Рационально мыслящими философами являются, прежде всего, те мыслители, которые ставят объективную истину выше самых авторитетных мнений, — будь то Платона, Хайдеггера, Витгенштейна, или любого иного. Можно сказать (и в шутку, и всерьёз): “Аристотель мне друг, но истина дороже!” (Платон). Рационально мыслящий философ ставит истину выше всякой конвенции — даже общечеловеческой, полагая, вслед за Гераклитом, что “логос выше номоса”. Интеллектуально честный философский дискурс способен оказывать позитивное влияние на культуру, содействуя установлению справедливости в жизни. И обратно: рационализирующий и порождающий мифы философский дискурс есть сон разума, сохраняющий чудовищ нашей жизни.
Мы вовсе не стремимся, вслед за последователями Платона, неразрывно связать истину с добром и красотой. Рассматривая истину трезво, без поисков гипостазированного предмета соответствующего имени существительному “истина” — вот где языковые истоки метафизических облаков, принимающих порой самые причудливые обличья (бокала вина, женщины…), — можно сказать, что остаются лишь истинность или ложность (речи, мысли и т.д.). Адекватным выражением истины в естественном языке становятся имена прилагательные — “истинный”, “истинная”, “истинное”, “истинные” и т.д. Однако любовь к мудрости без страсти к истине — пусть даже страсти всего лишь к истинным утверждениям (красивы они или нет, полезны или вредны) — бесплодна, ибо лишенная этой страсти “мудрость” не препятствует сохранению и распространению лжи — как ложных (т.е. ошибочных), так и лживых (т.е. намеренно обманывающих) утверждений.
Аналогична связь мудрости с законом. Тот, кто всецело подчиняет законы объективного познания частным интересам, превращается в Адвоката дьявола. Тот же, кто следует закону прежде всех частных обстоятельств, если и не всегда совершает тем самым добро, то, по крайней мере, не допустит никакой «толерантности» в отношении зла, в том числе и своего собственного. Ибо зло – это всего лишь предпочтение частного перед законом: “Злой является воля, которая удовлетворение своего стремления к счастью “делает условием следования закону”” (И.Кант, К. Ясперс). В то же время, само по себе исполнение закона (в том числе и морального) является необходимым, но, конечно, ещё не достаточным условием добра. Закон может исполняться и радикально злою волей, если исполнение закона целесообразно для достижения личных устремлений — “счастья”, как говорят Кант и Ясперс, — субъекта данной воли. Ибо злая воля не упустит возможности, преследуя корыстные цели, предстать добром, не упустит возможности его симулировать. Лишь когда закон начинает исполняться не только сам по себе, но и для себя, т.е. становится позитивной ценностью, выступающей мотивом поступка независимо от частных целей, лишь тогда его исполнение может рассматриваться в качестве добра.
Основанием всякого рационального мышления, в какой бы конкретно теории оно не воплощалось, можно считать принцип: рассуждай так, как если бы правила твоего рассуждения должны были бы стать — по твоей собственной воле — всеобщими законами мысли.
Примечания
[1] Данное исследование выполнено при финансовой поддержке Министерства образования РФ: проект “Трансцендентальная семантика”, шифр – ГОО-1.1.-92.
[2] Тодоров Ц. Теории символа. М.,1999. С.68.
[3] Не следует смешивать субъективизм с философией субъективности (личности, индивидуальности), исследованиями которой могут заниматься не только субъективисты; равно некорректно искать субъективизм в субъект-объектном разделении гносеологии. Наоборот, именно субъективисты стремятся «стереть» (=спутать) всякое различие между объективностью и субъективностью, чтобы доказать, что объективности не существует. «Давайте жить без этих неудобных различий и определений», – говорит философствующий субъективист, не желающий испытывать чувство вины за собственную необъективность.
[4] Для знакового моделирования второй рефлексии двухуровневых семиотик — метаязыка и коннотации — уже недостаточно, требуются уже трёхуровневые семиотики. См.: Анкин Д.В. Пролегомены к семиотике философии. Екатеринбург, 2002.
[5] Помимо симуляции правил, возможны и различные формы их субъективного ограничения, иногда более циничные, чем простая симуляция, которая всё же хоть и косвенно, но признаёт закон. Примеры прагматических ограничений логоса: «этот закон для кого-то, а не для меня», «хочу правилу следую, а хочу, — не следую» и т.д.
[6] См.: Аверинцев С.С. Риторика и истоки европейской литературной традиции. М.,1996.
[7] См.: Крипке С. Витгенштейн о правилах и индивидуальном языке // Логос №11, 1999. С.151-186.
[8] Кэррол Л. Приключения Алисы в стране чудес; Алиса в зазеркалье. Пер. Н.Демуровой. – Петрозаводск, 1979. С.188.
[9] “Стирание” различий может быть источником насилия (см.: Жирар Р. Насилие и священное. М., 2000). Однако путать понятия можно и установлением различий там, где их нет. Например, выделение индивидуального и общественного аспектов человеческого сознания в самостоятельные сущности, характерное для марксистско-ленинской философии. Или встречающееся у постмодернистов разграничение шизофрении и паранойи, хотя паранойя должна, согласно существующим психиатрическим классификациям, рассматриваться лишь в качестве разновидности шизофрении.
[10] Джемс У. Вселенная с плюралистической точки зрения. М.,1911. С.60.
[11] Платон. Менон // Соч. Т.1. М.,1990. С.588.
[12] Малкольм Н. Людвиг Витгенштейн: Воспоминания // Людвиг Витгенштейн: человек и мыслитель. М.,1993. С.69.
[13] Там же. С.80.
[14] Дильтей В. Сущность философии. М: «Интрада», 2001. С.60-61.
[15] Витгенштейн Л. Голубая книга. М.,2000. С.50.
10-09-2015, 21:40