Общее языкознание - учебник

социальными при­чинами. Аналогичное замечание необходимо сделать и по поводу неоднозначности термина «системное изменение». С одной стороны, подобная квалификация может означать, что причиной изменения явилась сама система данного языка; с другой, — что по своему характеру это изменение включается в серию однотипных, серий­ных, регулярных изменений, так что все эти изменения вместе об­разуют известное упорядоченное единство. Лучше два этих различ­ных определения по возможности разграничивать (см. подробнее ниже). Системные изменения в первом смысле мы рассмат­риваем только как часть внутренних, т. е. обусловленных внутрен­ней имманентной сущностью языка.

В соответствии с высказанными выше теоретическими соображе­ниями все языковые изменения в целом, точнее, их причины, могут быть разбиты на две основные категории — внешние и внутренние [66]. Практически не всегда бывает легко отнести ту или иную при­чину к одной из указанных категорий, так как при более тщательном исследовании может оказаться, что причиной данного языкового изменения является целая цепь следующих друг за другом причин одного порядка, или, напротив, сложное переплетение многих причин разного порядка. Однако в большинстве случаев непосредственная основная причина выступает более или менее отчетливо. Эта причина и создает импульс, под влиянием которого и происходит языковое изменение. Если причина не может быть усмотрена в самом языковом механизме и лежит за пределами его сферы, она мо­жет, соответственно, квалифицироваться как внешняя. В фин­ском языке, например, прилагательные стали согласовываться с существительными в роде и числе. Причиной данного явле­ния послужило вероятнее всего влияние окружающих индоевро­пейских языков, где подобное явление выражено довольно ярко. Наоборот, изменение группы согласных k?t и ct в новогреческом языке вызвано внутренней причиной — неудобопроизносимостью первой группы согласных и т. п.

К внешним причинам мы относим всю совокупность необычайно разнообразных импульсов, идущих из окружающей язык среды и связанных прежде всего с особенностями исторического развития общества, переселениями и миграциями, объединением и распадом речевых коллективов, изменением форм общения, прогрессом куль­туры и техники и т.п. К причинам внутреннего порядка принад­лежат различные импульсы, возникающие в связи с целенаправ­ленной тенденцией к усовершенствованию существующей системы языка (ср. например, тенденцию к созданию симметричной систе­мы фонем, рассматриваемую специально ниже); к внутренним причинам мы относим также разнообразные тенденции, направлен­ные на приспособление языкового механизма к физиологическим особенностям человеческого организма, тенденции, обусловленные<220> необходимостью улучшения самого языкового механизма, тенден­ции, вызванные необходимостью сохранения языка в состоянии коммуникативной пригодности и т. п. Действие указанных тенден­ций и будет описано нами на фактическом материале в следующих разделах.

ВНЕШНИЕ ПРИЧИНЫ ЯЗЫКОВЫХ ИЗМЕНЕНИй.

Составляя часть системы более сложного порядка, ни один язык мира не развивается под стеклянным колпаком. Внешняя среда непрерывно на него воздействует и оставляет довольно ощутимые следы в самых различных его сферах.

Давно было подмечено, что при контактировании двух языков один из языков может усвоить некоторые артикуляционные осо­бенности другого языка, оказывающего на него влияние. Типич­ным примером может служить возникновение церебральных со­гласных в индийских языках, поскольку церебральные широко распространены в современных дравидских языках и не могут быть объяснены как результаты исторической эволюции соответ­ствующих нецеребральных согласных индоиранского или индоев­ропейского языка-основы, предполагают, что они возникли под влиянием субстратных дравидских языков.

В северных диалектах азербайджанского языка отмечено на­личие фарингализованных гласных къ, чъ, уъ, ыъ, а также смычногортанных кь , цI, чI, къ, mI , пI, возникших под влиянием ибе­рийско-кавказских языков.

Наличие абруптивов отмечено также в восточных анатолийских говорах турецкого языка.

В так называемых узбекских иранизированных говорах ис­чезло под влиянием иранских языков такое типичное для тюрк­ских языков явление, как гармония гласных.

