипотезы и предположе­ния, которые получили подтверждение. В заключении остановитесь на теоретической значимости ваших выводов и перспективах даль­нейшего исследования»²¹ .

Эта схема может служить ориентиром в работе с биографичес­кими данными.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Совершенно очевидно, что достоверность фактов и выводов, полученных исследователем, зависит от того, каким способом последний пришел к данным фактам и выводам, то есть от использованного им метода.

В повседневной жизни мы также описываем факты, оцениваем их правдоподобие, выводим гипотетические закономерности или опровергаем выводы других людей. Однако в науке все эти повседневные методы получения нового знания подвергаются куда более тщательной разработке.

В науке чтобы сделать оценки более сравнимыми и объективными, используются статистические критерии и методы статистического оценивания, позволяющие судить о вероятности реализации определенного события.

Методология науки – это дисциплина, изучающая и технические, процедурные вопросы организации исследования, и более общие вопросы обоснованности используемых методов, достоверности наблюдения, критериев подтверждения или опровержения научных теорий.

В настоящей работе раскрыта сущность, содержание и алгоритм реализации лишь одного из методов социологического исследования – биографического метода.

И в этом смысле цель курсовой работы достигнута.

СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННОЙ ЛИТЕРАТУРЫ

1. Алъмодавар Ж.-П. Рассказ о жизни и индивидуальная траектория // Вопросы социологии. 1992. Т.1. № 2.

2. Бургос М. История жизни. Рассказывание и поиск себя // Вопросы социологии. 1992. Т. 2. № 2.

3. Блок М. Апология истории, или Ремесло историка, 2-е изд., доп. М.: Наука. 1986. Гл. 3.

4. Журавлев В. Ф. Нарративное интервью в биографических исследова­ниях // Социология: 4М. 1993-1994. № 3-4.

5. Знанецкий Ф. Мемуары как объект исследования // Социологические исследования. 1989. № 1.

6. Козина И. М. Поведение работников на рынке труда. Способы трудо­устройства и личные стратегии занятости // Реструктурирование занятости и формирование локальных рынков труда в России. М, 1996. С. 84-107.

7. Козлова К Н, Крестьянский сын: Опыт биографического исследова­ния // Социологические исследования. 1994. N° 6. С. 112-123.

8. Оболенская С. В. «История повседневности» в историографии ФРГ // Одиссей. Человек в истории. М, 1990. С, 182-197.

9. Рождественский С. Подходы к формализации жизненных историй качественными методами // Судьбы людей: Россия XX век. Био­графии людей как объект социологического исследования / Отв. ред. В. Семенова, Е. Фотеева. М., 1996. С. 412-422.

10. Тернер Р. Сравнительный контент-анализ биографий // Вопросы со­циологии. 1992. Т. 1. № 1.

11. Томпсон П. Гуманистическая традиция и жизненные истории в Поль­ше // Биографический метод в социологии: история, методология, практика / Ред. колл.: В. В. Семенова, Е. Ю. Мещеркина. М., 1993. С. 51-62.

12. Томпсон П. История жизни и анализ социальных изменений // Вопро­сы социологии. 1993. № 1-2. С. 129-138.

13. Фукс-Хайнритц В. Биографический метод // Биографический метод в социологии: история, методология, практика / Ред. колл.: В. В. Се­менова, Е. Ю. Мещеркина. М., 1993. С. 11-41.

14. Хоффман А. Достоверность и надежность в устной истории // Биогра­фический метод в социологии: история, методология, практика / Ред. колл.: В. В. Семенова, Е. Ю. Мещеркина. М., 1993. С. 42-50.