Субстратное влияние иногда может распространяться на зна­чительные территории, захватывая несколько языков. Так, на­пример, для фонетической системы болгарского, румынского и албанского языков характерно наличие редуцированного гласного, который в болгарском языке обозначается через ъ, в румынском через ă и в албанском через ё.

Любопытно отметить, что тенденция к превращению а в u в первом слоге прослеживается одновременно в татарском, чуваш­ском и марийском языках. В марийском языке а первого слога превратилось в о , в чувашском в разных диалектах в о или у, а в татарском языке а первого слога превратилось в лабиализо­ванное а.

Каждый, кому приходилось слышать произношение так назы­ваемых финских шведов, не мог не заметить, что оно гораздо более похоже на произношение финнов, чем на произношение шведов<221>, проживающих в Швеции. Не менее значительны различия в про­изношении финнов, проживающих на территории Финляндии, и ингерманландцев, проживающих в Ленинградской области и частично в Карельской АССР. Произношение последних ближе к русскому, поскольку длительное пребывание среди рус­ских не могло не сказаться на их произношении. Если сравнить произношение коми-зырян, проживающих в бассейне реки Вычегды, с произношением коми-пермяков, то нельзя не заметить, что произношение коми-пермяков почти не имеет специфического акцента и больше похоже на русское.

Рассматривая произношение мексиканского варианта испан­ского языка, Гонсалес Морено [108, 181] отмечает фразовую интонацию (напевность — especiedecanto): «Когда слышишь, как индеец-майа говорит на своём родном языке, и сравниваешь с тем, как юкатанец говорит по-испански, поражаешься сходству фразовой интонации».

Влияние других языков может отразиться также и на характере ударения. Смена характера ударения в латышском языке, которое некогда было разноместным, но позднее передвинулось на первый слог, обязано, по всей видимости, влиянию языка угро-финского народа ливов. Ливы в древние времена занимали значительную часть территории современной Латвии. Многие диалектологи отме­чают, что в русских говорах так называемого Заонежья исконно русское разноместное ударение перемещается на первый слог. При объяснении этого явления нельзя не учитывать, что носители этих говоров по происхождению являются обрусевшими каре­лами.

Влияние внешней среды может вызывать заметные сдвиги и в грамматическом строе языков. В области падежной системы оно может появляться в изменении количества падежей, или соста­ва падежной системы, в особенностях значений падежей, моделях их построения, особенностях их исторического развития и т. д.

Якутский язык отличается от других современных тюркских языков многопадежностью. В то время как абсолютное большин­ство современных тюркских языков имеет обычно шесть паде­жей — именительный, родительный, дательный, винительный, местный и исходный, якутский язык имеет девять падежей — именительный, винительный, дательно-местный, частный, или партитив, отложительный, совместный, наречный, сравнительный и творительный. Многопадежность якутского языка можно было бы считать результатом развития этого языка по внутренним за­конам, если бы не было никаких других данных, свидетельству­ющих о наличии каких-то внешних причин, в результате дей­ствия которых якутская система падежей приняла особый вид, значительно уклоняющийся от общетюркского типа.

Дело в том, что некоторые специфические особенности якут­ской падежной системы имеют параллели в падежной системе<222> эвенкийского и эвенского языков, принадлежащих в языках тун­гусо-маньчжурской группы.

В якутском языке нет специальной формы родительного паде­жа; нет этого падежа и в окружающих якутский язык эвенском и эвенкийском языках. Можно предполагать, что родительный падеж в якутском языке не успел развиться, так как в тюркских языках первоначально его не было. При этом влияние тунгусо-маньчжурских языков, по-видимому, оказало задерживающее влияние.

Дательный падеж в якутском языке одновременно имеет зна­чение местного. Ср. оскуола ? а 'в школу' и 'в школе'. То же самое наблюдается в эвенкийском и эвенском языках. Ср. эвенк. Пуртас бутаду бисин 'твой нож находился в сумке', но Аннаду унталва эмэврэн 'принесла Анне унты'2 . Партитив в якутском языке имеет суффикс - ta , например, чэй-дэ ис 'выпей чаю', ат-та аралын 'дайте коня (любого)'3 .

Но что могло толкнуть якутский язык именно на такой путь развития? Опять-таки возможное влияние тунгусских языков. В эвенкийском языке существует так называемый винительный неопределенный падеж, который помимо артиклевой функции обла­дает также способностью употребляться в тех случаях, когда пред­мет, на который направлено действие, представляет собой часть целого, например, Муе унгкурэн 'Воды налила'; Букэл оллоё 'Дай рыбы'. Влияние тунгусо-маньчжурских языков могло на­править превращение древнетюркского аблатива в партитив.

Сохранение тв. п. на -nan также, по-видимому, обязано влия­нию тунгусо-маньчжурских языков, поскольку он имеется в эвен­кийском и эвенском языках, ср. эвенк. пуртат 'ножом' от пурта 'нож', эвен. herkar?i 'ножом' от herkar 'нож'.

Наличие в якутском языке совместного падежа типа о ? олуун 'с ребенком', киhи-лиин 'с человеком' также легко объяснимо, поскольку совместный падеж имеется в эвенкийском и эвенском языках, ср. эвенк, бээ-нун 'с человеком', эвен. хер-кар-нюн 'с ножом'.

Существующий в якутском языке сравнительный падеж также находит аналогии в тунгусо-маньчжурских языках. Отложительный падеж в эвенкийском и эвенском, характеризую­щийся суффиксом -дук, может употребляться в роли якутского сравнительного падежа, ср. эвенк. Би гиркидукис сагдытмар бисим 'Я старше твоего товарища'.<223>

В результате иноязычного влияния может изменяться также семантика падежей. Любопытный материал в этом отношении дают некоторые нижне-вычегодские говоры. Употребление роди­тельного партитивного в этих говорах встречается значительно реже, чем в русском литературном языке, например, В лесу ни­какие грибы нет, ср. соответственно коми-зырян. Вцрын некутш цм тшак абу.

В языках, расположенных на смежных соприкасающихся тер­риториях, наблюдается иногда одинаковая направленность в из­менении форм падежей. Так, например, уже в древнеболгарском языке принадлежность предмета могла выражаться в родительном и дательном падежах. Затем дательный падеж, особенно датель­ный приглагольный, всё чаще и чаще стал выражаться аналити­ческой конструкцией с предлогом на. Поскольку дательный падеж мог вообще заменять родительный, то конструкция с предлогом на позднее совершенно вытеснила родительный падеж, ср. совр. болг. цел и задачи на историческата грамматика 'цель и задачи исторической грамматики'.

В современном румынском языке формы дательного и роди­тельного падежей также совпадают, ср. domn 'господин', domn 'господина' или 'господину', casa 'дом', case 'дома' или 'дому'. Исторически форма domn восходит к латинской форме дательного падежа ед. ч. domino, а форма case — к латинской форме дат. пад. ед. ч. casae.

Совпадение форм родительного и дательного падежей наблю­дается также и в албанском языке, например, mali 'горы' и 'горе' shoku 'товарища' и 'товарищу'4 .

Под влиянием синтетической формы местного падежа в коми-зырянском языке в некоторых нижне-вычегодских говорах, близко прилегающих к территории Коми АССР, образовались любопыт­ные беспредложные конструкции типа Ухте живет 'живет в Ухте'.

Иноязычное влияние, по всей видимости, может замедлить или приостановить идущий процесс распада падежной системы. Во многих современных индоевропейских языках древняя си­стема синтетических падежей исчезла. Отношения между словами стали выражаться аналитическим путем при помощи предлогов. Подверглась разрушению система древних падежей, унаследован­ных от индоевропейского праязыка и в армянском языке. Однако здесь она не разрушилась полностью, и армянский язык не стал аналитическим. Аналогичное явление наблюдалось также в исто­рии осетинского языка и некоторых языков Индии, в которых, несмотря на разрушение старых падежных окончаний, образова­лась новая система синтетических падежей. Можно сказать, что<224> полному разрушению старой падежной системы в армянском и осетинском языках препятствовали окружающие их горские языки Кавказа с их довольно развитыми падежными системами.

Что касается некоторых арийских языков Индии, то там могло сказаться влияние дравидских языков, в которых не наблюдалось разрушения падежной системы.

В истории языков отмечены случаи возникновения в результате иноязычного влияния такого явления, как определенный артикль. Так, например, в чувашском языке притяжательный суффикс 3 л. ед. ч. -е иногда приобретает значение артикля; ср. чув. кимě 'лодка', но кимми 'лодка (определенная)'. Другим тюркским языкам это явление не свойственно. В данном случае можно предполагать влияние марийского языка, в котором притяжатель­ный суффикс 3 л. ед. ч. также может иметь артиклевые функции, ср., например, jer 'озеро' (неопределенное)', но jer-ze 'озеро (определенное)'.

Наиболее устойчивой по отношению к иноязычным влияниям оказывается система местоимений. Однако система так называемых притяжательных суффиксов, функционально соответствующих притяжательным местоимением, может видоизменяться под влия­нием других языков. Так, например, в эстонском языке в резуль­тате влияния индоевропейских языков система притяжательных суффиксов исчезла, и, наоборот, в новогреческом диалекте «понтика» под влиянием турецкого языка она возникла.

Во всех тюркских языках притяжательные суффиксы распо­лагаются после суффикса множественного числа, ср. тат. Идел яр-лар-ы 'берега Волги', тур. Тьrkiye şeher-ler-i 'города Турции'. Однако в чувашском языке существует иной порядок расположе­ния притяжательных суффиксов. Притяжательные суффиксы в этом языке предшествуют суффиксу множественного числа, на­пример, капитал сěршыв-ě-сен-че 'в странах капитала'. В данном случае сказалось влияние марийского языка, в котором наблю­дается тот же порядок расположения притяжательных суффиксов, например, Республикын ончыл етг-же-шамыч 'передовые люди республики'.

Широко известны случаи заимствования из других языков словообразовательных суффиксов прилагательных. В литературе отмечены случаи заимствования суффиксов. Так, например, ма­рийский язык заимствовал из чувашского языка суффикс сравни­тельной степени -рак (чув. - pax ), ср. мар. сай 'хороший', сай-рак 'лучше', неле 'тяжелый', нелырак 'тяжелее', ср. чув. ăшă 'теп­лый', ăшăрах 'теплее', тат. матур 'красивый', матуррак 'кра­сивее'5 .

Заимствование узбекского суффикса сравнительной степени - roq наблюдается в северных таджикских говорах. Исследователь<225> этих говоров В. С. Расторгуева, однако отмечает, что этот узбек­ский суффикс употребляется преимущественно в сочетании с тад­жикским суффиксом сравнительной же степени -tar, ср. teztarroq, tezroqtar 'быстрее'6 .

Система числительных в различных языках также подвержена иноязычному влиянию, хотя числительные обычно принято счи­тать одним из наиболее устойчивых элементов лексики. Известно например, что названия числительных «семь», «сто» и «тысяча» в финно-угорских языках представляют заимствования из индо­европейских языков. Название числительного «сто» в ненецком языке 'юр ' представляет, по всей видимости, заимствование из какого-то древнетюркского языка, ср. чув. śqr 'сто'.

Числительное sută 'сто' в румынском языке представляет заимствование из славянских языков. Сербохорватское и болгар­ское название тысячи (сербо-хорв. хиляда, болг. хиляда) представ­ляет заимствование из греческого языка.

Числительные 80 и 90 в латинском языке звучали как octoginta и nonaginta (букв. 'восемь десятков' и 'девять десятков'). Во французском языке они образуются по совершенно другой модели. Числительное 80 образовано по схеме 4 x 20 quatrevingt, а 90 — по схеме 4 х 20 + 10 quatrevingtdix. Вероятнее всего эти модели возникли под влиянием кельтских языков, ср. совр. ирл. ceithrefichid 'восемьдесят' (букв. 'четыре двадцатки'), deichisceithrefichid 'девяносто' (букв. 'десять и четыре двад­цатки'), брет. pevarugent 'восемьдесят' (букв. 'четыре двад­цатки'), dekhapevarugent 'девяносто' (букв. 'десять и четыре двадцатки').

Румынские числительные от 11 до 19 содержат характерный элемент spre 'на' из латинского super 'над', например, unsprezece 'одиннадцать', doisprezece 'двенадцать', treisprezece 'три­надцать', patrusprezece 'четырнадцать' и т. д. Вышеуказанные числительные образованы по славянской модели, ср. русск. одиннадцать, т. е. 'один на десять', и т. д.

В настоящее время в коми-зырянском и особенно в коми-пер­мяцком языках наблюдается разрушение собственной исконной системы числительных. Усиливается частотность употребления числительных, заимствованных из русского языка.

Глагольная система языка также подвержена различным ино­язычным влияниям. Иноязычное влияние, например, способно преобразовать систему личных глагольных окончаний. Так, в язы­ке тюрко-язычной народности саларов, проживающих на террито­рии Китая, отсутствует спряжение по лицам и числам: здесь не­сомненно сказалось влияние китайского языка, в котором глагол также лишен этих характеристик; ранее в саларском языке эти<226> формы были. В фольклоре все еще сохраняются рудименты аф­фиксальных форм лица и числа7 . Аналогичное влияние оказал китайский язык и на маньчжурский. В маньчжурском спряжение по лицам и числам также отсутствует. Отсутствие этого явления в других тунгусо-маньчжурских языках заставляет предполагать, что это явление вторичное, возникшее под влиянием китайского языка.

Образование системы глагольных времен также может во мно­гом зависеть от внешних влияний8 .

В результате взаимодействия марийского языка с пермскими языками в марийском языке образовалась система прошедших времен, типологически тождественная системе времен в пермских языках. Особенности этой системы состоят в следующем: 1) она включает четыре прошедших времени: первое прошедшее, второе прошедшее, или перфект, плюсквамперфект и прошедшее длитель­ное, 2) перфект не имеет вспомогательного глагола «быть» и по­мимо чисто перфектного значения может иметь модальное значение неочевидности действия, 3) в прошедшем длительном вспомога­тельный глагол фактически превращен в частицу, возникшую на основе обобщенной формы 3 л. ед. ч. первого прошедшего времени вспомогательного глагола «быть», ср. ком-зыр. босъта в цлi 'я брал', босьтан, в цлi 'ты брал', босьтц в цлi 'он брал' и т. д., мар. налам ыле 'я брал', налат ыле 'ты брал', налеш ыле 'он брал'.

Формы настоящего определенного и прошедшего определенного 1 изъявительного наклонения с вспомогательным глаголом xoraftan 'лежать, спать', имеющие распространение в ряде крайних северных таджикских говоров, являются кальками соответствую­щих узбекских форм, включающих в свой состав глагол ётмок 'лежать', ср. чустек. nafiљta-xotaљ <naviљtaxoraftaast 'он пи­шет (сейчас в данный момент)'; узб. ˇ? иб-ётиб-ман 'читаю (сейчас, в данный момент)'. Формы настоящего определенного времени 1 и прошедшего определенного времени 1 изъявительного наклоне­ния с вспомогательными глаголом istodan, наиболее употреби­тельные в говорах таджикоязычных селений Узбекистана и север­ных районов Таджикской ССР, поражают абсолютным сходством своей конструкции с соответствующими узбекскими формами, включающими в свой состав вспомогательный глагол турмо ? 'стоять'.

Французские конструкции типа ilme I'а dit 'он мне это ска­зал', где местоименные показатели прямого и косвенного объек<227>тов, как бы инфигированные между личным местоимением (пре­фиксом) il и глаголом, очень напоминают древнеирландские кон­струкции типа го-m-gab 'он взял меня'9 .

Наличие двух типов спряжения глаголов в системе прошедшего времени в осетинском языке, зависящих от того, является ли дан­ный глагол переходным или непереходным, возникло под влия­нием кавказского языкового субстрата, поскольку в адыгских языках также существуют два спряжения — одно для переходных, другое для непереходных глаголов10 .

Влияние другого языка может отражаться и в значениях глагольных


29-04-2015, 05:05